Пять баксов для доктора Брауна. Книга 3
Шрифт:
— Так нечестно, доктор Бэнкс.
— Я видела собаку, но вам это ничего не скажет. К тому же, совпадения происходят не каждый раз. Или, вернее, не совсем так. Я видела сон дважды. Совпадение только одно.
— Собаку? — пробормотал коммерсант. — Какую собаку?
— Один раз — черного бульдога французской породы. А в следующем сне это был довольно крупный пес, что-то вроде овчарки, или, скорее, беспородной псины. Светлой масти.
— Но они же разные. В чем совпадение?
— Эти животные делали одно и то же.
— А что они делали?
— Стояли перед дверьми моего дома.
— Что же было после этих снов?
— После последнего — ничего.
— А после бульдога?
Доктор Бэнкс сделала вид, что глухая.
— Ладно, — не без досады произнес коммерсант. — Давно это было?
— Да. Давно.
— А второй сон?
— Прошлой ночью. Простите, мистер Саммерс, это было не нарочно. Я не собиралась интриговать вас. Я не могу.
Коммерсант смотрел на огонь в камине.
— Ну, не хотите — не надо, — сказал он, наливая ей еще. — Слушайте, вам никогда не приходило в голову, что не так уж важно доискиваться, из каких побуждений мы делаем так или этак? Хотел или не хотел — все равно ведь сделал.
Доктор провела рукой по лицу — щеки горели от камина.
— Мне тоже случалось так думать, — согласилась она. — Все эти бесконечные копания в снах и детских воспоминаниях — всего лишь оправдание нашим подлостям. И оправдание довольно жалкое.
— Слова ничего не стоят. Сто раз в этом убеждался. Поступки. Только поступки. Дело.
— Да, — кивнула она. — Изыскания доктора Фрейда представляют определенный интерес, когда речь о патологических случаях. Здоровому человеку вряд ли нужны эти копания в глубинах разума. Причины чувств, которые принято считать тонкой материей, обыкновенно просты до отвращения. Вся эта хандра, и истерия, и раздражительность, обжорство и нервная слабость имеют причиной лень, неряшество, потакание своим недостаткам, недовольство собственной жизнью и нежелание предпринять что-либо для ее улучшения.
— Все равно, дескать, ничего не выйдет, — добавил коммерсант. — А как вам это их: «так все живут» и «так всегда бывает»?
Глаза доктора сверкнули, но лицо хранило прежнее выражение.
— Да, — подтвердила она, прикладываясь к своей рюмке. — А эта модная критика всего и вся, когда похвалить что-либо — значит прослыть человеком без вкуса? Ею ведь занимаются люди, которые не делают решительно ничего! Только ругают сделанное другими. Частично из-за лени, частично это их вечное «что скажут соседи».
— Это само собой! — подхватил коммерсант. — Такое чувство, что они только и живут для того, чтобы соседи что-нибудь сказали. Или, что еще вероятней, не дай бог, чего-нибудь не сказали.
— «Святой долг» женщины — поймать себе мужа, — продолжала доктор Бэнкс. — Врать, притворяться, изображать из себя идиотку — только чтобы понравиться. Ничего, что сами мужчины при этом оставляют желать лучшего. Главное, чтобы был хоть какой — нибудь. Неважно, какой он: его будут содержать, если он бездельник, прощать, если он ведет себя хамски, игрок, пьяница или просто болван. Девушки, кажется, окончательно разучились отвечать «нет» мужчинам. Считают достоинство предрассудком. Готовы на что угодно, вплоть до преступления, чтобы только выйти замуж, ходить по магазинам и сплетничать с соседками. Если нужда не заставляет их идти на заводы и фабрики, они вышивают шелком райских птиц и клеют в альбом открытки. Духовно богатые особы пишут бездарные стихи или слюнявые романы. Ничем другим, к сожалению, женщины не желают заниматься. Отвоевали избирательное право — но зачем? Maximum их устремлений — карьера актрисы или певицы. Они даже не ищут занятия, которое могло бы…
Доктор встретила взгляд коммерсанта, отставила стакан и неловко замолчала.
— Простите, мистер Саммерс. Меня что-то понесло. Я всего лишь имела в виду, что меня приводит в бешенство, когда эти люди…
— Знаю, — он налил стакан доверху. — Слышал, что о вас говорят. А это не вы только что возмущались насчет «что скажут»? Да какое вам дело, что говорит вся эта деревенщина, доктор? Ну, считают вас чокнутой. Ну и что? Вы все равно по-другому не сможете. А если решите измениться — будете несчастны.
Доктор Бэнкс вцепилась в ворот халата.
— Что же вы умолкли? — спросила она.
— Меня, знаете, тоже понесло. Не заметил, как набрался. Не успел поужинать, а то бы…
— Как это не успели.
— Я? Ну… Кстати, доктор, а вы-то когда в последний раз ели?
— Я не голодна, — сказала доктор Бэнкс.
Саммерс закатил глаза.
— Ой, хватит вам. Почему-то при Маллоу у вас отличный аппетит. Так когда? Вы вообще сегодня обедали?
— Да!
— И в котором часу это было?
По виду доктора можно было предположить, что она испытывает некие внутренние противоречия.
— Около полудня, — ответила она, наконец.
Саммерс чудом проглотил то, что вертелось на языке.
— А что вы едите? — поинтересовался он. — В смысле, что вы любите?
— Мистер Саммерс, я, честное слово, не голодна.
— Расскажите это своей бабушке.
— У меня нет бабушки.
— Тогда не плетите ерунды.
И прежде, чем доктор Бэнкс успела ответить на эту любезность, спихнул на стол кофейную машину с подноса, забрал поднос и ушел.
Доктор осталась одна. Сначала она листала журнал. Потом закрыла журнал и посмотрела на пустой стакан. Подышала в ладонь, помахала у себя перед носом, и в этот момент вошел коммерсант.
— И даже очень, — произнес он.
— Что! — возмутилась доктор.
Саммерс поставил на стол поднос. На подносе были:
маленькая серебряная подставка,
пробка, из которой торчала длинная изогнутая трубка,
спиртовка, больше всего напоминавшая солонку, на которую присел слон, и кувшинчик.
В колбу уже была налита вода, и коммерсант придерживал колбу за кольцо пальцем. Кроме частей кофейного аппарата на подносе находились еще жестянка с кофе, две чистые чашки, несколько ломтей холодной говядины, горячие тосты, посудина с маслом, тарелка с нарезанным сыром и открытая банка вишневого варенья.
— Что слышали, — ответил он. — Вы хотели определить, пахнет ли от вас виски. Я говорю вам, как есть.
— Я все объясню миссис Кистенмахер.
— Не знал, что вы отчитываетесь перед своим персоналом.