Пять дней
Шрифт:
— Удивительный? Я? — Ричард покачал головой. — Я — vin ordinaire. [49] Ну да, я умею жонглировать словами. Являюсь автором двух опубликованных произведений в жанре очень короткой художественной прозы. По-прежнему люблю погружаться в мир литературы. Но кроме этого… я — просто пятидесятипятилетний мужик, оформляющий страховки.
— И ты еще обвиняешь меня в самоуничижении! Ты — потрясающий собеседник. У тебя фантастическое понимание того, что в широком смысле можно охарактеризовать как жизнь и искусство. В тебе есть
49
Vin ordinaire (фр.) — дешевое красное вино.
Смущение и стыдливость сковали мои голосовые связки. Но, к своему изумлению, я поборола их и, понизив голос почти до шепота, добавила:
— Такой любовной близости я еще не знала.
Ричард взял мою руку, переплел свои пальцы с моими.
— Я тоже, — признался он. — Никогда.
— Настоящая любовь.
— Да. Настоящая любовь.
— А предаваться любви, когда любишь всем сердцем…
— Это божественная благодать.
— Поцелуй меня.
Мгновением позже мы снова были в постели. На этот раз страсть разгоралась медленно и так щемяще остро, что в конце, забившись в экстазе, я была просто ослеплена, оглушена силой и глубиной пронзившего все мое существо восторга. Божественная любовь. Грандиозность и полнота счастья, столь упоительного, столь могучего, столь раскрепощающего. После, когда мы все еще лежали в тесном сплетении, Ричард прошептал:
— Я никогда тебя не отпущу. Никогда.
— Ловлю на слове. Потому что… и со мной это впервые… я действительно думаю, что теперь все возможно.
— Абсолютно. Нет ничего невозможно.
— Но когда годами живешь без этой веры…
— Для нас это уже позади.
И мы стали говорить о том, как мы оба, каждый по-своему, отказались от возможности что-то изменить в своей жизни; о том, что мы уже и не чаяли испытать возвышенную любовь. И вот теперь…
Всё возможно. Абсолютно всё.
Наконец часа в два ночи нас сморил сон. Я лежала в кольце его руки, окутанная аурой надежности, безопасности и неуязвимости. Проснувшись перед рассветом, я села в постели и погладила по голове своего любимого. Головокружение, умопомрачение последних двадцати четырех часов затмевала одна простая мысль: моя жизнь изменилась безвозвратно.
Ричард шевельнулся во сне, открыл глаза.
— Привет, любимая, — прошептал он.
— Привет, любимый, — шепнула я в ответ.
И он снова погрузился в забытье. Я тоже вскоре заснула.
Пробудились мы после девяти. Я встала с постели, надела халат, нашла кофеварку в гостиной нашего просторного номера и через несколько минут вернулась в спальню с двумя чашками горячего кофе. Ричард тоже уже встал, только что раздвинул шторы.
— Не знаю, какой ты пьешь кофе, — сказала я.
— Черный.
— Великие умы мыслят одинаково… и отдают предпочтение черному кофе.
Мы поцеловались. Я подала Ричарду чашку, и мы оба скользнули под одеяло. Кофе оказался на удивление хорошим. В окно светило солнце.
— Похоже, чудесный будет денек, — заметила я.
— Я сегодня не поеду в Мэн.
— Я тоже, — сказала я, мгновенно прокрутив в голове свой
Нет, об этом сейчас я не хотела думать. Мне хотелось думать о том, о чем два дня назад я еще и помыслить не могла: о будущем, в котором главное место будет отведено счастью. И Ричард, снова сверхъестественным образом прочитав мои мысли, взял меня за руку и сказал:
— Давай поговорим о том, когда мы переедем в Бостон.
Будущее. Мое будущее. Наше будущее.
Любовь. Настоящая реальная любовь.
Глава 2
Планы. Теперь у нас появились планы.
За завтраком в своем номере мы говорили и говорили о том, как будем строить совместную жизнь: выдвигали идеи, как дать толчок этой глобальной перемене, обсуждали практические детали, какие-то свои личные большие проблемы, которые не так-то просто решить. И я невольно восхищалась тем, с какой легкостью мы делились своими мыслями друг с другом. Из нас обоих била ключом энергия изобретательности, мы находились на одной эмоциональной волне.
Энергия изобретательности. Вот чего мне не хватало многие годы. Я была усердна на работе, усердна дома, всегда занята своими детьми, всегда пыталась храбриться при Дэне и спасения от однообразия и рутины искала в книгах. Но у меня никогда не было ощущения, что я стремлюсь вырваться из повседневности, жить полной жизнью.
И вот теперь…
Планы. Теперь у нас были конкретные планы.
В пятницу утром Ричард звонил агенту по недвижимости по поводу квартиры в доме на углу Дартмут-стрит и Коммонуэлс-авеню. Ему сказали, что квартира еще не продана. Плати двести шестьдесят пять тысяч долларов, и она твоя. Риэлтор дал Ричарду свой мобильный телефон и сказал, чтобы тот звонил в любое время, когда будет готов сделать предложение.
— А если позвонить ему через пятнадцать минут? — спросил меня Ричард.
— В воскресенье в десять утра? Думаешь, ему понравится?
— Он — риэлтор. И, как и все продавцы, он всегда готов продать свой товар. Квартира сейчас свободна. Я знаю, что мой знакомый строитель из Дорчестера уже на этой неделе обследует техническое состояние помещения и определит объем работ. При хорошем раскладе через три недели квартира будет наша. Новая кухня, ванная, малярные работы, циклевка и покрытие лаком пола… это все займет месяца два. Так что в конце января можно будет въезжать.
— Я слышала, здесь в Бостоне есть служба трудоустройства медперсонала. Я обращусь туда, — сказала я. — Вакансии рентген-лаборантов обычно есть. Как только что-то присмотрю, подам на увольнение. В нашей больнице в Дамрискотте после подачи заявления нужно отработать как минимум месяц. Счастливы они не будут, потому что в Мэне нехватка лаборантов. Но я отдала им восемнадцать лет своей жизни. При увольнении мне должны выплатить жалованье за пять месяцев, поскольку за годы работы у меня накопилось много неиспользованных отпусков. Мне полагалось три недели отпуска в год, а я брала только две. Представляешь? И о чем только я думала?