Пути непроглядные
Шрифт:
Употребляя вино для здоровья, будь разумен и не увлекайся им, ибо многие злые дела совершаются в опьянении
Сказанное слово в устах кажется легким, но, прозвучав, иногда обретает тяжесть камня; на кого упадет такой камень, тот будет им убит. Если имеешь друга, храни его и берегись, чтобы не стать тебе предателем.
Вино,
На свободной половине стола кроме двух толстых свечей и кувшина с вином стояли еще тарелки с нежнейшей выпечкой, приготовленными по особому рецепту мясными колбасками и, разумеется, яблоками. За спиною Одо ярко пылал камин.
Кроме стола и камина, в скромной келье настоятеля имелась еще кровать, ширине которой вполне мог позавидовать какой-нибудь привередливый эрг. На кровати, среди подушек и смятых одеял, были небрежно разбросаны предметы монастырской и светской одежды. Можно было подумать, что настоятель, словно избалованная городская красотка, все утро примерял их один за другим и все не мог выбрать подходящий. Каменный пол между кроватью и столом был застелен белоснежными шкурами.
Во всем этом не было решительно ничего от отца Кронана, всегда аккуратного, сторонящегося любых излишеств, привыкшего обходиться малым. Но вместе с тем все здесь непонятным образом напоминало о нем. Напоминало так, что можно было подумать – епископ только что вышел и комната, даже кочерга у камина и дверная ручка, еще помнят тепло его руки.
Может быть, все дело в запахе, подумал Рольван. Этой особой смеси ладана и воска, и старой кожи, и чернил, и монастырской пищи, которая, что бы он ни говорил сегодня Гвейру, редко бывала вкусной и никогда – обильной.
Кроме, правда, сегодняшнего случая. Быть может, все дело в том, что прежде Рольвану не приходилось ужинать с настоятелем.
Он не спеша поднес к губам чашу и сказал, глядя поверх нее на отца Одо:
– Твой повар точно не хуже тидирского, – Одо ожидающе вздернул редкие брови, и Рольвану пришлось признать его победу: – а такое вино не снилось даже тидиру. Тебе не жалко тратить его на меня?
Настоятель, казалось, засомневался.
– Сколько лет мы не виделись? – спросил он.
– Десять? – Рольван подумал. – Одиннадцать.
– Тогда не жалко.
– В последнюю нашу встречу ты уверял, что лучше умрешь, чем примешь постриг. Собирался покинуть монастырь, как только станешь совершеннолетним и отец не сможет уже тебе указывать.
Улыбка настоятеля сделалась печальной.
– Отец умер, и я передумал. Его последняя воля, знаешь… Не смог через нее переступить.
– Я не знал, Одо. Сочувствую.
– Кто бы говорил, Рольван, это я должен приносить соболезнования. Церковь потеряла своего главу, конечно, мы скорбим, но ты-то потерял не просто епископа. Ведь он усыновил тебя, да?
– Да.
– Сочувствую тебе.
Но долго оставаться серьезным Одо не умел никогда. Вот и сейчас его щекастое лицо почти сразу расплылось в улыбке, и он лукаво подмигнул Рольвану:
– Ты, говорят, единственный наследник?
– Врешь, настоятель, никто этого не говорит. Ты знаешь, что он почти все оставил церкви.
– Но и тебя не забыл, надо думать? По тебе, правда не скажешь. Оборванец из оборванцев, разве что конь добрый, да и тот замучен – кожа да кости. Как таких еще держат на тидирской службе? Или, может быть, тебя давно уже выгнали? Признавайся, Рольван.
Рольван тоже улыбнулся.
– Нет, пока не выгнали. Я второй месяц в пути, поистрепался. Видел бы ты, какими мы иной раз возвращаемся из походов! Ты бы даже милостыню побрезговал подать такому.
– Милосердие – первая из заповедей, – сурово оборвал его Одо. – Я бы ее тебе в любом случае подал.
– Вот уж спасибо, друг!
Оба рассмеялись. Вино убывало незаметно, и так же незаметно Рольваном овладела приятная расслабленность и спокойствие. Сытый, даже объевшийся, он удобно развалился в кресле и чувствовал себя почти счастливым. Одо наполнил обе чаши уже в третий раз.
– Расскажи мне о своих делах, – попросил он. – Что ты, весь истрепанный, делаешь в здешних краях с такими же оборванцами, пока Дэйг воюет с канарцами? Разве ты не должен быть с ним?
– Я… Это долго объяснять, Одо. Тидир отправил меня с поручением.
– Куда?
– Долго объяснять.
– Ах, вот как, – сказал Одо и принялся грызть яблоко.
Рольван замолчал. Он не хотел лгать и не знал, как сказать правду и стоит ли вообще ее говорить. Цепь событий, что привела его в это место, была слишком неправдоподобна, чтобы кто-то со стороны мог в нее поверить.
Покончив с яблоком, отец-настоятель немого подумал и потянулся за следующим. Произнес небрежно, как бы между прочим:
– Кое-что мне непонятно.
– Ты о чем?
– А вот о чем, – Одо повертел яблоко в руках, неспешно откусил кусок и, только прожевав его, заговорил дальше: – Я знаю кое-что о твоем поручении.
– Ты? – к такому повороту Рольван готов не был.
– Ну да, я. Я ж всего два дня как вернулся из Эбрака. Выбирали нового епископа, чтобы представить тидиру, когда вернется, перегрызлись, как… ну, да ладно. Война, конечно, войной, но что убийца остался не пойманным, этому никаких оправданий нет. На все вопросы было сказано, что тидир доверил поимку преступника своим лучшим дружинникам. И названо твое имя. Об этом ты что скажешь?