Пьяная Россия
Шрифт:
Мать не знала, что он приехал. Он не позвонил, не послал ей телеграмму. Зачем? Мать была дома, наверняка смотрела свои бесконечные телесериалы, путаясь в героях и ожидая от одного фильма одно развитие событий, а получая другое. О чем она бесконечно делилась по домашнему телефону со своими подружками, такими же фанатками телесериалов, как и она сама.
Увидев на пороге Валерку, мать запричитала, заплакала и покрыла заросшее шерстью лицо сына мокрыми поцелуями.
Валерка не был дома десять лет… Для такого черствого человека, как Терпелов десять лет ничего не значили, он их попросту не заметил. Мать же все глаза проплакала. Она не блистала умом, а к старости у нее еще и слабоумие развилось. Никто из нас не застрахован. Но, если честно Валерка стыдился своей матери. Писать она умела едва-едва и писала с ошибками, не соблюдая ни одного знака препинания. Также и говорила, безграмотно,
Она долго не верила, что Валерка поступил в университет, что станет журналистом, это было непостижимо для их семьи, где все жили работягами, простыми людьми. Валерка сунул ей под нос бумаги о поступлении и только тогда она поверила, документы все-таки лежали перед ее глазами и голубели четкими печатями. Теперь же он не мог сказать ей, что спился и потому скатился до уровня обыкновенного верстальщика, что давно уже не пишет ни в одной газете. Ему было стыдно за свою бесталанность, он так мечтал о славе и рвался работать на радио и на телевидение, но…
Валерка наврал ей, конечно, с три короба про работу. Уселся в своей бывшей комнате, оглядывая зашарпанные стены и полки с заплесневелыми книгами. А мать забегала с ужином.
Она не удивлялась на его дикую внешность, она плохо видела. Две операции на глазах прошли неудачно, возраст да несоблюдение ею элементарных требований врачей свели на нет все усилия хирургов вернуть ей зрение. Видела она, как сквозь дымку и часто вбегала в комнату, жадно ощупывая Валерку изуродованными ревматизмом, кривыми пальцами. Он сердился и рычал на нее, но она так была обрадована его неожиданным приездом, что все равно продолжала его хватать и обнимать, осыпая его седую лохматую голову мелкими каплями слез радости.
Она готовила плохо, потому что ничего не видела и обычно для нее приготавливал суп и второе блюдо ее младший сын, который наезжал по вечерам с соседней Сортировки, где жил вместе с женой и сыном. Валерка был старшим. Но сейчас все оказалось съедено, ничего не осталось на ужин и мать решила на радостях как-нибудь уж сама приготовить. Конечно, можно было бы дождаться младшенького, но Валерочка ведь хотел кушать. И в кастрюлю полетела не чищенная картошка вариться вместе с кожурой. Кое-как были сварены сосиски. Конечно же, Валерка поразился на такой ужин, мать раньше, насколько он мог вспомнить, всегда готовила хорошо. А, когда подоспевший к назревавшей уже ссоре, младший брат Валерки, Сергей, рассказал ему о том, что мать ничего практически не видит, наш герой приуныл. Он очень не любил за кем-то ухаживать, не мог да и не умел готовить, верхом его кулинарных достижений были пельмени из магазина. Перспектива заботы о матери, как о немощном, нуждающемся в его помощи, человеке, его сильно напугала. Он любил, чтобы она заботилась о нем, бывали времена, когда он возил ей свои грязные шмотки из Ярославля в Нижний. И она радостная, что хотя бы так он приезжает, стирала и зашивала его белье, гладила ему рубашки и брюки… В общем, несмотря на протесты матери и брата, Валерка очень быстро собрался. Скоро он опять трясся в поезде только уже обратно в Ярославль. Совесть его не мучила, лишь досада, он так хотел отсидеться с неделю у матери, пока в общежитии не улягутся страсти, а теперь придется держать бой с раздраженными людьми.
И уже утром следующего дня он стоял перед своим общежитием, стараясь звериным чутьем почуять, догадались соседи о его вине с дверями из туалета или нет.
Соседи догадались. Во всем общежитии не сыскать было более наглого бандита, чем Валерка. Он сводил с ума всех своим абсолютно наплевательским отношением к соседям. Только он, перекрикивая своих собутыльников, почти каждую ночь орал до утра. Только он ходил довольно часто в туалет в своей собственной комнате и выбрасывал бутылки и банки с пахучим содержимым из своего окна на головы прохожих. Только он кидался на людей с кулаками за сделанные ему совершенно справедливые замечания о правилах ухода за ванной, унитазом, кухонной раковиной и прочим. Только он не терпел соседей вообще и мечтал всех взорвать и отправить к праотцам.
Соседи устроили ему «горячую» встречу. Женщины кричали, а мужчины сжимали кулаки. Валерка не стал связываться с такой оравой взбешенных людей, а нырнул в свою комнату и дверь захлопнул на замок.
