Пять столетий тайной войны
Шрифт:
В результате можно полагать, что в Тампле в начале 1794 г., когда похищение было еще возможно, действовал в качестве дежурного комиссара роялистский агент. Правда, Сен-Клер Девиль благоразумно заявляет, что не будет заниматься рассмотрением того, как могло быть осуществлено похищение.
Вся гипотеза Сен-Клера Девиля основана на подмене фамилии члена Коммуны Bigaud фамилией Bigot. Как сообщил в письме к известному французскому историку А. Кастело другой исследователь — Шам-пион, изучивший в Национальном архиве оригиналы документов, о которых идет речь, «переделки [31] не относятся к революционной эпохе, как полагает Сен-Клер Девиль, а являются делом рук какого-то шутника. Последний в недавнее время хотел подкрепить доводы в пользу Эрваго [32] , отстаиваемые Ле-нотром, который связал мнимого дядю некоей Николь Биго с судьбой Людовика XVII… Подделка бросается в глаза, если обратить внимание на цвет чернил, которыми внесены эти переделки, и я убежден, что химический анализ двух видов чернил представит тому научное доказательство». Другой историк — Л. Астье также отмечает, что переделки были сделаны позднее, чем составлен сам текст.
31
текстов. — Е.Ч.
32
одного
Добавим, что Реми Биго умер в 1807 г., Жозеф Биго — в 1811 г. Лан дожил до глубокой старости и еще в 1840 г. рассказывал одному историку о годах революции. Ни один из них не обмолвился ни единым словом о своем участии в заговоре, приписываемом им Сен-Клером Деви-лем. Тем не менее многие авторы хотели бы видеть в Биго ключ к «тайне Тампля». Отсюда и рождались все новые и новые домыслы.
Биго — девичья фамилия Николь, матери одного из «претендентов» Жана-Мари Эрваго, и среди подписавших свидетельство о смерти дофина был Реми Биго. Отсюда возникла побасенка, что семья Эрваго, согласившись, чтобы их сын подменил дофина в Тампле, все же заботилась о судьбе своего ребенка и устроила так, чтобы его стал опекать один из комиссаров Тампля — Реми Биго. Однако дальнейшие исследования выяснили, что семья Николь Биго Происходила из провинции, а Реми Биго был потомственным парижанином и что между этими двумя семьями не было никакой связи. Речь шла, таким образом, просто об однофамильцах.
Еще один «довод» эвазионистов. В Национальном архиве сохранилась записная книжка прачки Клуе, которая три раза в месяц уносила из Тампля грязное белье заключенных, одновременно возвращая чистое. В записной книжке точно указывалось, какое именно белье забиралось каждый раз в стирку. На основе анализа этих записей современный французский историк Луи Астье сделал вывод, что ребенок оставался в постели в течение декабря 1793 г. Это видно из того, какое именно белье было отдано 14 и 24 декабря 1793 г. и 4 января 1794 г. Оно не включало чулки. Ребенок должен был умереть 4 января. 17 января прачке было отдано немного оставшегося после умершего грязного белья, а 30 января прачка уже не получила для стирки никакого белья дофина. Напротив, начиная с 11 февраля ей стали снова регулярно передавать обычный набор белья для стирки. Иными словами, к этому времени умершего дофина уже подменили его двойником, белье которого и передавали прачке. Гипотеза покоится на том, что в декабре 1793 г. не отдавали прачке белья для стирки. Но так же поступили в январе и феврале 1795 г., а потом передали ей три пары в апреле того же года. Иначе говоря, такая «нерегулярность» могла быть следствием одной из множества неизвестных нам конкретных причин. Что касается перерыва в отправке белья, то это прежде всего объясняется тем, что 19 января Симон и его жена окончательно покинули Тампль и 30 января некому было позаботиться о белье. Прачка, вероятно, напомнила о том, что не получила обычный пакет грязного белья дофина. И 11 февраля кто-то из охраны позаботился о том, чтобы ошибка была исправлена. Это самое простое объяснение исключает правдоподобность других гипотез, вроде никем не замеченной смерти «маленького Капета» 4 января 1794 г.
Состояние источников позволяет делать взаимоисключающие выводы из ряда известных фактов. Как мы уже знаем, 7 брюмера (28 октября 1794 г.) Комитет общественной безопасности направил двух своих членов — Гупило де Фонтене и Ревершона с целью установить «присутствие там двух узников [33] и надежность службы охраны тюрьмы и принять все меры, которые покажутся необходимыми для поддержания общественной безопасности». В своих воспоминаниях герцогиня Ангулемская сообщает, что примерно в час ночи в конце октября комиссары в сопровождении Лорана зашли в ее камеру и, бросив взгляд на нее, удалились, не сказав ни слова. Подобная процедура, вероятно, повторилась и в комнате дофина. Гупило де Фонтене, и ранее, 14 фрюктидора (31 августа), побывавший в Тампле, мог констатировать, что это тот же «немой» ребенок, которого он видел во время своего недавнего посещения. Отчета Гупило и Ревершона не сохранилось, но в результате их визита был принят ряд дополнительных мер по усилению охраны Тампля.
