Пути Миритов. Холод знамений

Дана Канра

Впрочем, пока еще рано задумываться об этом, подобные мысли вызывают избыток волнения, что вредит будущему ребенку. Нужно быть спокойной, выполнять предписания лекарей и стараться как можно чаще радоваться чему-нибудь, но Камилла слишком устала от душевных потрясений и горестей, сыпавшихся на нее в последнее время, как крупные хлопья мокрого снега с неба зимой, и уже не верила в возможность однажды оказаться в хорошем настроении.

Его Величество Виктор Моранси, король Фиалама, сидел в мягком кресле, обитом темным бархатом, и рассказывал жене о тонкостях политики, однако

Камилла слушала вполуха – беременность сделала ее слишком рассеянной и к тому же она больше предпочитала рассматривать своего мужа, нежели внимать его словам. Что-то неуловимо изменилось в Викторе за минувшие год и три месяца, что они женаты, перед ней сидел уже не тот бледный растерявшийся мальчишка в лиловом траурном камзоле, какого она видела в церкви во время венчания. Из испуганного свалившегося на его плечи громадной ответственностью юнца Виктор стал мужчиной – спокойным, стойким и, наверное, любящим. В семьях дворян обычно нет места пылкой супружеской любви, но зато есть место уважению и взаимопониманию.

– Как вы себя чувствуете? – невольно и быстро сорвалось с губ Камиллы, едва ее взгляд коснулся забинтованной руки короля, которую он неуклюже держал на весу, согнув в локте. Под плотным сукном черной рубашкой бинта не увидеть, но нельзя не заметить, как он устал от этой позы.

– Не особенно хорошо, - признался Виктор. – Как жаль, что убийцу еще не смогли поймать.

– Я надеюсь, что герцог Анвар делает все возможное…

– Разумеется, - неохотно согласился молодой король, - однако чем дальше идут дела, тем сильнее я начинаю верить в призраков. Неупокоенные души близнецов Норманденов в нашем случае. Представляете, сударыня, - в светлых глазах мелькнул задорный огонек, - отец Бенедикт считает мою веру в призраков чуть ли не еретической.

– Почему же? – оживилась Камилла и, почувствовав себя менее скованно, села на стул напротив приободрившегося мужа.

– Консилизм отрицает их появление на земле, но не оторианство.

– Понятно, - слишком быстро ответила королева, кивнув и помня о своей матери, исповедующей нежелательное в Эн-Мериде, да и в Вете тоже оторианство. – Если честно, мне непонятны эти споры вокруг религий, Виктор. Весь Фиалам, как и жители других стран искренне молятся Творцу.

– Или Падшему, согласно легенде.

– Полноте, это лишь легенда. Сказка…

– Отца Бенедикта очень беспокоит религиозная независимость Донгмина, он полагает, что восточная провинция смеет жить своими, отдельными от общей консилисткой церкви законами. Мне кажется, рано или поздно он попытается повлиять на молодого Найто. Подавить его волю и припугнуть чем-нибудь.

– Тогда, - решительно и порывисто сказала Камилла, и ее лицо от волнения залило горячим румянцем, - начнется настоящая религиозная война. Мы не должны допустить этого ни в коем случае!

– Вы правы, сударыня. Война с Аранией и без того подтачивает страну.

– А ведь все, - прерывисто вздохнула королева и разгладила маленькую складку на светлом шелке платья, - началось с Кэйнов. Сорок или пятьдесят лет назад, вы же знаете?

– Так они все же имели отношения с аранийскими шпионами? – покачал головой Виктор, размышляя. – Мой отец, правивший в те времена, был чуть старше меня ростом и по неопытности мог отправить солдат казнить невинных людей.

Камилла ничего не сказала в ответ – уж чем-чем, а неопытностью со стороны покойного Антуана Моранси это точно не было. Попустительство или тирания, две ужасающие крайности, по вине которых прервался целый род. В книге по истории Фиалама, которую читала Камилла, еще живя в родительском доме и нося девичью фамилию Инам, написали, что очевидцы назвали кровавую гибель Кэйнов ужасающей. Закололи клинками и мечами всех членов большой семьи, от детей до стариков, и лишь одной девице, по имени Кэтрин, неведомым образом удалось ускользнуть еще до вторжения в поместье.

– Вы несогласны со мной? – вывел королеву из задумчивости мягкий голос Виктора.

– Отчасти, - откликнулась она негромко. – Мне жаль оскорбить ваши сыновние чувства, но здравомыслящий человек не мог не понимать, что отправляет одних людей убивать других. И знаете, что самое страшное?

– Что же?

– Аминан Анвар, нынешний герцог Юга, был вашему отцу лучшим другом, - еще немного и в ее голосе обязательно зазвенит гнев, но молчать она не станет! – И ему было известно о намерениях прежнего короля, однако, из-за его попустительства…

– Не стоит так предвзято судить, сударыня! – горячо возразил Виктор Моранси, готовый раскраснеться и заступаться за память недостойного отца до последнего. – Виновен в этом, к тому же, не мой отец, а мой дед и Аминан Анвар еще только родился на свет, когда случилось ужасное. Что до деда, он принял это решение сам, сам же и нес за него ответственность, исповедуясь перед священником у смертного одра.

– Значит, священник дозволил нарушить тайну исповеди? – наверное, в ее глазах сверкнули злые слезы, но теперь это абсолютно неважно. – Хорошие же нравы у консилистов!

– Вы ведь тоже консилистка, Камилла, - угрюмо напомнил начавший раздражаться горячностью супруги король. – К чему же этот неуместный спор тогда?

– Мой отец исповедует фраминизм! – о, эти беспечные необдуманные слова, срывающиеся с уст, будьте они прокляты. – Моя мать – оторианка!

– Камилла, вы…

– Я лгала, Виктор, - выдохнула она, крепко стиснув пальцы в замок. – Раз меня венчал с вами консилисткий священник, иначе и быть не могло…

– Но позвольте, выходили замуж вы за меня, а никак не за отца Бенедикта. Какое ему может быть дело до вашего вероисповедания?

– Отец Бенедикт из Силиванов, - печально ответила молодая женщина, проклиная себя мысленно за необдуманные слова, - а эти люди очень въедливые и жестокие. Я не рада, Виктор, что внук графа служит порученцем Анвару и при этом часто наведывается домой, мне неприятна настоятельная просьба кардинала и отца Бенедикта принять ко двору Джан Силиван.