Пьяная Россия
Шрифт:
Он, не торопясь, привел меня в какую-то не большую, но роскошную комнату. Здесь, посередине комнаты стояла огромная кровать застланная белым бархатным покрывалом. Множество мягких подушечек было набросано на постель и так заманчиво, уютно они лежали, что усталость от впечатлений нового мира тщательно не замечаемая мною раньше, требовательно напомнила о себе. Он с улыбкой наблюдая за мною сказал, что это мои покои и посоветовал принять ванну, переодеться, поспать. Потом он указал на двери напротив и сообщил, что это его покои, пожелал мне покойной ночи и удалился, прикрыв за собой двери. Я осталась одна. Первым делом сняла туфли, мягкий ковер защекотал мои разгоряченные ступни ног. В самом деле было как-то жарковато. В комнате я заметила еще одну дверь, открыла и замерла. Черная большая ванна с золотистым краном так и поманила меня к себе. Не долго думая, я скинула всю одежду, блаженствуя под теплым душем, бьющим, казалось, из самого потолка, позабыла все на свете и очнулась только, когда в двери ванной,
Я успокоилась, меня тут уважали, даже оказывали какие-то знаки внимания. Я улеглась в ванну, теплая вода постепенно наступала, мягко обволакивая мое тело, уставшее сознание расслабилось. Сквозь лень и наступающую на веки сонливость задумалась, вспоминая и обдумывая свои впечатления от увиденного. Но, чтобы я не вспоминала, все равно мысленно, неизменно, я возвращалась к Нему. Наконец, я прекратила бегать от самое себя и задумалась по-настоящему. Он, кто Он? Он по-спортивному подтянут, элегантен, красив. Хотя я никак не могла дать точного описания этой красоты. О его красоте хотелось думать и думать, так она была не похожа на общепринятую… Он умел красиво и достойно двигаться, красиво улыбаться и умно, спокойно говорить чарующим мелодичным голосом. Но тут было другое. Источником его красоты служила безо всякого сомнения гармония, совершенство Его существа, достигнутая, быть может, огромными внутренними усилиями души и ума, и еще, конечно, благородства, которое, буквально, сквозило в каждой черточке Его лица.
4
Засыпая, в роскошной постели нового чудесного мира, я, вдруг вспомнила о своем будущем муже и засмеялась, с наслаждением представила, как я ударила его и как он смотрел с недоумевающим видом. Внезапно, необыкновенно ясно мне стало многое, что обычно скрывают подобные люди, будто кто-то приподнял услужливо завесу, прикрывающую его душу. Сразу проснувшись, с удивлением взирала я на то, что ярко и просто предстало перед моим внутренним взором.
Валерка Терпелов не принадлежал к умным людям, хотя сам о своем уме был весьма высокого мнения. Он много читал и запоминал прочитанное, а потом, при случае, вворачивал в свои фразы чужие предложения, выдавая их за собственные. Однако, большинство собеседников, как правило, более умных, чем Валерка, он обмануть не мог. Многие над ним подсмеивались или откровенно его недолюбливали, но редко, кто отваживался сказать, глядя ему в глаза, что он дурак и невежа. Валерка был взбалмошным, резким человеком с черствой бесчувственной душою, он даже не замечал, как обижает людей, в особенности близких людей. Он считал, что все ему должны.
Дома, он держал, как правило, глупую женщину, у которой не было возможности уйти от него, некуда было, и деспотически издевался над ней, побивал изредка для острастки. Он и в любовных утехах вел себя не по-человечески, кусался, щипал до черных синяков и наслаждался, видя, как партнерша, напоенная им предварительно до пьяна, мучается от боли.
Единственная, кому все это нравилось, была зечка и бомжиха по имени Наташка, наколки даже на лице у нее синели безобразной татуировкой. С ней он познакомился, просто отбив у знакомого зека, опрометчиво пришедшего к нему в гости с Наташкой… Она и сама хватала Валерку за переднее место, выкручивала, едва не отрывала. Оба они страдали серьезными психическими расстройствами и садистскими наклонностями. Так, что вполне дополняли друг друга и в фингалах, в кровавых синяках, довольненькие, засыпали, уткнувшись носами в зачуханные подушки.
Деспотизм Валерки доходил до смешного, так, уходя на работу, он велел своей сожительнице никому двери не открывать, делал вид, что ревнует ее к соседям, своим дружкам-выпивохам, а сам испытывал истинное наслаждение, видя, как пугается глупая баба. Дальше-больше. Жил он в общежитии в небольшой комнате с убитыми тумбочками и столами, чаще всего мебель приносил с помойки. Нет, нет, он работал. Вначале журналистом, потом выучился на верстальщика. Куда ему было сочинительствовать? Пропитый мозг, вечно в дурмане алкоголизма не мог совладать с жесткими реалиями журналистики. И все ему что-то мешало жить нормально, как нормальному человеку. Он, правда, страшно завидовал трезвенникам, мужикам, живущим семьею, имеющим цель в жизни. Частенько задумывался, конечно, что можно было бы попытаться изменить свой образ жизни, расстаться с алкоголизмом, вернуться к семье. Но это представлялось для него трудной задачей. И оправдываясь перед мучившей его совестью он придумывал предлоги для очередного пьянства, то нельзя было не выпить, важных людей обидишь, то праздник, то у кого-то юбилей, то, то…
Неразвитое мышление его жаждало славы. И он, будучи трезвым, с утра, зачитывал до дыр соответствующие журналы, заучивая буквально наизусть анекдоты, тосты, чужие истории. А будучи пьяным, выдавал прочитанное за свои собственные мысли. Пил он всегда в компании весьма «умных» людей, выпивохнутых журналюг, верстальщиков, типографщиков и прочих. И вечно, над толпой пьяных гуляк звучал приглушенный, осипший от чахотки, хвастливый голосочек Валерки. Почти все деньги, что получал зарплатой, он проедал вместе с сожительницей и пропивал, хотя и перешел в целях экономии на боярышники, что продавались в аптеках по пятнадцати рублей за штуку.