33
т.е. дофина и его сестры. — Е.Ч.
По мнению сторонников «бегства», ночная тревога и эти шаги свидетельствуют, что комитет обнаружил «подмену» и принял жесткие меры к изоляции дофина, чтобы она не обнаружилась. Тем не менее секрет не удалось сохранить полностью. Возникшие слухи о бегстве дофина скоро достигли Англии, и в Лондоне, опираясь на них, Кормье, не имевший никакого отношения к организации «бегства», продолжал вымогать деньги у доверчивой Шарлотты Аткинс на «спасение» дофина…
Напротив, с точки зрения противников теории «бегства», именно безосновательные слухи, распространявшиеся в конце октября 1794 г. среди эмигрантов в Англии, о которых тайные французские агенты поспешили сообщить в Париж, и послужили причиной ночной инспекции 7 брюмера (28 октября). А через три дня после этого, 31 октября, Кормье, наконец узнавший об этих слухах, сообщил с торжеством Аткинс — «Хозяин и его собственность спасены».
Вводимые в научный оборот факты, извлекаемые на основе анализа ранее не использованных — а чаще известных — документов, дают повод ко все новым догадкам. «До сих пор, кажется, от внимания историков ускользнул один факт, — писал в 1968 г. А. Кастело, — присутствие в комнате арестанта в это утро (10 термидора) доктора Бернара Лорине». Речь идет о сопровождавших Барраса при посещении им Тампля. А. Кастело был не совсем прав. В книге М. Гарсона, вышедшей незадолго до его собственной и им упоминаемой, этот факт приводится и признается за серьезный довод против эвазионистов: «19 января одним из четырех комиссаров, принявших под охрану дофина, был некий Лорине. Этот самый Лорине, врач и член секции Французского пантеона, живший на улице Карм в доме э 26, был в составе стражи 28 июля, когда прибыл для инспекции Баррас. Если бы был представлен другой ребенок, Лорине не преминул бы сказать об этом». А. Кастело также подчеркивает, что Бернар Лорине не мог не знать дофина, поскольку видел его не только 19 января, но неоднократно и до, и после этой даты. Он был, в частности, в числе дежурных 18 июня (30 прериаля), обративших внимание, насколько несложно было проникнуть в прилегающий сад, пройдя через двери конюшен, и решивших предостеречь относительно этого «членов прокуратуры Коммуны». Утром 10 термидора Лорине и другие дежурные комиссары чувствовали себя более чем неспокойно. Они могли ведь в любой момент быть арестованы и присоединены к своим коллегам из Генерального совета Коммуны, ожидавшим в тюрьме Консьержери отправки на гильотину. Если бы Лорине и увидел, что представленный ребенок — не дофин, то инстинкт самосохранения диктовал бы ему необходимость держать язык за зубами. Узнав от Лорине такую крайне неприятную новость, Баррас мог спросить: «Почему вы, будучи на дежурстве шесть раз за последние шесть месяцев, только сейчас сообщаете мне об этом?» А отсюда только один шаг
«Заговор Робеспьера»
Если раньше организаторами подмены и бегства дофина объявляли то Шометта и Эбера, то Барраса, то теперь очередь дошла до Робеспьера. При этом разъяснялось, что планы «подмены» дофина и последующей реставрации составлялись им в интересах революции! Еще Ж. Ленотр ссылался на попытки Робеспьера сплотить вокруг себя верных людей, его отвращение к скомпрометировавшим себя и коррумпированным политикам, его открытую проповедь деизма, которую он сознательно противопоставлял «бесстыдному кощунству сектантов Разума». Он считал, что народ устал от террора и беспорядков и будет приветствовать «человека, достаточно влиятельного и достаточно смелого, чтобы покончить с террором, добиться мира и вернуть Франции утраченное спокойствие». Проводя осторожную и продуманную политику, Робеспьер не мог не интересоваться, как и многие другие, малолетним королем, который, как полагали, постоянно содержался в Тампле, чтобы в нужный момент сделать его главным козырем в решающей игре. Подобные характеристики действий Неподкупного воспроизводятся в значительной части работ консервативных историков. Это, разумеется, относится к тем из них, которые занимаются «загадкой Тампля», и такая оценка служит у них исходным пунктом для обращения к бумагам д'Антрега. Ленотр рассказывал на основе бюллетеней д'Антрега о будто бы произведенном Робеспьером временном перемещении дофина в замок Медон. Переводя ребенка в более удобное и подходящее для его здоровья место, Робеспьер «заботился» о «достоинстве и интересах Франции». Это было одновременно «гуманным актом и хорошей политикой». Остается добавить, что, по мнению Ленотра, именно тогда впервые Робеспьер с отчаянием узнал о подмене дофина и что этим объясняется его последующее отсутствие в течение нескольких недель, в июне и июле, на заседаниях Комитета общественного спасения, о причинах которого до сих пор спорят историки…
В бумагах Робеспьера, изъятых после его казни, есть следующая запись: «I. Назначить повара. 2. Арестовать старого. 3. Использовать Вильера, друга Сен-Жюста. 4. Поручить мэру и национальному агенту осуществить увольнения. 5. Николя обучит Вильера. б. Опиум. 7. Врач. 8. Назначение членов Совета [34] . 9. Определить за два или три дня новичков. 10. Протокол представить».
