Пять столетий тайной войны

Черняк Ефим Борисович

Встречи со «старой греховодницей»

Может удивить «набор» имен тех, кому приписывают похищение дофина из Тампля во время правления якобинцев: Шометт, Эбер, наконец, Робеспьер. Казалось бы, менее всего подходящие «кандидаты» для осуществления такой акции в свете всего того, что известно об их жизни и деятельности. А они были «избраны» без всякого предварительного учета этого по одной-единственной причине, что именно Шометт и Эбер в качестве руководителей Коммуны были теми, которые контролировали персонал Тампля. А после их казни весной 1794 г. этот контроль перешел к новому руководителю Коммуны Пейяну, который являлся послушным исполнителем указаний Робеспьера. Желающие верить в побег или подмену дофина неизбежно должны были произвести «отбор» в пользу указанных имен. Однако надо помнить и другое: если в действительности похищение имело место, а это нельзя исключить полностью, то оно до термидорианского переворота не могло быть осуществлено без санкции и участия одного из указанных трех лиц. Таким образом, либо Шометт, Эбер, а позднее Робеспьер, либо никто (до 9 термидора) —

вот простая и единственная причина выбора этих деятелей на роль руководителей похищения. Правда, могут указать, что эта тайная роль им приписывается и в некоторых современных источниках. Да, это так, но по тем же причинам.

Но как быть с упрочившимся представлением об этих деятелях как последовательных республиканцах, которое разделяли и восхищавшиеся ими, и ненавидившие их историки революции? Одни из эвазионистов пытаются доказывать, что внешний республиканизм здесь служил прикрытием тайной готовности из личных интересов действовать в пользу роялистского лагеря. Другие поступают тоньше — пытаются «согласовать» в своих гипотезах устоявшиеся репутации революционеров, действовавших в интересах республики, с навязываемой им ролью руководителей заговора, одним из звеньев которого являлось похищение дофина.

Действительно, показания нескольких лиц, знавших в лицо дофина, свидетельствовали о том, что они его видели в Тампле. Наименее обеспечены такими свидетельствами день 4 января 1794 г., когда Симон подал в отставку, или период с 19 января, когда Симон окончательно покинул свой пост воспитателя дофина, и день 10 термидора (28 июля), когда Шарля Луи в Тампле посетил Баррас. Это побуждает эвазионистов сосредоточить свои подозрения на Эбере и Шометте, бывших фактическими хозяевами в Тампле до их ареста и казни (первого — в марте, а второго-в апреле 1794 г.), и Робеспьере, сторонники которого в Коммуне контролировали положение в тюрьме вплоть до 9 термидора.

Считали, что Симон в конце 1793 г. и начале 1794 г. был креатурой Эбера. Почему же тот не предотвратил вынужденную отставку Симона? Потому, отвечают некоторые эвазионисты, что сам Эбер в это время уже находился под подозрением из-за доноса Шабо, о котором говорилось выше, и не мог рисковать. Эвазионисты склонны считать, что обвинение в организации побега дофина было выдвинуто на судебном процессе эбертис-тов, но упоминание об этом было изъято из двух стенографических отчетов об указанном процессе. Однако такое предположение имело бы основание, если бы процесс велся при закрытых дверях. А поскольку он проходил открыто, то подобное «редактирование» отчетов теряло бы всякий смысл.

Ж. Ленотр в книге «Король Людовик XVII и тайна Тампля», выходившей многими изданиями, утверждал, что подмена и похищение дофина были осуществлены Шометтом, который не мог действовать без участия в этом деле своего заместителя Эбера. По разъяснению Ленотра, хотя он не может привести в пользу этого прямых, неопровержимых доказательств, сопоставление ряда фактов будто бы позволяет не сомневаться в долгой и тщательной подготовке плана такой подмены. Так ли это на самом деле?

