Пять баксов для доктора Брауна. Книга 3
Шрифт:
— Вы не понимаете, о чем говорите. Она будет в ужасе.
Саммерс устанавливал на подносике подставку для колбы.
— И что? — спросил он.
— Но ведь сухой закон! Я буду в ее глазах преступницей!
— Она вас не сдаст. Какая ей от этого польза? Вот если вас заберут в тюрьму — это дело другое.
— Да, но что она будет обо мне думать? Как я явлюсь домой в таком виде!
— Не вздумайте перед ней оправдываться.
— Еще чего.
— Чем больше оправдываетесь, тем больше виноваты.
— Без вас знаю.
— Тогда что у вас за проблема?
— Мне все-таки нужно домой.
Коммерсант увлеченно колдовал с аппаратом. Он уже устроил на месте спиртовку и подставку. Потом чиркнул зажигалкой, дождался, когда спиртовка разгорится и водрузил над ней колбу. После этого поставил рядом с колбой серебряный кувшинчик, приготовил, чтобы была под рукой, пробку, и занялся сервировкой. То есть, вынул из кармана халата розетку, которая не влезла на поднос с ужином, и стал накладывать в нее варенье.
— Если это вопрос жизни и смерти, — произнес он, поймал убежавшую ягоду и съел, — валяйте, идите пешком. Не буду же я вас упрашивать.
Опять наступила тишина. Она длилась, пока в кувшинчике не забулькал кипяток, а доктор не спросила: — Что вы имели в виду, когда говорили, что я буду несчастна, если решу измениться?
— Мне всегда казалось, — он передал ей бутерброд с мясом и стал переливать кипяток в колбу, — что вы как раз из тех женщин, которые…
Бутерброд замер на полпути к ее рту.
— Синий чулок, вы хотите сказать?
Коммерсант тоже хотел съесть сбутерброд и тоже остановился.
— Я понял. Я окажусь виноват, что бы ни сказал. Извините в последний раз, доктор, и не будем больше об этом.
Он засыпал в колбу кофе из банки, помешал там ложечкой и заткнул колбу пробкой с трубкой.
— П-почему это не будем? — доктор Бэнкс даже поперхнулась с досады. — Я совсем и не собиралась вас упрекать. Просто вы привыкли считать меня чудовищем, вот и…
— Кто, я? — начал было коммерсант.
И замолчал. Очень благоразумно.
Из трубки с бульканьем и хлюпаньем лился в кувшин кофе. Граммофон начал «Затейника».
— В сущности, вы правы, — сказала доктор. — Какая разница, как это называть. Суть ведь одна и та же. У меня неприятный характер. Мне нет никакого дела до домашнего хозяйства. Я не люблю, когда меня отвлекают от работы. Меня приводит в бешенство, когда мне перечат. Словом, я не гожусь для брака.
— И не говорите! — подтвердил Саммерс, разливая кофе.
Доктор Бэнкс взяла пододвинутую чашку.
— Ни вы, ни я, ни Маллоу для супружества не годимся.
— Маллоу вообще особенный случай, — засмеялся коммерсант. — Однако, да, не годимся. Впрочем… — он посмотрел на нее, — вот насчет вас я бы не стал так уж настаивать.
— Хотите меня позлить?
— Почему?
— Потому что минуту назад вы говорили совсем другое.
— Ну, нет, неправда.
— Знаете, что меня всегда в вас раздражало? Эта ваша самоуверенность.
— Не стал бы, не стал, доктор. Еще посмотрим.
— «Посмотрим»? — доктор даже рассмеялась. — Вы хоть раз задавались вопросом, сколько мне лет?
— Ну, мы примерно ровесники, — Саммерс пожал плечами. — Несколько лет туда-сюда не в счет.
— Несколько лет туда-сюда? — возмутилась она. — Я на год моложе вас! Мне тридцать два, и я могу больше не беспокоиться подобными вопросами.
— Да ну, нашли важность. А представляете, как будет смешно: я вернусь, а доктор Бэнкс — уже не Бэнкс.
— Да. Она миссис Халло.
— Нет. Она миссис Эбендрот.
— За пастора? — доктор подняла свою ироническую бровь. — Не хочу. И, кроме того, старому мистеру Фрейшнер только семьдесят, он состоятельный человек и все еще вдовец.
— Не говоря уже про молодого.
— Очень милый юноша.
— Я и говорю: от вас всего можно ожидать.
— Ваша галантность, мистер Саммерс, всегда производила на меня глубочайшее…
— Послушайте, — спросил он вдруг, — а правда: вы, случайно, не были замужем?
— Я…
Глава девятая, в которой, наконец, раскрываются некоторые секреты доктора Бэнкс
— Нет, замужем я не была.
Доктор Бэнкс особенно отчетливо проговорила это «замужем».
— Я совсем не такая, как вы думаете. Не обольщайтесь на мой счет.
Тишина длилась долго.
— Послушайте, — медленно начал Саммерс, — могу ли я проявить бестактность?
— Как, опять? — доктор Бэнкс смотрела на цветной абажур лампы.
Потом произнесла:
— Тетя… она очень надеялась, что я буду счастлива в браке. Всячески уговаривала не повторять ее ошибок.
— А сама тетя?
— Две разорванные помолвки и одна расстроившаяся свадьба. Скандал и позор.
— Почему позор-то?
— Бабушка с дедушкой забыли спросить тетиного согласия на брак, ее возражений никто особенно не слушал, и тогда она сказала в церкви «нет».
— Ай да тетя!
— Говорила, не тот характер, — продолжала доктор. — Она не была особенно против того, чтобы выйти замуж, но увлечение медициной сделало ее неудачной партией. К двадцати семи годам она слыла такой эксцентричной особой, что, когда окончила Медицинскую Академию в Энн-Арбор, получила свободу, маленький дом — вот этот, и, наконец, лицензию на практику. Она была первой практикующей женщиной-врачом в округе, да и, кажется, во всем штате. Родные были счастливы от нее избавиться.