Как объясняют эвазионисты, это — заметки, сделанные робеспьеристом Пейяном, который был назначен весной 1794 г. национальным агентом (главой) Парижской коммуны. Речь идет о замене повара Гарнье, единственного из оставшихся старых слуг, хорошо знавшего дофина. Бывший драгунский офицер Вильер, когда-то сосед Робеспьера по квартире, в 1794 г. время от времени выполнял обязанности присяжного Революционного трибунала и был доверенным лицом Сен-Жюста, дававшего ему какие-то поручения. Типограф Николя, также присяжный Революционного трибунала, человек, преданный Робеспьеру, должен был проинструктировать бывшего драгуна, годившегося лишь на сугубо подчиненные роли. Руководство Коммуны должно было произвести «увольнения», которые помогли бы осуществить похищение; ребенку следовало дать опиум; в проведении операции должен был участвовать врач. Главная трудность заключалась в том, чго дофина ежедневно разглядывали через стекло четыре дежурных комиссара, дабы удостовериться, что «заложник» находится на месте. Поэтому в «заметках» предписывается назначить «новых» членов Коммуны, которые еще не видели его и не могли заметить подмены. Предполагалось, что бегство будет обнаружено через «два или три дня», но как оно было осуществлено, осталось бы неизвестным. Упоминаемый в «заметках» Совет, членов которого следует переназначить, — это, вероятно, администрация Тампля.
34
Тампля? — Е.Ч.
Это — важная запись, позволяющая ряду историков утверждать, что Робеспьер подготовлял «бегство» дофина из Тампля. Однако есть основания и задать иной вопрос: имеют ли эти малопонятные «заметки» какое-либо отношение к плану бегства?
В ноябре 1980 г. на заседании комиссии по старому Парижу был заслушан доклад известного исследователя М. Флери, в котором отмечалось, что изучение фотокопии оригинала «заметок» Пейяна приводит к неожиданным заключениям. Так, в тексте пункта 2 («Арестовать старого») стоит дополнительно «Par Ie С. S. Р.». Это несомненно сокращение от «Par С (omite de) S (alut) P (ubiic)», то есть от «Комитета общественного спасения». В пункте 7 («Врач») добавлено: «par I'acc. pub.» (accusa-teur public) — «общественным обвинителем» Фукье-Тенвилем, то есть действие должно было быть произведено указанным должностным лицом. Подобные добавления и уточнения нужно внести и в другие пункты. Можно предположить, что заметки касаются какого-то госпиталя (а управление больницами и тюрьмами занимало внимание Пейяна). Повар этого госпиталя должен был быть заменен новым Вилером (а не Вильером), которого должен был проинструктировать Николя, причем все это должно было быть осуществлено под контролем мэра Парижа Флерио-Леско и самого Пейяна (оба были ревностными робеспьеристами). Далее речь идет об «опиуме» и «враче», которого предстояло назначить общественным обвинителем, Фукье-Тенвиле (кстати сказать, отнюдь не пользовавшемся в 1794 г. доверием Робеспьера и его сторонников). В пункте 9 оказалось неразобранным слово «предшествующие», и тогда его можно прочесть так: «За два и три предшествующих [35] дня определить новичков». Можно предположить, что речь идет о смене администрации Совета общественных учреждений, подведомственных Коммуне (члены его были действительно сменены и арестованы 24 июня 1794 г.). Мелкие уточнения, которые следует внести в текст и других пунктов, придают им другой смысл. Разумеется, новая интерпретация является чисто гипотетической (это признает и сам М. Флери), но такой же, строго говоря, характер носит и традиционное истолкование «заметок» Пейяна.
35
назначению. — Е.Ч.
Многое остается неясным. Например, почему назначение доктора для госпиталя должно было зависеть от общественного обвинителя при Революционном трибунале (что понятно, если речь идет о враче для дофина), но, может быть, имелась в виду тюремная больница.
Во всяком случае, к осуществлению предписаний, зафиксированных Пейяном, по-видимому, не было приступлено, Гарнье не был арестован и заменен другим лицом. Однако обычно «заметки» Пейяна связывают с донесением роялистского шпиона о временном увозе по приказу Робеспьера в ночь с 23 на 24 мая дофина в замок Медон.