Пять граммов бессмертия (сборник)
Шрифт:
Елена Дмитриевна не стала ничего говорить. Она только подошла к рыдающей дочери, крепко прижала ее голову к своей груди и, укачивая ее, словно маленькую, все повторяла и повторяла одну и ту же фразу:
– Все будет хорошо! Все будет хорошо!
Глава 8
На следующий день Сева собрал семейный совет, на который пригласил и лечащего врача Кати. На повестке стоял только один вопрос – о ее госпитализации, на которой настаивал доктор Спесивцев. Елена Дмитриевна и Сева склонялись к тому же. Против была лишь одна Катя. Она мотивировала это необходимостью быть рядом с дорогими людьми все отпущенное ей время. Она была непреклонна и ни на какие уговоры и доводы не реагировала.
– Ну,
Елена Дмитриевна только скорбно покачала головой. Встретившись взглядом с доктором, она понимающе кивнула.
Тот отвел ее в сторонку:
– Елена Дмитриевна, голубушка, боюсь, что с таким настроем мы Катю можем очень скоро потерять. Я понимаю, что вы хотите пойти у нее на поводу, но поймите и меня: я, как лечащий врач, несу за нее ответственность. Тем более при подобном заболевании она должна быть под постоянным врачебным контролем, т. е. в стационарных условиях.
– Вы правы, конечно, Андрей Анатольевич. Что же нам, насильно ее отправлять? – у женщины задрожал голос.
– Ну, хорошо, дорогая Елена Дмитриевна, под вашу личную ответственность! И держите меня в курсе. Я вот тут на столе оставил все необходимые рецепты и рекомендации, – он посмотрел на нее сочувственно. – Я вас понимаю. Очень хорошо понимаю. Я ведь тоже отец. До свидания.
Сева мучительно вспоминал формулу, пришедшую ему во сне. Он как будто бы сидел с профессором в институтской аудитории, сдавая ему экзамен по прикладной химии. И, отвечая на билет, вдруг с ужасом понял, что во время подготовки сделал непростительную ошибку, перечеркивая этим всю работу. А профессор с улыбкой указал ему на ошибку и объяснил, как нужно было сделать.
Сева все исправил и получил совсем другой, правильный результат. И тут он понял, что это и есть потерянная в огне формула искомого фермента! Он так этому обрадовался, что проснулся чуть свет с мыслью поскорее ее записать, пока она еще была в памяти. Но – увы! Вот уже три часа ему никак не удается ее воспроизвести.
Он последовательно перебирал на компьютере все ее варианты, но таких комбинаций было бесчисленное множество, и времени на их доскональную проверку даже с помощью специальной компьютерной программы пришлось бы затратить слишком много. А его уже практически не осталось.
Он разложил свои распечатанные на принтере листки на кухонном столе, и в который раз пересматривал все снова и снова, пытаясь понять, где ошибка. Устав, он оторвал туманный взгляд от бесконечных цифр и символов и с грустью посмотрел в окно, за которым сейчас ярко светило солнце, и оглушительно чирикали воробьи.
Севе вдруг сильно захотелось глотнуть этого свежего весеннего воздуха, напоенного ароматом распускающейся листвы и вскопанной дворником клумбы под окном. Он распахнул окошко, и свежий ветерок наполнил небольшую кухню вихрем звуков и запахов. Листки веером разлетелись по кухне, сброшенные внезапным порывом весеннего ветра. Сева бросился закрывать окно.
– Папа, – раздался голосок Саньки, а у тебя здесь не так! – он держал в руке один из листков бумаги.
– Что не так, сынок? – не понял он.
– Сейчас я тебе из кубиков соберу! – и Санька убежал к себе в комнату.
Сева остался в кухне, понимая, что даже удивительных способностей сына недостаточно для осмысления того, чем занимался его папа.
– Готово, папа, посмотри! – бодро раздалось из детской.
Сева поспешил туда скорее из любопытства.
Но, кажется, свершилось чудо! На полу была выложена из кубиков химическая формула фермента, очень напоминавшая ту, которую он так ясно увидел во сне.
Не веря своим глазам, он переписал формулу на листок и бросился к компьютеру для ее проверки с помощью специальной программы, разработанной институтскими программистами для этой цели еще по просьбе профессора Осипова. Через несколько секунд на экране появилась лаконичная надпись, подтверждающая ее правильность.
– Ура-а-а!!! – заорал Сева на всю квартиру. Он хохотал, как одержимый, пока не собрал всех домочадцев на кухне. – Катя, ты спасена! Твой сын тебя спас! Он только что подсказал мне решение! Мы с ним нашли формулу замены мутантного фермента! Старик Осипов – светлая ему память – там, на небесах может теперь спать спокойно. Его внук поставил жирную точку в решении этой проблемы! Вы понимаете, что произошло?! Мы с Санькой возродили эту формулу из пепла, как птицу Феникс!
– Ты уверен, дорогой? – Катя держала за руку улыбающегося Саньку.
– После проверки программой – да! Конечно, надо еще подтвердить опытом. Но это уже частности. Хотя без этого мы не сможем его зарегистрировать как изобретение… – Сева задумался. – Но как это все осуществить без лаборатории? – Он посмотрел на жену и тещу.
– Может быть, попросить Зину, чтобы она тебя опять провела в институт? – робко поинтересовалась Катя.
– Зина боится всего. Одно дело – организовать проникновение в лабораторию ночью, а другое – дать мне возможность проделать опыт. Для этого нужно реально там работать, иметь доступ к препаратам и оборудованию, нужны идеальные условия, помощники наконец, чтобы исключить все случайности. А этот компонент, – Сева кивнул на листок с формулой, – вообще очень горюч, а при определенных условиях и взрывоопасен! Я теперь понимаю, что могло произойти в лаборатории. Малейшая неосторожность – и катастрофа неизбежна! Нет, здесь она нам не помощница… Если только… не попросить ее саму провести этот опыт! Она вполне справилась бы с этим. Правда, существует вероятность, что наше открытие может быть просто присвоено. Охотников, наверняка, найдется в достаточном количестве. Но выхода у нас все равно нет. Мне уже наплевать, кто будет автором, лишь бы вылечить тебя! Так что Зина – единственный в данном случае вариант!
Прошла целая неделя напряженного ожидания с тех пор, как Сева передал Зине Козыревой все материалы по новому ферменту. Он каждый вечер звонил ей и выяснял, как проходят опыты, но каждый раз слышал от нее практически одну и ту же фразу: мы работаем, испытываем, надо подождать.
Последнее время Катя только и делает, что ждет. Правда, теперь это ожидание подкреплено реальной надеждой на выздоровление! И, чем больше она ждала, тем сильнее нервничала.
Самое тяжелое, как оказалось, это не томительное, почти физическое ожидание неизбежного конца. С этой мыслью можно свыкнуться. Ведь существуют же в буддизме, например, представления о смерти как о чем-то сильно ожидаемом и необходимом, как об инструменте для достижения просветления, нирваны. Особенно понравилось Кате изречение Эпикура, вычитанное ею совсем недавно:
«…Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения… Все хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения. Поэтому правильное знание того, что смерть не имеет к нам никакого отношения, делает смертность жизни усладительной, – не потому, чтобы оно прибавляло к ней безграничное количество времени, но потому, что отнимает жажду бессмертия… Глуп тот, кто говорит, что он боится смерти не потому, что она причиняет страдания, когда придет, но потому, что она причиняет страдание тем, что придет: ведь если что-то не тревожит присутствием, то напрасно печалиться, когда оно только еще ожидается. Таким образом, самое страшное из зол – смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда не существуем мы. И, значит, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют…»