Пути Миритов. Холод знамений
Шрифт:
Веревки не нашлось, карман оказался пустым, а Саманта между тем легко вывернулась из его хватки, и снова залилась тихим смехом.
– Мой милый Мартин, - сказала она чуть глумливо, но не без искренности, - как же ты не подумал, что королевский кинжал лежит в доступном тебе месте? Разве пришла бы я к тебе ночью, рискуя попасться, не спрятав его туда, где не найдет никто, будь он хоть самим призраком Ромена Нормандена? О, Всевышний, - вздохнула она, отступив назад и хитро прищурившись, - почему же мне по сердцу пришелся такой наивный юнец, как ты?
Сначала его бросило в ледяную дрожь – такого он не надеялся услышать даже
– Именем короны…
– Хватит! – отрезала она, прекратившись из смешливой девицы в злую растрепанную ведьму, и выхватила тонкий изогнутый клинок, чтобы направить его прямо в горло Мартина. – Твое последнее слово?
Пришлось отступить. Что будет теперь? Смерти Мартин не боялся, но подумал в тот момент о невозможности маленького Пауля управлять северной провинцией, о дурном здоровье матери, и потому не сказал ничего, чтобы ненароком не спровоцировать девицу Борген на отчаянный шаг. Лишь упрямо сжал губы. Игра между ними или нет, а выжить должны оба.
– Последнее слово, Мартин, - снова тонкие губы искривила ухмылка, но ведь она не убьет его, верно?
– Я люблю тебя, - выдохнул герцог Дальгор за миг до того, как она убрала кинжал, а он порывисто заключил Саманту в свои объятия.
Тонкое и хрупкое девичье тело прильнуло к нему; подумать страшно, как мало любви ей досталось в жизни! Забыв про усталость, сонливость, гнев и удивление, выкинув из головы короля с его древним кинжалом, Мартин целовал приоткрытые горячие губы Саманты, обнимал ее крепко и нежно, а потом они оба, движимые давней невысказанной страстью, взялись за руки и бросились подальше отсюда, в сторону прилеска, где не слышно приглушенных охов и стонов. Ушло кроткое целомудрие, явилось нежданно бесстыдство, а под голые спину и ноги бросилась покрытая ночной росой трава.
Саманта Борген тоже потеряла голову от чувств, захвативших их обоих в крепкие сети, и потому не стала его останавливать ни в чем. Жаль только, что случившийся между ними любовный грех, торопливый и почти лишенный нежности, не оставит после себя памяти для нее – но Мартин был уверен, что будет помнить каждую проведенную с ней минуту до конца своих дней.
Стало светать, и все закончилось, будто и не бывало: проснувшись от навалившейся на грудь легкой дремоты, он проснулся в одиночестве и едва успел одеться, чтобы вернуться к тому месту, где все началось. Саманты, конечно же, не было ни там, ни в прилеске, ни где-либо поблизости, а искать не имело смысла.
Чертов болван! Впору только схватиться за голову, проклиная себя за несдержанность последними словами – Саманта наверняка все просчитала, чтобы обмануть влюбленного дурака! Но в голову предательски прокралась вкрадчивая вопросительная мысль, отчаянно не желавшая дать Мартину покоя.
Для чего в таком случае девица Борген явилась в лагерь? Ради того, чтобы поддразнить его и снова убежать? Если да, то она не так уж и умна, рискуя попасться в руки бродивших поодаль солдат, если же нет, то ее любовь верна. Позже, возвращаясь в Эрту, Мартин не переставал думать о нелегкой судьбе Саманты Борген, и все сильнее убеждался в том, что каждый раз при встрече с ней делает правильный выбор. Вот только от сестер Эртон ему совсем не стоило уезжать, раз наглая аранийка решила продать соотечественникам Фиалам и начать с Эртвеста.
Только поделать что-либо с этим досаднейшим обстоятельством Мартин Дальгор, служивший верой и правдой западной армии, уже не имел права. Одно он знал наверняка: они обязательно еще встретятся с любимой. И лучше поздно, чем рано.
Глава 10. Камилла Моранси
Медленно приближающийся конец первого осеннего месяца не принес в королевский дворец ничего нового: пажи и фрейлины все так же чинно ходили по просторным коридорам и саду, время от времени переглядываясь и перемигиваясь, подобно отпетым заговорщикам, состояние раненого короля улучшалось. А Камилле Моранси, ее фрейлинам и камеристкам ничего иного не оставалось, кроме как отсиживаться в круглосуточно охраняемых покоях, проводя однообразные дни в неведении и тоске. После нападения на Виктора никаких других чувств молодая женщина не могла испытывать, но не переставала надеяться на милосердие судьбы.
Жизнь, ставшая в одночасье унылой и лишенной всякой радости, вяло плыла мимо больших светлых комнат, за окнами которых все чаще хмурились серые тучи. Сезон осенних ливней подкрадывался все ближе, а это означало, что совсем скоро прогулки королевы и ее фрейлин будут ограничиваться лишь посещениями зимнего сада. Милые Лилиан Аллен и Кэтрин Шелтон развлекали ее беседами, как могли, иногда по очереди садились за лютню, и Камилла ценила эти их старания, однако не переставала отчаянно желать скорейшей поимки человека, осмелившегося напасть на своего государя.
Еще год назад она всей душой верила в храбрость и решительность герцога Анвара, но когда старинный кинжал вернули в королевскую сокровищницу не по его заслуге, а благодаря чистой случайности, надежда на способность южанина хоть как-то повлиять на скверное положение дел испарилось, будто белое облачко знойным днем в Эн-Мериде. И в то же время Аминан Анвар не был в этом виновен, как и все они.
В полдень двадцать четвертого дня месяца Осеннего Тепла она выслушала от королевского лекаря слова о своей возможной беременности, и после непродолжительного осмотра осталась один на один с ворохом смешанных чувств и мыслей. В груди словно развязался тугой узел, стало легче дышать, а потом из-под плотной завесы сомнений прорвался слепой пьянящий восторг, ведь если королева родит наследника, это даст надежду на лучшее будущее всему Фиаламу.
Но первенцем может оказаться и девочка, с помощью которой, наверняка, Виктор пожелает укрепить дружественные отношения с Белыми Островами или Летонией, ведь дочери только и служат разменными монетами или пешками в дворянских семьях. О простых и говорить нечего – девочки там не всегда рождаются желанными детьми! Ах, сколько раз молодая королева задумывалась об этой вопиющей несправедливости, однако обсудить это было не с кем.
Узнав радостное известие от лекаря и самой Камиллы, выздоравливающий король просветлел лицом.
– Что же, - произнес он со сдержанной радостью в тихом голосе, - такая новость прекрасна.
– Я буду уповать на рождение мальчика, - тихо сказала Камилла, опустив глаза, чтобы муж не увидел ненароком блеснувшего в ее глазах яростного протеста. – И молить Творца об этой милости.
– Рождение принца в конце кватриона станет хорошим знаком для всей страны, - ответил король, подумав.
Рассеянно улыбнувшись, Камилла подумала несколько отрешенно, что и сама начинает желать рождения мальчика: уж очень ей не хотелось через пятнадцать или семнадцать лет отправлять дочь на другой конец Фиалама или даже в другую страну. Тяжела участь тех матерей, что рожают одних девочек – им приходится жить в постоянном предчувствии неизбежного расставания с детьми.