М. Гарсон цитирует неопубликованный архивный документ, в котором приводится речь Шометта в Генеральном совете Коммуны с требованием, чтобы Конвент сам взял охрану королевской семьи. По инициативе Шометта Генеральный совет 5 фримера II года (25 ноября 1793 г.) направил соответствующую петицию в Конвент. Как бы ни трактовать эту инициативу Шометта, она несовместима с предположением, что он в то же время планировал и подготавливал похищение дофина из Тампля. Остается предположить, если следовать эвазионистам, что он уже успел осуществить похищение еще до 25 ноября (чего, кажется, почти никто не взялся утверждать — ведь «сын Капета» в это время находился под неусыпным попечением Симона) или впервые начал строить подобные планы после этой даты.

10 апреля 1794 г. Шометт предстал перед Революционным трибуналом. Бывшему главе Коммуны инкриминировалась подготовка заговора с целью «убить членов Комитета общественного спасения, патриотов и возвести маленького Капета на престол». Это никак не вяжется с уже известным нам требованием Шометта, чтобы охрана членов королевской семьи была передана из ведения Коммуны в руки самого Конвента. Но это мало смущало судей — ведь с Шометтом расправлялись как с одним из лидеров побежденной группировки левых якобинцев.

В столетний юбилей революции, в 1889 г., были опубликованы мемуары графа Луи Виктора Леона Рошуара «Воспоминания о революции, империи и Реставрации». Собственно воспоминания о годах революции — наименее интересная часть мемуаров, что и неудивительно. Рошуар, родившийся в 1788 г., был ребенком увезен в эмиграцию. Впоследствии служил в России под началом герцога Ришелье в 1812—1814 гг., был одним из адъютантов царя Александра I, занимал после реставрации Бурбонов важные посты во Франции. Для нас представляет интерес лишь процитированная в «Воспоминаниях…» заметка из «Мбнитера» от 18 жерминаля III года (7 апреля 1795 г.), касающаяся матери мемуариста графини Рошуар: «Имелся план похищения королевы из тюрьмы; участниками заговора были бывшая графиня Рошуар и известный Эбер, именовавшийся „отцом Дюшеном“. Иностранная коалиция дала деньги. Эбер, требовавший 2 млн., уже получил 1 млн. и должен был получить другой после осуществления этих планов. Однако его охватил страх, и он стал доносчиком». Отметим, что у Рошуара не вызывала ни малейшего сомнения правдивость этой заметки в «Монитере». А он безусловно был осведомлен о заговоре со слов своей матери. Более того, граф предваряет выдержку из «Монитера» следующей фразой: «Объединив свои усилия с действиями барона Батца, она [29]

предоставила большую часть той суммы, которая была нужна, чтобы купить помощь». Процитировав далее «Монитер», Рошуар добавляет: «Чтобы подкупить тюремных сторожей и предупредить несчастную узницу, требовались большое благоразумие и исключительная активность. Моя мать обладала только последним из этих качеств и слепо ринулась в предприятие, не взвесив ни шансы на успех, ни угрожающие опасности». Далее Рошуар рассказывает, что властям стало известно о роли его матери в заговоре и что был отдан приказ о ее аресте. Он подробно повествует о том, как ей удалось скрыться и бежать в Англию.

29

графиня Рошуар. — Е.Ч.

Рассказ о вовлеченности Эбера в заговор, приводимый из «Монитера», вплетается, таким образом, в изложение других событий, которых мемуарист был свидетелем или которые узнал из первых рук — от своей матери. Но рассказала ли графиня сыну об участии Эбера или он лишь впоследствии узнал об этом, перечитывая «Монитер»? Процитирован ли «Монитер» для придания большего авторитета всему тому, что написано мемуаристом о заговоре, или чтобы намекнуть, что как раз вопрос об участии Эбера известен автору воспоминаний только из этой газеты, а не из уст его матери?

