Путник, зашедший переночевать
Шрифт:
Мои ребята даже изменились в лице от грубости хозяина и стали объяснять ему, что работа, которую делаю я, очень важна и весьма востребованна во всем мире. Он снова почесал лоб и сказал: «Пусть так. Каждый день кто-нибудь приходит и объясняет мне, что важно для мира. А как по-моему, так миру нужно, чтобы на земле рос хлеб. Хлеб, господин мой, хлеб».
Солнце уже почти зашло. Девушки вернулись из коровника и принесли молоко. Потом пошли к себе, помылись и переоделись по-праздничному, накрыли стол и зажгли свечи. Парни отправились к источнику и тоже помылись и переоделись. Мы собрались в комнате и встретили праздник молитвой. Хороший запах веял из полей и огородов, такой хороший, что пересиливал даже запах свиней, хрюканье которых доносилось из соседних дворов.
Закончив молитву, мы освятили вино, разломили хлеб и отведали от всего, что приготовили девушки. А между блюдами пели сладкие, как мед, песни, и я немного рассказывал о Стране Израиля.
Коротки ночи праздника Шавуот. Не успели мои молодые хозяева наслушаться рассказов о Стране Израиля, как ночь уже подошла к концу. Мы произнесли благословение, встали из-за стола и пошли в соседний городок помолиться с общиной и послушать чтение Торы.
Мы шли среди полей и садов, бахчей и рощ по кривым, извилистым тропинкам. Мир, который, как мне казалось, безмолвен по ночам, на самом деле был занят тысячью тысяч разнообразных дел. Небо истекало росой. Земля растила травы. Травы испускали запахи. А меж небом и землей слышался голос вечной птицы, которая говорила что-то такое, чего не могло услышать никакое ухо, только ухо свыше слышало и отвечало ей с неба. А под нашими ногами копошились те мельчайшие твари, которых Всевышний унизил до состояния праха, но которых Его милостивый взгляд даже в этом унижении хранил от нас, чтобы наши ноги их не растоптали. Пока мы шли, на горизонте стала розоветь заря, и мы увидели перед собой городок, лежавший под низкими облаками, которые то делились и расходились друг с другом, то сливались, укрывая собою городок, пока наконец не разошлись совсем, открыв взгляду городские крыши, издали похожие на скатерти с бахромой по краям. Мало в жизни хороших часов, которые радуют человеческую душу, и это был один из них. А потом город опять утонул в белом тумане, и с ним утонуло все, что в нем. И тут закричали петухи, и птицы начали щебетать, извещая человека, что все в порядке, и каждый день начинается добром, и творческое усилие и сегодня, как всегда, заново возобновляет сей мир. И тотчас же в этот мир хлынул свет нового дня. Даже лес, что доселе был скрыт в темноте, выплыл из мрака и открыл взгляду все свои деревья до единого. Каждое из этих деревьев и каждая ветка на каждом из них сверкали каплями ночной росы.
Все дома в городке казались особенными в это праздничное утро, и даже городские улицы и те напоминали, что этот день — особенный для народа Израиля и нечего им гомонить, как во все прочие дни. Когда мы вошли в синагогу, община стояла на молитве мусаф, и второй миньян уже начал собираться на молитву. Синагога, как ей и положено на Шавуот, была украшена ветками и зеленью, и густой лесной запах расходился от них. Коэны один за другим поднимались по ступеням к Ковчегу Завета и произносили благословения, выпевая их на такой манер, словно щекотали сами себя, как люди, которых клонит ко сну, но которые из всех сил стараются не задремать. И у других молящихся глаза тоже были застланы сном, как всегда после бессонной ночи праздника Шавуот. Наконец они кончили свою молитву, и мы собрались начать свою.
Кантор начал с «Ахава раба», то бишь «С великой любовью», пропев эти слова на особый манер по случаю Шавуот, потом продлил молитву словами: «Дай нашему сердцу… осуществить все слова учения Твоей Торы с любовью!», а когда дошел до слов: «И дай увидеть глазам нашим свет Торы Твоей», простонал их, точно одинокий путник в ночи, который молит Всевышнего о милосердии, чтобы оно осветило ему дорогу во мраке.
Но самой прекрасной была мелодия плача «Акдамот» [219] , составленного рабби Меиром из Вормса в память о мученической смерти своего отца, рабби Ицхака, — прекрасней даже, чем чтение самой Торы. Городок этот был невелик, профессиональные канторы к нему не добирались, и потому древние напевы сохранились здесь во всей их чистоте, не испорченные чужими фиоритурами.
