Пути непроглядные
Шрифт:
Вдоволь напетлявшись по неровному склону, дорога пошла прямо. Путники подстегнули лошадей. В щели меж камней пробивались пучки сероватой травы, кое-где вырывались наружу корявые корни росших по краю деревьев. Рольван оказался впереди, Гвейр и Игре следовали теперь за ним, беседуя негромко – он прислушивался, но разбирал только отдельные слова. Их голоса, стук копыт на камнях, звон металлических частей сбруи и собственные противоречивые мысли отвлекали внимание, и лишь когда Гвейр вдруг замолчал, а лошади его и Игре прибавили шаг, Рольван оглянулся и увидел спускающихся с холма всадников.
Их было трое, слишком
Дорога не позволила бы разъехаться шестерым. Пришлось посторониться, чтобы пропустить спешащую троицу. Тот, кто ехал первым, вежливо кивнул, благодаря, и проехал было мимо. Это был невысокий плотный мужчина, до самых глаз заросший светлой курчавой бородой. Его глаза смеялись, даже когда он всего лишь приветствовал случайных путников, уступивших ему дорогу, а уголки губ приподнимались в непроизвольной улыбке. Это неодолимую веселость не узнать было невозможно. Рольван открыл и закрыл рот в полной растерянности, но в тут священник оглянулся и сомнения исчезли.
– Рольван! – восторженно закричал он в тот же самый миг, когда Рольван воскликнул:
– Одо!
Мгновение, и оба, соскочив с седел, со смехом принялись хлопать друг друга по плечам.
– Заматерел-то как! – хохотал Одо. – Ну точно тидирский головорез, чтоб тебе треснуть!
– Вчера только тебя вспоминал, веришь? – перебил его Рольван.
– Врешь! – восхитился Одо совсем как в детстве, и Рольван, не задумываясь, ответил детской клятвой:
– Да быть мне монахом, если вру!
И вызвал этим новый приступ смеха у своего старинного приятеля. Спохватился:
– Ну да, ты-то теперь монах, кто бы подумал! Еще не епископ?
– Всего лишь скоромный настоятель здешней обители, – сообщил Одо без тени положенного смирения. – Где сегодня тебе окажут гостеприимство не хуже, чем тидиру! Ты ведь не собирался проехать мимо, нет?
Рольван замялся. Один из монахов, терпеливо ожидавших своего настоятеля, вежливо кашлянул. Одо оглянулся, кивнул. Сказал громко:
– Куда бы ты ни ехал, ты и твои друзья… – спутники Рольвана ответили на его взгляд лишь короткими поклонами, Рольван тоже не спешил представлять их друг другу. Одо продолжил, пожав плечами: – куда бы вы ни ехали, уже вечер. У нас в обители всегда рады гостям, и даже не смей спорить. Постель будет не хуже, чем в казарме, а ужин получше, уж поверь!
Под грозным Гвейровым взглядом Рольван смущенно потер лоб.
– Дай мне немного времени, – попросил он. – Мы как раз решали, где будем ночевать.
– Да о чем тут спорить-то? – возмутился отец-настоятель, но сжалился и великодушно позволил: – Ладно, решайте дальше. Я поеду вперед и буду ждать. Не поверишь, какое вино я достану отпраздновать нашу встречу!
Он ударил Рольвана по плечу с такой силой, что тот покачнулся. Потом вскарабкался, не без помощи одного из своих монахов, на серого мерина, такого же упитанного, как он сам, и ударом пяток отправил его вперед. Оглянувшись через плечо, крикнул:
– Не задерживайся, Рольван!
Рассмеявшись, умчался прочь. В седле он держался неуклюже, изрядно напоминая обряженный в плащ и сутану мешок с мукой. Рольван от души улыбнулся вслед.
И обернулся, чтобы встретить сердитый взгляд Гвейра и презрительную улыбку-оскал его сестры.
– Ну что вы так злитесь? – спросил он их. – Почему бы нам не заночевать в монастыре? Или тут вас тоже все знают?
– Поехали, Игре, – сказал Гвейр, резко ударив коленями в бока своего коня.
Игре последовала его примеру, показав напоследок самый уничижительный из своих взглядов. Направленный на пешего Рольвана сверху вниз, он удался особенно хорошо. Даже спина ее, когда Игре вместе с братом уезжала прочь по следам скакавших впереди монахов, выражала презрение.
– Проклятые дрейвы, прах бы вас побрал, и вас, и ваших призраков! – вполголоса выругался Рольван, прежде чем влезть в седло и отправиться вдогонку.
– Гвейр! – позвал он, подъезжая. – Да подожди же ты!
Гвейр остановился так резко, что Рольван чуть не наехал на него.
– Чего ты хочешь?! – воскликнул он. – Ты дал слово защищать Игре, а сам теперь хочешь вести ее в логово врагов! О чем с тобой после этого говорить?
– Да нет же, Гвейр! – и с каких пор он взял привычку оправдываться перед этими людьми? – Я не мог знать, что встречу здесь знакомого, друга! Что мне оставалось, притворяться, что это не я?! Они ничего вам не сделают, им неоткуда знать, кто вы. Даже наоборот, подумай сам! Ну кому придет в голову искать дрейвов среди личных гостей настоятеля монастыря?
– Ты сам-то слышишь, что говоришь, Рольван?
– Оставь его в покое, – вмешалась Игре. – Поехали. Пусть отправляется к своим друзьям.
Как ей это удается, вложить в простые слова столько презрения, столько ненависти? Заставить его почувствовать себя худшим из ничтожеств? А он, дурак, воображал, будто стал для них почти своим! Рольван воскликнул с отчаянием:
– Да не желаю я вам зла, не желаю! Как вы все еще не можете этого понять?!
Замолчал, смутившись собственного порыва. Игре презрительно скривилась. Гвейр пристально посмотрел на него и вдруг смягчился.
– Я тебе верю, – сказал он. – Ты вправду ничего не мог поделать. Если не появишься, твой друг может заподозрить неладное. Сделаем так: езжай к нему, а мы заночуем на постоялом дворе. Встретимся там утром.
– Мы выедем на рассвете, – упрямо заявила Игре.
– Через час после рассвета, – поправил Гвейр. – Не опаздывай, Рольван. Ждать мы не станем.
– Не опоздаю, – пообещал Рольван.
Глава восьмая, ошибочная
Должная же покорность обозначает, что никто не скрывает от настоятеля ни одной из греховных мыслей, которые проникли в сердце, ни одного из тайных поступков, а смиренно кается в них.