Таким образом, остается неясным, являются ли мемуары графа Рошуара источником, независимым от «Монитера», свидетельствующим об участии Эбера в заговоре или только повторяющим в этом отношении сведения, напечатанные в этой официозной газете. Но говорилось ли там что-либо еще по интересующему нас вопросу? Обращение к соответствующему номеру «Монитера» показывает, что Рошуар процитировал лишь часть небольшой заметки, точнее, «письма из Базеля», датированного 23 марта 1795 г. Письмо это начинается так: «Нетрудно обнаружить золото и руку заграницы во всех фракциях, которые терзали французов, увековечивая революцию. Повсюду, где имеются эмигранты из числа знати, и особенно в Швейцарии, где они почти все пребывают, ходят рассказы, драгоценные для истории французской революции. Вот один из их числа». Потом идет текст, цитированный (с небольшими неточностями, не меняющими общего смысла) Рошуаром. Сразу после этого идут заключительные фразы: «Эти детали вполне достоверны. Они могут, в числе многого прочего, бросить яркий свет на отношения, которые существовали между Коммуной — Пашем [30] и иностранной коалицией».

30

т.е. мэром Парижа, близким к эбертистам. — Е.Ч.

Полный текст «письма из Базеля» позволяет сделать ряд важных предположений. Прежде всего почему среди многих «рассказов», ходивших в эмигрантских кругах, автором заметки был избран именно тот, в котором фигурировал Эбер? Только ли потому, что детали этой истории, как он утверждает, «вполне достоверны»? Добавим, что, поместив вышеприведенный рассказ, «Монитер» впоследствии ни разу (по крайней мере до государственного переворота, произведенного Наполеоном Бонапартом) не возвращался более к этому эпизоду и вообще не упоминал фамилию эмигрантки Рошуар. Напрашивается вопрос: не было ли у редакции «Монитера» каких-то особых мотивов для публикации 7 апреля 1795 г. «письма из Базеля»? Ответ очевиден: безусловно были. Письмо было напечатано в условиях все более ухудшавшегося снабжения хлебом бедных слоев населения столицы и быстро нараставшего вследствие этого народного недовольства, которое вылилось в выступления парижских предместий 12 жерминаля и 1 прериаля. «С 27 вантоза и вплоть до 12 жерминаля, — констатировал знаменитый советский историк Е. В. Тарле, — не проходит дня без более или менее многолюдных сборищ». Участились нападения на обозы с хлебом, и для объяснения этого термидорианцы были склонны прибегать к ссылкам на интриги иностранных агентов или кивать на крайне левую часть Конвента — последних монтаньяров, еще оставшихся в его рядах. Учитывая это, трудно не усмотреть в «письме из Базеля» попытку представить «отца Дюшена», ставшего одним из идеологов парижских санкюлотов, в качестве агента роялистов и вражеских государств. В этом случае не так уж важно, учел ли корреспондент правительственного официоза настроения своих парижских патронов, выпячивая историю о сговоре Эбера с графиней Рошуар на фоне многих других распространенных тогда среди роялистской эмиграции, или же само письмо было соответствующим образом отредактировано (а то и вовсе сочинено) в редакции «Монитера». Тем более что в его редакции должны были быть люди, более или менее осведомленные об обвинениях, не только официально выдвигавшихся властями против Эбера во время его процесса в Революционном трибунале, но и об обвинениях, скрытых от публики и оставшихся погребенными среди секретных бумаг Комитетов общественного спасения и общественной безопасности, а также того же трибунала. Вместе с тем эта осведомленность могла быть лишь частичной — именно этим может объясняться утверждение о том, что Эбер донес о существовании заговора. Однако на деле Эбер, постоянно разоблачая на страницах «Пер Дюшен» роялистские интриги, ни словом не упомянул о заговоре, в котором выступал участником наряду с графиней Рошуар. Напротив, Эбер довольно неубедительно оправдывался против обвинений, выдвинутых против него К. Де-муленом, печатно заявляя, что, мол, роялисты подсылали к нему бывшую графиню Рошуар, но он будто бы «несколько раз прогонял» эту «старую греховодницу». Все сказанное, однако, не исключает ни того, что в «письме из Базеля» действительно пересказывались слухи, ходившие среди эмигрантов, ни того, что они могли в какой-то мере или полностью соответствовать действительности.