219
«Акдамот» (ивр. «вступления») — песня из девяноста строк, каждая из которых заканчивается слогом «-эт» (на иврите «алеф-тав», т. е. первая и последняя буквы ивритского алфавита), что трактуют в том смысле, что по окончании чтения Торы нужно начинать читать ее заново. Существует обычай читать эту песню в праздник Шавуот перед чтением Торы. Песня написана на арамейском языке, начальные буквы ее стихов расположены в алфавитном порядке. Она представляет собой религиозный спор между Израилем и народами мира; в ней дано описание благодатного будущего еврейского народа. Эту песню сложил рабби Меир бен Ицхак-Шах из Вормса. Народное сказание прославляет автора песни. Согласно одному из сказаний, жил в Германии священник-антисемит, который стремился восстановить короля против евреев и потребовал, чтобы они явились дискутировать с ним на религиозные темы. Евреи просили короля отложить диспут, чтобы привести достойного мудреца, который сможет спорить со священником. На диспут явился рабби Меир бен Ицхак, он сумел победить священника в споре и тем самым спасти евреев от преследований.
После молитвы мы вышли на улицу. Все дома здесь были маленькие и приземистые, под соломенными крышами, некоторые почти вровень с землей. Кое-где в окнах стояли цветы из зеленой бумаги, как их, бывало, выставляли отцы и деды наши в день Шавуот в память о Даровании Торы на горе Синай. В распахнутых дверях стояли женщины и смотрели вслед необычным парням, которые пашут, сеют и косят, как крестьяне, а молятся, как евреи. Одна из женщин показала на меня пальцем и проговорила что-то вроде «Страна Израиля». Мои спутники обрадовались: «Ну, теперь, когда они увидели живого человека оттуда, они уже не будут говорить, что мы выдумали эту страну». В больших городах, куда посланцы из Страны приезжают часто, появление еще одного человека оттуда не производит особого впечатления, но в этом крохотном городке, где доселе ни разу не появлялся тамошний житель, даже такой, как я, это, видимо, впечатляло.
Тем временем к нам подошла небольшая группа местных евреев, которые пригласили нас произнести с ними кидуш. Однако наши девушки воспротивились этому, объясняя, что они приготовили большой праздничный стол и хотят, чтобы мы пришли к столу голодными и получили двойное удовольствие.
Чуть не весь город пошел проводить нас и послушать мои рассказы о Стране Израиля. Желая порадовать стариков, я рассказал им о Стене Плача, и о пещере праотцев, и о гробнице Рахили, и о пещере Илии-пророка, и о могиле Симеона-праведника, и о захоронениях Малого и Большого Синедрионов, и о праздновании Лаг ба-омер на горе Мерон [220] , и о многих других святых местах. Что только я не рассказывал! Да простит меня Господь, если я немного приукрасил или зашел слишком далеко, — ведь я делал это не ради себя, а ради Страны Израиля, хвалить святыни которой — доброе дело, даже когда они лежат в руинах, ибо тогда наши братья в галуте полюбят ее, и примут в свое сердце, и раскаются в том, что утратили.
220
Стена Плача — единственный уцелевший фрагмент Иерусалимского Второго храма, место паломничества и молитв евреев всего мира;
Пещера праотцев (ивр. «Маарат а-Махпела») — склеп патриархов, где, согласно преданию, похоронены Авраам, Исаак и Иаков, их жены Сара, Лея и Ревекка, а также, как считается, Адам и Ева, второе по святости место после Храмовой горы;
гробница Рахели — надгробие и склеп на указанном традицией месте захоронения любимой жены праотца Иакова Рахели, многовековой объект еврейского поклонения и паломничества;
пещера Ильи-пророка — большая природная пещера на склоне горы Кармель в Хайфе, где, согласно традиции, пророк Илия (Элияу) скрывался от преследований жестокой царицы Иезавели;
Шимон-праведник (Симон Праведный) — собирательный образ праведного первосвященника и законоучителя Первого Иерусалимского храма (по-видимому, вобравший в себя черты реальных первосвященников III в. до н. э. Шимона Первого и Шимона Второго), могила которого находится в восточной части Иерусалима;
Малый Синедрион (ивр. «Сангедрин») — главный религиозный и судебный орган древней Иудеи в составе 23 человек, существовавший в каждом городе страны; в Иерусалиме, кроме того, существовал еще и Большой, или Великий, Синедрион в составе 71 человека, который был своего рода государственным советом и высшей судебной инстанцией тогдашнего еврейского государства;
Лаг ба-омер — 33-й день семинедельного отсчета дней между Песахом и Шавуот; этот день считается днем поминовения великого мудреца и каббалиста, автора Книги «Зоар» Шимона бар Йохая, предполагаемая могила которого находится на горе Мерон возле Цфата.
