Путник, зашедший переночевать
Шрифт:
Между нами говоря, я думаю, что плохо поступили те, которые извлекли эти рассказы из Торы и тем самым лишили их святости и сделали будничными. Но я никогда не высказываю этого своего мнения публично. Если я буду высказывать свое мнение по любому вопросу, где мне что-то не по душе, я рискую никогда не кончить.
В тот момент я был в хорошем расположении духа. Я сказал Ариэле: «Не желает ли госпожа выслушать симпатичную историю? Старик и старуха, которые большую часть своей жизни провели в деревне, среди иноверцев, переехали жить в город, где есть место Торе и молитвам. И там старик пошел в Дом учения. И увидел там евреев, которые сидели и учились. Сел и он послушать, но ничего не понял, потому что сел за стол больших знатоков Торы, которые обсуждали сложную проблему. Пошел он за другой стол, где изучали Мишну. Навострил уши, но опять ничего не понял. Тогда он пошел и сел за стол меламеда. А меламед в это время учил с детьми книгу пророка Самуила, историю Давида, и Голиафа, и Авигайль, жены Навала из Кармиэля. Сидел старое и слушал. А потом вернулся домой и сказал жене: „Жена, ты ведь знаешь нашего Давида, который сочинил все псалмы, — тебе могло бы прийти в голову, что этот наш Давид поднял руку на нееврея и вошел к замужней женщине?“»
После этого рассказа мне стало грустно, как со мной всегда бывает после печальной шутки. В чем же именно была ошибка составителей библейских историй? В том, повторю, что, выделив эти истории из Торы и собрав их вместе, они извлекли их из святости и сделали будничными. А что такое святость? Самый простой смысл слова «святость» — это высшая степень-душевного подъема, которую не могут выразить никакие слова. И применено это слово впервые для Имени [138] , для святости всех святых, ибо сказано: «Свят Я Господь, Бог ваш» [139] . А из этой высшей степени духовности проистекли затем несколько иных; сущностей, воспринявших от святости Всевышнего, как, например, Израиль, о котором сказано, что «Израиль был святынею Господа» [140] , ибо Он уделил ему Свою святость, сказав: «Будьте святы, ибо свят Я» [141] . И то же относится к Скинии Завета [142] , о которой сказано: «Святилище», и к Храму, ибо само его имя, «Микдаш», восходит к слову «кадош», то есть «святой». И еще есть Иерусалим, Святой город, и страна Израиля, Святая земля, которые были освящены святостью Благословенного и святостью дел Израиля, ибо стал он «царством священников и народом святым» [143] . То же относится и к особенным дням нашего народа — например, к субботе, которая так и называется Святой субботой, и к Судному дню, именуемому святым, и ко всем остальным священным датам. И все эти слова сказаны в Торе, в Пророках и в Писаниях, которые именуются священными и должны оберегаться от сожжения, как указано в Талмуде. Отсюда следует, что все эти слова священны, то есть противоположны будничным. И каждый, кто делает эти слова будничными, совлекает высший уровень духовности с его святого величия, в то время как всем созданиям Божьим присуще стремление подняться и освятиться.
138
Имя (на иврите — а-Шем) — имеется в виду Имя Господне. Собственным именем Бога считается четырехбуквенное непроизносимое имя, которое транслитерируется как YHWH (произношение в настоящее время точно неизвестно) и впервые встречается в Торе в Книге Бытие, 2:4. При необходимости произнести Имя Господне оно заменяется словами «Адонай», «Имя» и т. д. в зависимости от контекста.
139
Левит, 19:2.
140
Иеремия, 2:3.
141
Левит, 11:44.
142
Скиния Завета (она же «скиния собрания» или «скиния откровения») — переносное святилище Бога, которое соорудили израильтяне по Его указанию во время странствий по пустыне после исхода из Египта.
143
Исход, 19:6.
Глава двадцать седьмая
Больной мальчик
Поначалу, пока я сидел у Баха, его мальчик занимался своей книжкой с картинками и не обращал на меня никакого внимания. И вдруг он спросил: «Ты из Страны Израиля?»
Я сказал: «Да, дорогой, я из Страны Израиля».
Он спросил: «И в Иерусалиме ты тоже бывал?»
Я ответил: «Бывал и в Иерусалиме».
Он спросил: «А моего дядю Йерухама ты там видел?»
Я сказал: «Нет, не видел».
