Пять баксов для доктора Брауна. Книга вторая
Шрифт:
— Да вот увидишь, — настаивал М.Р. — С моим невезением иначе и быть не может.
— Да твое невезение — карусель по сравнению с моим!
Искатели приключений продолжали пререкаться. При этом Дюк думал так:
Нет, все-таки, такое — слишком. Быть этого не может. Сейчас мы как следует напугаемся, и окажется, что повезло. Я уже испугался, между прочим!
Д.Э. Саммерс имел другое мнение на этот счет:
Когда думаешь: «нет, быть этого не может, это слишком!» — так это «слишком», как раз и окажется. И рад бы верить в лучшее, а только это лучшее что-то редко бывает. А если везет, так всегда как-то сомнительно. Скорее всего, окажется, что сифилис у нас обоих. Это хорошо, вдвоем легче. Но если совсем честно, не так уж мне и не везет. Это еще Фокс заметил. Скорее всего, повезет вылечиться. Скорее всего…
— Нет, это бесполезно! — сказал он вслух, перебивая компаньона, который от нервов говорил без передышки. — Давайте-ка, сэр, поменьше думать, побольше соображать. Денег нет, а нам с вами нужна…
Глава двадцать вторая
Эманация, универсум и белые штаны
— Дожили, — бубнил Джейк, поднимаясь по скрипучим ступенькам в мансарду над третьим этажом, — не девками торговать, так собой теперь…
Оба прошли по зеленому ковру мимо облезлых белых перил с пузатыми балясинами. Толстая дверная ручка разболталась совершенно. Компаньонов обдало запахом сигарет, краски, старых ботинок и сбежавшего молока.
— Если вы позировать, то можете быть свободны! — послышалось из глубины просторного помещения. — Занято!
Дюк потянул за рукав компаньона, с мрачной рожей обозревавшего сине-белое облако, клубящееся посреди красно-желтой размазни, встречавшее вас на мольберте у самых дверей.
— Могу я, наконец, спокойно поработать! — закричал тонкий голос.
Мансарда была грязной и тесной, с коридором рисунков, набросков и картин по обеим стенам: голые, складчатые, как морские котики, женщины, китайские пагоды и затесавшиеся между ними чертежи. Живописец находился у окна — ловил свет. Рядом стояла стремянка. На стремянке, прижав ко лбу ладонь, будто бы высматривая что-то вдали, стоял черноглазый парень со спортивной талией. Он держал в углу рта сигаретку и открыто, как на журнальной обложке, улыбался. Зубы молодого человека были белыми, как зубной порошок. Таким же белым был его морской костюм с синим воротником, открывавшим мужественную шею. Сам художник был дергающимся человеком с тонким ртом, в котором была зажата трубка, хрящеватым носом и жилистой шеей. Редкие светлые волосы то и дело спадали на лоб, и он отбрасывал их нервным артистическим движением. Д.Э. чуть сам головой не мотнул — машинально.
— Да дайте же мне покой! — художник впился яростным взглядом в картину, как будто хотел ее сжечь.
Улыбка молодого человека сделалась несколько принужденной.
— Ну, во-первых, — сказал Джейк, — ваш юноша неправильно курит. Кто же держит сигарету губами?
— Во-вторых, посмотрел бы я на него, если бы он на вантах курил! — добавил Дюк.
Натурщик держал лицо. Глаза его стали зверскими.
— А в-третьих, — Д.Э. передразнил улыбку молодого человека, — кто же так держится на вантах? Так забор красят, а не вахту несут.
— Убирайтесь вон, иначе я вас убью! — закричал художник. — Сколько можно повторять!
Д.Э. достал из кармана сигаретку, прикурил и снисходительно улыбнулся.
— Ноги-то хоть согни, — сказал он.
Сигаретка сама держалась во рту.
Художник сопел, как носорог, но от холста не отрывался.
— Не так, — придирался к натурщику Д.Э., — чуть-чуть согни. И напряги, а то кажется, что ты не на вантах стоишь, а штаны полные.
— И руки тоже, — добавил Дюк. — Моряк всегда вцепляется в ванты, как краб. А не томно опирается на веревочку.
Он обозрел компаньона.
— А ты, пижон, сигаретку-то потуши. Пока по хребту от первого помощника не получил.
Джейк нашел взглядом пепельницу и сигарету потушил. Потом вспрыгнул на стремянку с обратной стороны, прищурился в окно и приложил к глазам ладонь козырьком. Компаньон немедленно перегнулся через подоконник, как бы тоже что-то пристально высматривая.
— Ты — пошел вон! — художник, даже не подняв глаз от холста, махнул рукой.
— Да пожалуйста! — фыркнул искатель приключений и полез со стремянки. — Не очень-то хотелось. Пойдемте, сэр, отсюда, пусть ему это чучело ряженое матроса изображает.
Ряженое чучело сцепило зубы и заулыбалось еще шире.
— Да не ты! — гаркнул ему художник. — Ты — марш на место. У окна — не шевелись. А ты, как тебя там — вон.
— А что это за картина у вас там, около двери? — Д.Э. честно продолжал вглядываться в горизонт.
На горизонте виднелась пожарная каланча, верхушка церкви и труба консервного завода. В синем небе мелькнула с жалобным криком чайка, уносясь ввысь. На сей раз все было правильно.
Когда в следующий раз буду плыть на корабле, — думал искатель приключений, — будут на мне белые штаны, в зубах — сигара, задница — в шезлонге, плыть я буду по собственным делам, и ни одна р-рожа не станет мной командовать!
— Это «Эманация», — отозвался художник, когда прошло уже неизвестно, сколько времени и Джейк забыл, о чем спрашивал.
— А что это? — спросил он.
— Эманация всего сущего, проистекающая из универсума. Избыточная полнота бытия. Стоять спокойно. И не косить!
Косил Д.Э. потому, что на стене у окна висел портрет, изображавший даму в черном и густой вуали. Дама показалась искателю приключений очень красивой, но он никак не мог рассмотреть ее как следует.
— А это, с паучьими ногами? — спросил М.Р., продолжая изображать, что подоконник — это борт корабля. — Ну, на чертеже.
Художник, не выпуская трубки, зарычал.
За час неподвижного стояния Д.Э. Саммерс устал больше, чем уставал на палубе за утреннюю вахту. За два — больше, чем за утреннюю, дневную и вечернюю, вместе с приборкой. За четыре — больше, чем за всю жизнь. У него звенело в голове, ныла спина и хотелось оторвать уши разоравшемуся под окном мальчишке-газетчику. Ему уже не хотелось ни музея-аукциона, ни дела, которое сделало бы его счастливым, ни денег. Ему хотелось выйти из этой проклятой мастерской, вдохнуть воздуха, что-нибудь съесть и проспать не меньше недели. Полусогнутая спина М.Р. тоже была выразительна.
Наконец, ближе к вечеру, художник оторвался от холста и произнес:
— Завтра не приходите, больше вы мне не нужны. Два семьдесят обоим.
М.Р. Маллоу оторвался, наконец, от подоконника.
— Нам не нужно денег, — сказал он.
Чертеж, как значилось на подписи, должен был стать «игрушкой «Марсианин» по роману Г.Д. Уэллса». Марсианин имел округлое туловище, похожее на печку с крышкой, три длинных паучьих ноги на шарнирах, производиться должен был из металла и цвет иметь «черный, медный или серебристый».