Какой-то старик прервал мой рассказ и спросил: «А в Тель-Авиве господин бывал?»
Я улыбнулся: «Ты задал важный вопрос, друг мой почтенный. Да, я был в Тель-Авиве. Я был там еще до того, как появился сам Тель-Авив. Ведь раньше на месте Тель-Авива была песчаная пустыня, пристанище лис и шакалов да ночных грабителей. И когда я смотрел на эту песчаную пустыню с чердака моего дома в Неве-Цедек, мне и голову не приходило, что настанет время и здесь построят большой город для Господа и для людей. Но вот пришли туда евреи — такие же, как вы и как я, — и взошли на это место, и превратили бесплодную пустыню в поселение, а лежбище лис и шакалов — в замечательный город, который сегодня насчитывает больше ста тысяч жителей. И такого города, друзья мои, вы даже во сне не видели. Ходишь по его улицам и не знаешь, чему раньше дивиться — высоким ли домам или их строителям, лоткам с товарами или маленьким коляскам, в которых еврейские мамы везут своих детишек, большому ли морю, которое охраняет этот город всей своей мощью, или посаженным в городе садам, магазинам ли, полным всяческого добра, или вывескам, написанным на иврите? И кстати, если вы думаете, что на иврите написаны вывески только тех магазинов, которые продают цицит и тфилин, то я должен сказать, что в Тель-Авиве нет вообще такого магазина, на котором не было бы ивритской вывески. Этот Тель-Авив — он как большой двор в Большой синагоге, только Тель-Авив — это двор для всего Израиля, и Иерусалим — его Большая синагога, откуда возносятся все его молитвы».
И как только я упомянул Иерусалим, сердце мое дрогнуло, и я начал восхвалять и его. И опять — о чем только я не рассказывал?! Но разве можно описать все великолепие Иерусалима? Никакой смертный не способен выразить в словах всю славу города, созданного Святым и Благословенным, чтобы обитать в нем.
Я смотрел на окружающих, которые слушали меня с восторгом. Таких хороших глаз, направленных на стороннего человека, я не видел даже во сне. И это позволяло мне представить себе, как велика будет радость сынов Израиля, когда они воочию увидят это свое утешение. Если от одних лишь слов ими овладевает такая радость, то от вида его она будет во много раз больше.
Я смотрел на них неотрывно — во-первых, потому, что мне вообще приятно смотреть на сынов Израиля, а во-вторых, потому, что мне хотелось насытить свой взгляд тем светом, которым светились в ту минуту лица этих добрых людей.
Один из них сказал: «Какое это чудо — строят город! Цари и полководцы только разрушают города и страны, а евреи восходят в свою страну и строят там город». Я сказал: «В Гемаре сказано, что человек не должен прощаться со своим другом, не сказав на прощанье слов Галахи, ибо так он его запомнит. И вот сейчас я прощаюсь с вами и говорю вам: сказано в Гемаре, что человек всегда должен возвращаться в город, который недавно заселен, потому что в недавно заселенном городе и грехов немного. А почему я об этом вспомнил? Чтобы, когда вам скажут, не дай Бог, что люди Тель-Авива недостаточно тверды в заповедях, вы могли бы ответить, что город этот недавно заселен и потому грехи его немногочисленны».
И закончив на этом, пожал им всем руки и дружески распрощался с ними. А они пошли нас провожать. Не помню, как мы шли — молча или разговаривая, может, так, а может, иначе. Но когда сердце человека наполнено, его рот молчит. И когда душа его полна, глаза смотрят с любовной грустью, и рот молчит опять.
А потом мы окончательно распрощались, и они повернули обратно в свой городок, а мы пошли в свою деревню. Увы, земля, которую Святой и Благословенный создал для людей, полна границ и разграничений. Мало того что Он провел границу между Страной Израиля и галутом, но даже и сам галут состоит из многих изгнаний, и, когда случается евреям сойтись вместе, в конце концов им приходится друг с другом расстаться.