Пути непроглядные
Шрифт:
– Хватит! – воскликнул он.
– Что – хватит? Что?! – прокричала она в ответ.
– Хватит обвинять себя!
– Заткнись! – выкрикнула она с такой яростью, что подъехавший Рольван натянул поводья, не желая попасться ей на глаза. – Грат умирает, наш Грат! Его душа почти ушла, завтра его не будет, и все потому что я, я…
Ни за что на свете Рольван не пожелал бы вмешиваться в этот спор. Попасться на пути своре бешеных псов казалось безопаснее встречи с кричащей и плачущей Игре. Но полные обвинения глаза Гвейра встретились с его взглядом, и он услышал собственный голос:
– Потому что я служил епископу
Рыжие волосы взметнулись, как вспышка пламени, когда Игре рывком обернулась к нему. Рольван продолжил, не дав ей времени открыть рот:
– Это не ты виновата, не ты. Это я напал на вас, я с моими людьми. Если хочешь винить кого-то, вини меня.
Игре задохнулась и молчала несколько мгновений, прежде чем ответить. И сказала вовсе не то, что он ожидал услышать:
– Раз уж пришел убивать, должен был сделать все до конца. Зачем было оставлять нас двоих?
Подходящие и не очень, ответы промелькнули один за другим, но так и остались невысказанными. Рольван улыбнулся без тени веселья.
– По-моему, это еще не поздно исправить. Я с радостью, только скажи.
Игре ответила такой же безжизненной улыбкой. Вытянула руку, останавливая рванувшегося вперед брата:
– Тише, Гвейр. Он мне не угрожает.
Слезы ее высохли. Гвейр переводил подозрительный взгляд с Рольвана на сестру и обратно. Игре помолчала, размышляя, потом тряхнула головой:
– А от тебя и вправду бывает польза. Едем. Мы и так потеряли много времени.
– Я все пытаюсь понять, – признался Гвейр много позже. – Ты угрожал сегодня Игре. А она, вместо того, чтобы убить тебя за это, наоборот, успокоилась и назвала тебя полезным. Почему?
Как и раньше, Игре потребовала устроить ночной привал непременно в лесу, с тем, чтобы до рассвета поддерживать огонь в костре. Лес этот оказался влажным, полным засохших на корню и поваленных ветром гниющих стволов. Такие дрова больше тлели, чем горели, но Игре такой огонь подходил, а больше ничего и не требовалось. Убедившись, что все сделано, как надо и ей осталось лишь обнести огнем небольшую прогалину, где устроились люди и лошади, Игре ушла в лес – «подумать без вашего шуму», сказала она, хотя ни Гвейр, ни Рольван целый день почти не открывали рта. До темноты оставалось около часа.
Сейчас Рольван медленно водил точильным камнем по лезвию своего меча. Это простое действие успокаивало его и помогало собраться с мыслями. Гвейр сидел на корточках по другую сторону от костра и ждал ответа.
– Ты ведь знаешь, я должен был стать монахом. Я очень стыдился всех этих желаний, когда они начались, стыдился и в то же время – ну, ты знаешь, как бывает у мальчишек. Как-то нам втроем удалось сбежать из обители поздно вечером, – Рольван невольно улыбнулся. – Мы устроили целый спектакль, придумали себе болезнь, чтобы нас отпустили с ночной службы, соорудили чучела в постелях и выехали за ворота в телеге с пустыми мешками из-под муки. До сих пор помню, каково это, когда у тебя муки полон нос, а чихнуть нельзя. У Эгвина, он был нашим заводилой, оказалось пара серебряных монет – к нему как раз приезжал отец со старшим братом. Эгвину было пятнадцать, нам с Одо – по тринадцать, и он считал своим делом учить нас жизни.
– Нескольких монет хватило вам на вино и шлюху? – Гвейр тоже улыбнулся.
– Двух шлюх, – уточнил Рольван. – одну Эгвину и одну для нас с Одо. Два кувшина вина и самую дешевую комнату. Вино почти все досталось женщинам.
– Но и вам кое-что досталось, а?
– Ну да, – Рольван перевернул меч. – А потом наступило утро.
– Оно всегда наступает.
– Точно. Наказание мы выдержали, знали, что оно будет. Но потом вернулся отец Кронан… – Рольван вздохнул.
– Тебе было стыдно? – понимающе спросил Гвейр.
– Не то слово. Я прятался от него, не мог показаться на глаза. Думал, что загубил вообще все. У меня ведь не было никого, кого бы я любил, кроме него, а его я предал. Так мне тогда казалось.
– Понимаю, – негромко сказал человек, убивший отца Кронана.
– Он нашел меня на дальнем поле. Наказание тогда уже закончилось, я сам вызвался копать землю, хотя все уже ушли на отдых. Он мне сказал, – Рольван хмыкнул, невольно улыбнувшись: – сейчас я понимаю, что это было не всерьез, а в тот раз поверил. Он сказал, что как бывший командир дружины и служитель церкви имеет право предавать отступников смертной казни, и если я, по моему мнению, заслуживаю смерти, он готов сделать это прямо сейчас. Если же нет, он требует, чтобы я перестал беспокоиться о том, чего не изменить, и повернулся лицом от прошлого к будущему.
– И что же ты выбрал?
Рольван пожал плечами:
– Я повернулся лицом к будущему.
– А сегодня ты попытался то же самое сказать моей сестре?
– Вроде как.
– И она тебя поняла, вот что интересно, – Гвейр тряхнул головой. – Я не понял, а она поняла. Почему?
– Не знаю. Спроси у нее.
Гвейр только хмыкнул в ответ на такое предложение. Рольван оглядел результат своей работы, повертел меч в руках так и эдак, любуясь отражением огня в гладкой поверхности. Протер лезвие мягкой тряпицей и убрал меч в ножны. Игре все не возвращалась. По краям прогалины, в подножии суковатых корявых берез уже густели тени. Гвейр разобрал сумки, достал вяленую рыбу, которой ввиду ее изобилия и дешевизны в прибрежном Сторксе закупил изрядное количество, сыр и хлеб, но ужинать не предлагал – ждал сестру. Рольван невольно прислушивался, пытаясь за треском костра и шумом ветра в ветвях уловить ее легкие шаги, но разве услышишь дрейва в лесу?
Ему представилась крадущаяся меж полутемных стволов огромная волчица – всклокоченная шерсть, горящие желтой злобой глаза. Только безумец решился бы довериться подобному существу. «Не поворачивайся ко мне спиной», – вспомнил Рольван. И свой ответ: «Я не доставлю тебе такого удовольствия».
Гвейр прервал молчание, спросив с легкой улыбкой:
– А с тех пор, надо полагать, ты оставался праведным монахом?
Рольван тоже не смог сдержать усмешки:
– Нет. Но с тех пор я каждый раз потом поворачивался лицом от прошлого к будущему.
– Очень удобная привычка.
– Ну да. Через год отцу Кронану надоело это терпеть, он забрал меня из монастыря и пристроил в оруженосцы. Сказал, что лучше мне насытиться мирскими удовольствиями и потом раскаяться, чем спотыкаться на каждом шагу и так в конце концов никуда и не прийти.
– Он был моим врагом, я не сожалею о том, что сделал, – медленно произнес Гвейр. – И все же, Рольван… можешь не принимать моих слов, но я сочувствую твоей утрате. Несмотря ни на что.
Ответить было нечего, поэтому Рольван просто сказал: