Путник, зашедший переночевать

Агнон Шмуэль Йосеф

Но впустую оказались эти пожелания, ибо вскоре не стало тех сыновей, к которым они относились. Появились светские школы и изгнали Тору из молодых сердец. И даже наш старый Дом учения, где так углублялись, бывало, в изучение Торы, — и тот не породил сыновей для Торы. Все еще сидели там знатоки Писания, но уже не было в их сердцах прежнего душевного покоя, ибо знали они, что их сыновья и зятья Тору не учат. Но почему же одни удостоились ученых сыновей и зятьев, а другие не удостоились? Потому что люди из нашего старого Дома учения чтили все виды мудрости, поскольку считали, что Тора и вся мудрость спустились на землю, сплетенные вместе, и если кому не хватает одной из мудростей, то ему не хватает всей Торы. Поэтому, когда перед еврейскими детьми открылись секулярные школы, они послали своих сыновей туда, чтобы они изучили также светскую мудрость и добавили ее к мудрости Торы. А сыновья, попав в эти школы, уже не вернулись в Дом учения, а стали адвокатами, или врачами, или фармацевтами, или бухгалтерами, или просто людьми без Торы и без мудрости. В то же время те хасиды, которые смеялись над сторонней мудростью и держались подальше от светского образования, не стали посылать своих сыновей в светские школы,

и их сыновья остались с Торой. И когда хасидизм сократился за счет ушедших от Торы, его пополнили люди, оставшиеся с Торой. Из них-то и вышло большинство нынешних резников, и канторов, и меламедов. И даже те раввины, и канторы, и резники, и меламеды, которые не склонялись в душе к хасидизму, тем не менее примкнули к тем или иным великим цадикам, потому что ни один раввин, или резник, или меламед, который не подчинен тому или иному цадику, не может подняться в своей общине.

Был обычай в нашем Чортковском клойзе: два-три раза в год люди ездили к своему цадику в Чортков. Те, кто бывал в Чорткове, знают, что такое Чортков, а тем, кто не бывал, никакие рассказы не помогут. И не только они удостаивались там приема у нашего цадика, но бывали там и хасиды из других стран, и люди слышали их рассказы о том, что происходит в других местах галута, а бывало, что из этих встреч возникало и сватовство, и таким манером к нашим чортковским хасидам присоединялись всё новые, так что со временем в нашем клойзе уже стало тесно из-за недостатка места, и если бы не война, то пришлось бы, наверно, построить новое здание.

Была и еще одна особенность в этом клойзе. Время от времени случались у нас гости на пути в Чортков или обратно. Приходил такой гость в клойз, читал молитву и приносил порой новую мелодию, а потом рассказывал, что видел и слышал, и рассказы этих гостей превращали будний день в маленький праздник. А иногда, бывало, такой гость положит глаз на какого-нибудь из наших парней, и захочет сосватать его для своей дочери, и тут же пишет контракт, и устраивает трапезу для всего клойза.

Кроме того, эти гости рассказывали истории разных цадиков. Но во избежание возможной ошибки сразу скажу, что то не были рассказы о первых цадиках и даже не о Бааль-Шем-Тове, благословенной памяти. Только раз случилось, что занесло к нам в клойз какого-то старика и он стал рассказывать историю Бешта, и тогда один из наших людей сказал: «Если бы это было правдой, то было бы упомянуто в книге „Хвалы Бешту“» [173] , но хасиды улыбнулись, потому что, по их мнению, эта книга не передает всей правды о Бааль-Шем-Тове.

173

«Хвалы Бешту» (ивр. «Шифтей Бешт») — первое и наиболее авторитетное собрание преданий о жизни рабби Исраэля Бааль-Шем-Това (Бешта), оказавшее огромное влияние на развитие всей последующей литературы хасидизма и в значительной степени повлиявшее на формирование еврейского фольклора Восточной Европы. «Хвалы Бешту» занимают особое место среди великих книг ранней хасидской литературы. Книга цитируется или хотя бы упоминается в большинстве классических хасидских источников; невозможно представить себе посвященный хасидизму труд, который обошел бы ее вниманием. По-русски книга впервые опубликована издательством «Лехаим» в переводе М. Кравцова.

В нашем же Чортковском клойзе любая беседа была только об отцах, и отцах отцов Чортковера, и о его брате, и о нем самом. Как открылась дверь его комнаты, и как стало видно, что он сидит на стуле, и как он запрокинул голову назад, кто и кто присутствовал, когда он входил в Судный день в клойз и говорил: «Ответь нам». Вам все это, быть может, не кажется таким уж важным, но каждый чортковский хасид знает, что всякое движение и жест нашего цадика на самом деле направлены на пользу нам в этом и Грядущем мирах.

Глава тридцать пятая

Добавление к первым

В те дни воссияла слава цадика из Копычинцев. Этот цадик не унаследовал хасидов от своих отцов, а сам привлек к себе последователей. Время от времени он выезжал в города и местечки, как это делали первые цадики, и, куда бы он ни приезжал, к нему приходили женщины и простолюдины, которые непривычны были ездить в другие места к другим цадикам, но в чудотворную их силу верили. Однажды он приехал на субботу в Шибуш, и послушать его собрались несколько человек из городских и даже из зажиточных хозяев. Были и такие, что пришли тайком, потому что стеснялись своих знакомых, а когда пришли, обнаружили, что некоторые из этих знакомых тоже пришли сюда тайком. Шибуш в то время еще считался городом миснагдим, и каждый, кто не называл себя хасидом, гордо именовал себя «миснагид». И вот приехал тот цадик на одну субботу, а провел у нас две, потому что много людей к нему пришло. За время тех двух суббот, которые этот Копычинец пробыл в Шибуше, он один раз возглавлял субботний стол в Доме учения у городского раввина, и туда тоже пришли многие, кто — из-за веры в силу цадиков, а кто — чтобы посмотреть, какие чудеса эти цадики творят. Этот цадик не произносил слов из Торы и вел себя так царственно, что был похож на внуков первого Ружинера, с которым, кстати, и в самом деле состоял в далеком родстве. Вид этого старца, сидящего во главе стола в штраймле [174] на голове, по обычаю ружинских хасидов: маленькая борода спускается на отглаженный воротник, а пальцы постукивают по столу в такт распеву: «Хал, хал, хал» — взволновал всех собравшихся. А когда он запрокинул голову и посмотрел вверх, какой-то старик из первых ружинских хасидов поклялся, что Копычинец в точности похож на Ружинера — и своей святой внешностью, и своими святыми движениями.

174

Штраймл — широкая низкая меховая шапка, типичный головной убор хасидов многих хасидских течений.

Не успел Копычинец покинуть Шибуш, как несколько

человек из наших городских тут же решили сделать клойз его имени. В следующем году он пришел к нам снова, и тут случилась история, которая заставила многих наших горожан увидеть в нем очень важного среди цадиков, как среди высших, так и среди низших. История была такая. Хасиды Чортковера рассердились на Копычинца за то, что он вторгается на территорию их цадика, ибо Шибуш, как я уже рассказывал, считался городом Чортковера. И когда он вторично приехал в город, чортковские хасиды не вышли его встречать. Вот до чего у них дошло. А в том поезде, которым приехал Копычинец, возвращался в Шибуш один важный старик из чортковских хасидов, и все ожидали, что уж он-то останется на платформе, чтобы встретить копычинского цадика и принять его благословение. Но он этого не сделал, а, напротив, поторопился уйти, чтобы не оставаться среди пришедших. Однако не успел он прийти домой, как простудился и слег, и вот тут-то все и поняли, что это ему наказание за то, что он не проявил уважения к Копычинскому цадику. Впрочем, если это и не было чудо, в этом, несомненно, был знак порицания тому, кто проявил неуважение к святому человеку, даже если посчитать этот случай обычным совпадением. Как его можно посчитать обычным совпадением? Ну, если угодно, так, что старик этот и без того был слаб здоровьем, а когда бежал домой, разогрелся и вспотел, отсюда и простуда. Или, если угодно, можно объяснить его болезнь тем, что он очень разволновался из-за того почета, который оказали чужому цадику, и от чрезмерного волнения у него заболело сердце. Но и в этом случае сердце по делу наказало его — ведь копычинский цадик был из семени цадика ружинского, и он должен был бы оказать ему уважение, хотя в Чорткове ему наказали этого не делать. Так или иначе, но весь город пришел к убеждению, что рабби из Копычинцев очень силен и каждый, кто задевает его честь, получает наказание.

Когда я пошел навестить больного и рассказал ему, что говорят о нем люди, он взял мою руку в свою, улыбнулся и сказал: «Ты ведь знаешь того дурачка Эфраима, которого называют пророком. Когда он приходит ко мне, я всегда даю ему милостыню. Но однажды у меня не нашлось мелочи, и я не дал ему ничего. Он тут же проклял меня и сказал, что у меня вылетят все стекла в окнах. Не прошло и часу, как пошел сильный град и действительно разбил стекла в нескольких окнах моего дома. Я спросил жену: „Ты слышала проклятие этого дурачка?“ Она вздохнула: „Слышала“. Я сказал: „Если когда-нибудь увидишь чудотворца, то знай, что он такой же“».

В общем, так или иначе, но после всего этого в Шибуше появился третий клойз, тот Копычинский, что на Мельничной улице против бани. В копычинские хасиды подались некоторые наши простолюдины, давно завидовавшие чортковским, потому что у тех каждый день был как праздник и они относились друг к другу с братской любовью и дружбой, а к нехасидам, напротив, как к людям, не познавшим главного в иудаизме. Затем к копычинским хасидам присоединились также некоторые наши шибушские маскилим [175] , которые до того ходили в сионистах, но не нашли в сионизме того, о чем тосковала их душа. Теперь они сменили одежду и по субботам тоже стали надевать штраймл, однако эта перемена лишь усилила их душевную тоску, потому что настоящий хасидут [176] нельзя обрести только посредством одного лишь желания и стремления — он требует подготовки души и увлеченности сердца. Но так или иначе, а в Шибуше прибавился еще один клойз.

175

Маскилим — сторонники Гаскалы (еврейского Просвещения).

176

Хасидут (ивр. «праведность», «благочестие») — духовное состояние хасида.

Не помню, приезжал ли рабби из Копычинцевв третий раз в Шибуш, а если приезжал, то обрадовал ли этим своих хасидов. Будь я склонен к предположениям, я сказал бы, что после образования клойза ему не стоило приезжать. Ведь пока у него не было своего клойза, он еще мог думать, что за ним пойдет много людей. А когда клойз уже был создан, стали очевидны границы его влияния, потому что все те, кто склонен был последовать за этим цадиком, уже вошли в этот клойз. На огне, который разжигает бедняк, чтобы сварить себе немного каши с молоком, быка не зажаришь.

Короче говоря, таким манером в нашем городе появились целых три хасидских молитвенных дома, не считая Косовского, о котором уже говорилось выше. А потом пришла война и все это порушила, и все шибушские хасиды рассеялись кто куда. Одни погибли от огня и меча, от голода и болезней, упаси нас и помилуй, другие погрузились в мирскую суету, проводя время в кафетериях и карточных играх, и лишь считанные единицы одолели трудности того времени и укрепили своей твердостью веру мудрецов. Когда война кончилась и дороги стали безопасными, некоторые из них вернулись в город и увидели, что он разрушен. Они подняли, как могли, свои дома из развалин, нашли себе какой-никакой заработок и снова обратились к духовной жизни. Хасиды Чорткова опять собрались и воссоздали свой клойз. Не такой, как прежде, но все-таки что-то такое, чего не сумели сделать все прочие хасидские общины. И потому все остальные хасиды Шибуша стали молиться вместе с чортковскими в их Доме молитв. Казалось, дело идет к тому, что все они заключат союз и с радостью примут чортковское руководство — ведь бывало уже так, что евреи собирались вместе после очередного изгнания, а таких изгнаний они переживали столько, что давно должны были понять, что до тех пор, пока мы не удостоимся полного освобождения, нам придется склонять голову перед сильнейшим. Но, видно, одно дело — изгнание из Эдема, к этому евреи уже привыкли и, каким бы тяжелым оно ни было, научились выдерживать его тяготы, а вот изгнание Иакова, то бишь изгнание внутри своей семьи, — это им выдержать не под силу. И когда другие хасиды увидели, что их не признают равными в Чортковском клойзе, они стали уходить оттуда кто куда, и некоторые из этих беглецов перешли в наш старый Дом учения, хотя у нас молятся по канону Ашкеназ.