«Почему?»
«Не довелось».
«Почему?»
«Потому что твой дядя жил в одном месте, а я в другом».
Он посмотрел на меня с удивлением: «Разве в Стране Израиля не живут все в одном месте?»
«Да, дорогой, конечно, все живут вместе, но, даже если вместе, разве можно увидеть каждого? Ведь между одним местом и другим всегда есть какое-то расстояние, и тот, кто живет в одном месте, не видит того, кто живет в другом».
«Не видит?»
«Ну конечно, ведь все места удалены друг от друга».
«А почему я его вижу?»
Госпожа Бах спросила: «Кого ты видишь, мой птенчик?»
Мальчик засмеялся и сказал: «Йерухама, моего дядю».
«Ты видишь его?» — испуганно спросила мать.
«Да, мама, вижу», — сказал мальчик.
Господин Бах спросил: «Как ты его видишь — во сне?»
Мальчик сказал: «И во сне, и даже не во сне. Я все время вижу его. Перед тем как этот господин вошел к нам, я видел, как мой дядя смазывал свои туфли коричневой мазью».
Ариэла удивленно воскликнула: «Коричневой мазью?!»
«Да, — сказал мальчик, — он смазывал свои туфли коричневой мазью».
Ариэла сняла очки, протерла их, снова надела и спросила: «Почему именно коричневой?»
«Чтобы не видна была кровь, которая капает из его сердца, — сказал мальчик. И, повернувшись ко мне, тихо произнес: — Ты знаешь, что моего дядю убили? Какой-то араб убил его. Почему он его убил? Ведь дядя был хороший. Один раз он дал мне сахарного солдатика верхом на сахарной лошади с длинным сахарным копьем в руке. Такой сладкий солдатик! Но я его не съел. Правда-правда не съел, только полизал немного с копыт у лошади и со штыка. А моего дедушку ты знаешь?»
Я ответил: «Да, я знаю твоего дедушку».
Он сказал: «Мой дедушка уехал в Иерусалим».
Даниэль погладил сына по щеке: «Да, мой дорогой, твой дедушка уехал в Иерусалим».
Мальчик повернулся к отцу: «А ты тоже видишь дядю Йерухама?»
«Но ведь дядя уже умер, — ответил Даниэль, — как же можно его увидеть?»
«А если умирают, разве их не видно?»
«Нет, мой птенчик, — сказала мать, — не видно».
Он немного помолчал, а потом спросил: «А почему не умер тот араб? Ведь он нехороший, он убил моего дядю. Что это значит „умер“? Разве все, кого не видно, умерли?»
«Некоторые умерли, — сказала мать, а некоторые живы».
«А как мы знаем, кто умер, а кто живой?» — спросил мальчик.
Мать вздохнула: «Не поминай мертвых, мой дорогой».
«Почему?»
«Чтобы они не являлись к тебе во сне».
«А если их видно, это значит, что они живые? Мама, а Йерухам Хофши тоже умер?»
«Почему, мой птенчик?»
«Потому что я его не вижу».
«Конечно, ты его не видишь, потому что он перестал ходить к нам», — сказала мать.
«А почему он перестал приходить?»
Мать снова вздохнула: «Потому что ему хорошо в другом месте».
«А что это значит — „другое место“?»
«Место, — которое не здесь, называется „другое место“».
«А я тоже не здесь?» — спросил мальчик.
«Нет, мой птенчик, — сказала мать, — нет, мой дорогой, ты здесь, ты здесь».
«А почему я здесь, а в не в другом месте?»
«Потому что ты немного слабенький и не можешь ходить ножками», — сказала мать.
«Теперь я понимаю», — сказал мальчик.
«Что ты понимаешь, мой маленький?»
«Почему все места приходят ко мне».
«Что это значит, — спросила Ариэла, что это значит, что все места приходят к тебе?»
«Они качаются и приходят, — сказал он ей. — И я тоже иду к ним, только я прихожу к ним не ногами, я прихожу к ним сразу весь. А иногда я вдруг надаю с высокой-высокой-высокой горы, и качусь, и качусь, и спускаюсь, и падаю, и вдруг я уже в реке, и там плавает много-много рыбок, только вместо головы у них солдатские шапки. Мама, когда я вырасту, сделай мне тоже солдатскую шапку, я пойду в ней на войну. Папа, а у всех солдат одна нога деревянная?»