«Медицинский коньяк пьем-с», – говаривал Валерка глупой бабе, та пила и радостно соглашалась.
Наташку он не любил, а использовал ее в своих целях. Она ему стирала, убиралась в его убогой комнатухе, готовила ему пищу на электроплитке, удовлетворяла все его сексуальные прихоти и он был доволен таким существованием, доволен тем, что она ничего не требует. Ему не интересна была ее душа, ее мечты. Она действительно очень сильно тупила, слушала зековские песенки, ей привычные, так как она всю свою юность провела в колонии. Ей, с ее ограниченным сознанием было удивительно иметь в сожителях Валерку, хвастуна и гордеца, как правило, говорившего о знакомствах с известными людьми, как о само собой разумеющемся. Правда, он действительно с кем-то и был знаком, но эти люди его игнорировали и относились к нему более чем пренебрежительно, а то и использовали его в качестве бесплатного верстальщика листовок, воззваний и прочей дряни, которые Валерка и верстал послушный сильным мира сего. Его тщеславная душонка упивалась тогда своим величием, он нужен таким людям, что ты, что ты!.. Все знакомства, почти все рассыпались в прах от его алкоголизма. Пил он жутко. Но жил по своим нормам и правилам, по своим убеждениям о пьянстве, которые считал для себя вполне приемлемыми. То, что его жизнь с точки зрения логически мыслящего человека была, мягко говоря, постыдной, он и не задумывался. Разве логично напиваться каждый день? Или обворовать по-пьяни редакцию газеты, где сам работал, унеся компьютер и деньги из сейфа? Или избить главного редактора до полусмерти? Или подделать документы так, чтобы не платить алименты двойняшкам-дочерям, которых бросил в Приозерске под Питером еще маленькими, много лет назад? Что говорить, логика, здесь, и рядом не ночевала. Я смотрела и видела, одновременно и будущее, и настоящее, и прошлое этого «человека». Голова моя кружилась, тело слабело, но духом я была сильна и всматривалась, всматривалась в дела и мысли Валерки, потому что он был бы моим мужем. Наверное, ни одна невеста на свете не узнала бы столько о своем женихе, сколько я узнала…
Валерка, конечно же, не замечал более чем презрительного отношения окружающих к своей персоне нон грата и все рассказывал своей пьяной Наташке о том, как губернатор города ему что-то такое сказал, как-то его отметил, рассказывал об артистах города, как о старых знакомцах, о редакторах газет, как о самых-самых близких ему друзьях, о депутатах Областной Думы, сплошняком его товарищах и так далее. Она слушала его, раскрыв рот, что невероятно льстило его самолюбию. Ему казалось, вот жизнь его налажена, тыл прикрыт. Тылом, в данном случае, была эта баба, но у нее уже развилась чахотка и она по ночам сильно кашляла, мешая соседям спать. Беззаботный Валерка ни о чем не заботился.
С ужасом глядела я на дела и жизнь его. Мало того, резко обозначилось будущее Валерки. Внезапно, я увидела его худые и желтые пальцы скрюченные от вечной работы за компьютером на клавиатуре, они уже плохо держали рюмку и дрожали от сильных ударов сердца, вызванных большими порциями боярышника. Мутными от пьянства глазами глядел он на небольшой портретик своей Наташки. Горела перед портретиком церковная свечка и стоял налитый до краев стакашек с боярышником.
«Умерла она», – поняла я.
В одну секунду до меня дошло, что теперь Валерка будет обожествлять, идеализировать свою подругу и сведет с ума всех, кто будет иметь несчастье приблизиться к нему.
«Да, ведь он умопомешанный, сумасшедший!» – догадалась я.
Великое множество подобных людей сейчас шатается по России, приводя в изумление и замешательство всех вокруг. Пользуясь безалаберностью русской действительности, попустительством правительства эти шизики довольно умело маскируют свои болезненные выпады, выводы и доводы под призмой разных ухищрений. Так и этот удивительный недочеловек Валерка Терпелов напуганный последствиями смерти своей сожительницы, состряпает на компьютере бумажку и выведет на цветном принтере. В бумажке, то бишь, в свидетельстве о смерти будет написано, что умерла девушка в свои двадцать шесть лет вовсе не от чахотки, а от пневмонии легких. Я вдруг поняла, что и у него чахотка, пока закрытой формы. И он после тубдиспансера сочинит бумажку, что у него всего-то рак легких. Будет пить «горькую», перейдет в газету «Я…», где опять-таки ему поверят. Но пить при туберкулезе легких нельзя и в один день после новогодних праздников, особенно знаменитых своим пьянством, у него пойдет горлом кровь и он умрет от скоротечной чахотки, окрасив в красный цвет компьютер и «клаву», и письменный стол, и пол, и все… А напуганная общественность города узнав о причине смерти Валерки Терпелова возьмет приступом областной тубдиспансер, отчаянно проклиная покойника и кроя его всеми известными и не известными ругательствами. И меня он бы заразил чахоткой, вот почему я увидела свою могилу и дату смерти, через пять лет…