Пути Миритов. Холод знамений
Шрифт:
Додумать не вышло – проснулась гадкая птица и заверещала так пронзительно, словно ее собрались пустить на суп. Вен поскорее накинула черный платок на клетку и обеспокоенно приподняла маленькую бархатную занавеску.
– В Донгмине говорят, что животные чувствуют приближение зла и бед лучше любых предсказателей, - сообщила она тихо, и, как показалось Ирвину, с ехидной усмешкой.
– Говорить не возбраняется, - сердито отрезал тот.
Странно, но задуманное черное дело играло с Силиваном дурную шутку – чем дальше он работал над своими
Они оказались дома ранним вечером шестнадцатого дня месяца Осеннего Тепла.
– Хорошо, что Гай остался в столице, - вполголоса проговорила Вен, когда карета, наконец, остановилась у ворот родового поместья. – Городские веяния выудят из него внушенную тобой дурь.
– Опять? – спросил Ирвин устало, чувствуя то ли злость, то ли раздражение.
– Я и не прекращала выражать тебе свое мнение.
– Но это не помешало тебе отравить Мейсонов.
– Довольно! – Вен крепче сжала ручку клетки желтыми сморщенными пальцами и яростно посмотрела на мужа. – Я не желаю больше слышать о грехе, который, к слову сказать, взяла на свою душу лишь для того, мой дорогой, чтобы ты не повесил его на Гая! И продолжаю молить Творца о твоем вразумлении, хотя моя надежда тает с каждым днем, будто свечка.
Отчеканив эти злые хриплые слова, Вен Силиван удалилась в дом гордой поступью, а Ирвину совершенно не хотелось ее догонять. Пусть проведет некоторое время в своих покоях или в библиотеке, остудит свой пыл, и тогда они смогут поговорить и понять друг друга. С каждым годом это становилось все сложнее, но Ирвин хотя бы изредка пытался вникнуть в характер супруги. А она наотрез отказывалась его понимать, даже, несмотря на помощь с Мейсонами.
Сердце тревожно сжалось и кольнуло, когда он, отдав приказы слугам, отправился в пустую гостиную, а отвыкшие от ходьбы ноги неприятно заныли. И все же отдыхать нельзя, нужно написать в Вету о благополучном прибытии и о том, чтобы эти два неслуха, сын с внуком, не вздумали ничего делать без его, Ирвина, ведома. Хотя, учитывая, что Деметрий – не рыба и не мясо, изображающий из себя вечного страдальца, ничего не должен натворить. Если только южане уломают на какую-нибудь очаровательную подлость.
Пройдя мимо гостиной, Ирвин решительно шагнул в открытый кабинет и сразу сел за стол. Перо быстро легло в сухие пальцы, позабылась давящая усталость, все остальное, кроме необходимости отослать письмо поскорее, отошло как можно дальше. Он окунул конец пера в чернильницу и занес было его над белоснежным листом бумаги, когда гармонию, созданную постепенно ставшим благостным настроением, резко оборвала жена. Приближающийся стук каблуков за дверью, тонкий и злой, мгновенно навел на мысли о том, что все плохо. Совсем. Возможно, даже гвардейцы или солдаты Эртонов прибыли, чтобы арестовать заговорщика, и Ирвин, с досадой прерывисто вздохнув, опустил перо обратно. Откинулся на высокую спинку стула и скрестил руки на груди, мрачно глядя на распахнувшуюся от сильного толчка дверь.
Гвардейцев или слуг, желающих доложить об их прибытии, не было. Явилась сама Вен – как была, в дорожном платье из темного бархата, легкой шапочкой из тонкой материи, защищающей волосы восточниц в пути от пыли, разозленная, с искаженным от ярости лицом и поджатыми гневно губами. Такой Ирвин видел ее всего лишь раз – когда его покойный отец попытался отравить не понравившуюся возможную невестку, он сам едва не стал отцеубийцей, а строптивая Вен разозлилась на обоих. Дело едва не обернулась расторжением помолвки.
Нравы Силиванов никогда не были праведными и возвышенными, это стоило признать. Даже Гай пошел по стопам деда, пусть и не умышленно, едва не убив родного отца… Да, это все так, но что нужно Вен?
– Вот! – громко крикнула жена, прежде чем подойти к столу и шлепнуть со всей силы по нему письмом, помятой исписанной бумагой. – Старый дуралей! Вы даже не представляете, что натворили, втянув в это нашего внука!
Ирвин склонил набок голову и немного помолчал, ожидая, пока Вен отдышится. Еще хватит удар бедняжку, чего доброго.
– Что это? – спросил он спокойно.
– Письмо из столицы! Кто-то из ваших сообщников или нашей семьи – а я не удивлюсь, если эти слова одинаковы по смыслу, пытался убить короля. Письмо принесли только что, эгоистичный вы болван! – когда она злилась так сильно, то никогда не обращалась к мужу на «ты».
Болван здесь не он, а тот, кто шныряет по дворцу с кинжалом и подвергает себя и других опасности, но с Вен о подобном вести беседы нельзя. Раздражение снова вспыхнуло, будто костер из легкого огонька, подкармливаемого сухими ветками, только Ирвин отлично знал цену выдержке и не собирался спорить или оправдываться.
– То есть это печальное происшествие случилось чуть позже нашего с вами отъезда? – уточнил граф Силиван тихим голосом. – Значит, дело не в нашей семье. Мало ли у королевской семьи недоброжелателей?
– И кто же, по-вашему? – нехорошо прищурилась Вен, но крик сменился злым шипением. – Девицы Шелтон и Алллен? А может быть, назовете имя вовлеченного в вашу авантюру южанина?! Стыдитесь, граф Силиван! В вашем почтенном возрасте положено молиться Творцу и лечить больные ноги, а не интриговать.
– Мне не за что стыдиться, - пришлось чуть повысить голос, дабы урезонить вздорную женщину. – Успокойтесь, дорогая моя, и ступайте к себе. Вы устали с дороги и оттого не в себе. Буду рад принять ваши извинения за ужином.
Вен ушла, с грохотом захлопнув тяжелую дверь – как только хватило тщедушных старушечьих сил? Пожав плечами, Ирвин придвинул к себе листки и сразу позабыл о нелепой перепалке с женой, стало не до того. Младший сын Бенедикт писал ему в последний раз в восемнадцать лет, причем послание яростное и желчное, в котором от каждого слова, выведенного крупными неаккуратными буквами, веяло ненавистью. Но теперь этот облаченный в рясу чужой человек с белой кожей и красными глазами сухо и официально уведомил отца о ночном нападении на молодого Моранси. Кроме этого и десятка два упоминания Творца, принятых у фанатичных консилистов и оторианцев, Бенедикт писал, что семья Силиванов не относится к праведным, а значит даже ему не суждено вымолить у Творца прощения за родителей, брата с женой и племянника.