Он просидел тихо до самой ночи, что было ему вполне свойственно, как подлому и трусливому человеку. Но потом он вынужден был выйти…
Соседи нашли все упрятанные им двери. Две повесили обратно, а третью просто прислонили к кабинке. Рассуждая так, мол, пускай Валерка сам для себя и постарается. Он и постарался. Два его напарника по унитазу, двое пьяниц дышали ему в затылок, это они его из комнаты вытащили. Им не понравилась перспектива выставлять свой голый зад на всеобщее обозрение.
И, когда вволю пропотев, делать – не ломать, усталый, закурил свой беломор, Валерка вдруг сообразил, что зло сделал не соседям, а самому себе… На душе у него стало муторно, гадко и он плюнул в сердцах себе под ноги…
4
Курт бежал от преследователей по ухоженной, умытой улице. Обложили и вычислили, проносилось у него в сознании.
Огромный ростом рыжий детина преградил ему дорогу. Глаза в глаза и ничего, рыжий выдержал, не поддался гипнозу. Курта схватили, долго пытали и он, чтобы не выдать секретные материалы, блокировал сознание нечеловеческими усилиями, потом, изнемогая от боли, призвал своего ведущего ангела, Асмодея, которого всегда называл джином. Асмодей, величественный, как скала, согласился с его просьбой и освободил от мучений. Яркой звездою Курт уплывал от рук мучителей, удобно устроившись на плече своего ведущего ангела. Напоследок только стало ему понятно, что тело его сбросят в воду моря и маленький осьминог устроится рядом жить, вольготно расположившись по соседству с занесенными песком костями, которые ему было немножечко жаль. Некоторым людям затруднительно проститься со своими телами. Покинуть привычное тело с гривой белокурых волос, оставить серые глаза, навсегда распрощаться с привычкой по-военному расправлять широкие плечи и стоять заложив руки за спину. Трудно расставаться с телом будучи таким молодым, всего-то тридцатилетним мужчиной, еще не пожившим с молодою женою, не воспитавшим маленькую дочь, не, не, не… Но были в произошедшем и свои плюсы, например, не нужно было больше беспокоиться о хлебе насущном, не нужно было сохранять здоровье и силу своего тела, не нужно было больше бояться смерти, хотя воинам Сатаны из колдовского рода Курта бояться смерти было вообще не свойственно… И еще одно он приобретал, отныне заканчивался для него вечный круговорот рождения и смерти, навсегда и несомненно карусель бытия в этом мире для него прекращалась, он поступал в войско, в передовой отряд, где наряду с бывшими людьми перешедшими в новый статус – статус ангелов, он обретал прежнее, когда-то, в начале времен, бывшее свое имя Саронэр.
Я очнулась. Потрясла головой, в душе плотно застряло ощущение произошедшего не так давно, в годы Второй мировой войны с моим дедом бароном Куртом фон Пульманом. Он служил в разведке гитлеровской Германии, до сих пор материалы по нему засекречены. Несомненно, дед мой обладал сумасшедшим даром гипноза, когда только под давлением его взгляда человек выполнял все необходимое ему и выбалтывал то, что обычно пытался скрыть…
С недавних пор меня стала мучить эта тема, пропавших во времени родственников, их так много. Например, все время вижу трех неунывающих американцев, которые жили во времена ковбоев. Кто они? Не знаю, но похоже, что испанцы. Приехали во времена золотой лихорадки и получается не так давно?..
Вопросы, вопросы. Скажи мне, откуда ты родом и я скажу, кто ты. Но откуда я родом? И кто для меня эти люди? Просто соседи по мирам или?..
Я встала, сделала несколько дыхательных упражнений, закрыла глаза, сконцентрировалась на сердце, представила себе золотой шар, который растекается здесь и сейчас по всему моему телу. Открыла глаза, кончики пальцев засверкали неведомой энергией.
На меня с портрета смотрел Он, Аггел, на губах его играла понимающая улыбка, взгляд голубых глаз был преисполнен благородства и грусти.
Тоска сжала мое сердце, как давно я Его не видела!.. Будто целый век прошел, а тут еще постоянные атаки со стороны моих умерших родных…
День обещал много света и тепла. Жара меня не беспокоила. Мое тело вообще нечувствительно было к капризам погоды. Сказывалась одна из прошлых жизней проведенная в ненавистном для меня Израиле, две тысячи лет назад. Почему ненавистном? Трудно сказать, не помню, но в душе плотно застряло негативное впечатление от людей, населяющих тогда эту страну и Иерусалим, тогда совсем небольшой город похожий на наш Ростов Великий. Я помню, как эти люди бегали с жадностью и страхом заглядывая в лицо Христу, худому, грязному сумасшедшему, так во всяком случае его и воспринимали власть имущие. А потом эти же люди с такой же жадностью, но уже без страха кричали ему, чтобы он сошел с креста. Изменчивость и лживость, вот что я тогда ненавидела в этих людях. Они были противны мне, абсолютизированному воину, прямолинейному и сильному мужчине. Тогда я была римским легионером и обливаясь потом, таскала на себе еще и доспехи. Такая жизнь, полная лишений и военных действий здорово закаляет.