Пять столетий тайной войны
Шрифт:
Эпизод, сообщенный агентом д'Антрега, если не является вымыслом от начала до конца, то повторяет слухи или, проще говоря, чужие выдумки. Его пытались интерпретировать различным образом. Одни считали, что при попытке увоза дофина выявилась подмена его, произведенная Шометтом или Эбером, и поэтому «двойника» поспешили вернуть в Тампль. Другие полагали, что именно таким путем и была осуществлена подмена: увезен дофин, а возвращен в Тампль его двойник.
Член Конвента Куртуа, которому после 9 термидора было поручено издание некоторых бумаг, найденных у Робеспьера и его сторонников, утверждал, что при обыске в комнате, снимавшейся Робеспьером у столяра Дюпле на улице Сен-Оноре, были обнаружены между матрасами постели и в тайнике с двойным дном бумаги, спрятанные там, книги и вещи Людовика XVI и Марии-Антуанетты, перешедшие в распоряжение тюремных властей. Каким образом эти вещи оказались в комнате Робеспьера, осталось неизвестным. О том, что победители 9 термидора, чтобы опорочить память Неподкупного, были готовы на любую провокацию, в том числе на приписывание ему «улик», призванных доказать, что он обдумывал планы монархического переворота, — об этом знали или догадывались уже современники. Куртуа был весьма красочным представителем той хищной стаи термидорианцев, захвативших рычаги управления государством.
Но на самом деле Куртуа не подбросил,
Споры вокруг вопроса о судьбе дофина обретали все новые повороты. Еще в 1954 г. в Париже вышла в свет книга князя Альберта Саксен-Альтенбургского, потомка рода, некогда правившего в небольшом княжестве в Центральной Германии. Книга эта называлась «Тайна дочери французского короля». Автор, опираясь на семейные предания, пытался разрешить загадку, на которую обратил внимание ряд историков, а именно на несовпадение облика сестры дофина Марии-Терезы Шарлотты, содержавшейся в Тампле, и герцогини Ангулемской — титул, который она будто бы стала носить, когда вышла замуж за своего кузена, младшего сына графа д'Артуа. В книге, о которой идет речь, утверждалось, что в роли герцогини Ангулемской выступала не Мария-Тереза, что ее (после того как ее в конце 1795 г. Директория обменяла на депутатов Конвента, находившихся в австрийском плену) в Вене подменили другой женщиной.
Что касается Марии-Терезы, то она прожила свою жизнь крайне уединенно в Хильбургаузене, небольшом городке, являвшемся столицей Саксен-Альтенбургского княжества. При постоянно скрывавшей лицо под вуалью таинственной даме, пользовавшейся явным покровительством княжеского двора, находился мужчина, которого местные жители именовали «графом». Удалось установить, что это был голландец Корнелиус Ван дер Валк, родом из богатой купеческой семьи. Когда его спутница жизни умерла, он объявил, что она родом из Вестфалии и зовут ее София Ботта. Осталось непонятным, почему она в таком случае говорила на ломаном немецком языке и совершенно безупречно по-французски («граф» как-то признал, что она — француженка) и зачем соблюдались столь тщательно меры по сохранению ее инкогнито. Когда «дама под вуалью» скончалась в 1837 г., «граф» сообщил, что ей было 58 лет-столько, сколько Марии-Терезе, родившейся в 1778 г. Сам «граф» умер в 1845 г. Пастор из Хильбургаузена Кюнер, единственный человек, поддерживавший дружеские отношения с «графом», в 1852 г. опубликовал книгу, в ко-горой утверждал, что «дама под вуалью» — подлинная Мария-Тереза.
Князь Альберт Саксен-Альтенбургский уверял, что сохранившиеся бумаги Корнелиуса Ван дер Валка были утеряны его наследником, а также исчезла переписка княгини Шарлотты Хильбургаузен и княжны Мек-ленбург-Штрелиц, подруги детства Марии-Антуанетты, удостоверявшая личность «дамы под вуалью». Оставалось лишь верить на слово титулованному автору в предположении, что у него не было поводов заниматься мистификацией. Однако, поскольку последнее тоже недоказуемо, сторонники выдвинутой им версии занялись подыскиванием дополнительных (пусть косвенных) доказательств, сопоставили привычки и вкусы Марии-Терезы и герцогини Ангулемской, оказавшиеся весьма несхожими. Первая любила, вторая, напротив, питала отвращение к собакам; одна хорошо играла на клавесине, другая совершенно не умела играть на музыкальных инструментах и была совершенно равнодушна к музыке. У одной был небольшой прямой нос, у другой — длинный с горбинкой. У одной был приятный звонкий голос, у другой — хриплый. Они имели совершенно разный почерк. Видевшие Марию-Терезу, когда ей было 17 лет, через 20 лет не могли узнать ее в герцогине Ангулемской и т.д.
Стоит отметить, что на протяжении 18 лет (с 1833 г. до самой смерти в 1851 г.) скупая герцогиня Ангулемская подвергалась шантажу со сторо» ны некоего доктора Лаверня. Он узнал от мадам Суси, которой было поручено сопровождать Марию-Терезу при высылке ее из Франции в 1795 г., какие-то секреты. Лавернь угрожал опубликовать книгу, содержащую «признания», которые сделала Мария-Тереза мадам Суси во время их совместной поездки. Однако сама герцогиня утверждала, что по молодости и житейской наивности, вероятно, рассказала мадам Суси вещи, которые та могла дурно истолковать, но не раскрыла никаких секретов. Некоторые историки считали, что Мария-Тереза сообщила о похищении дофина. По мнению других, она призналась, что скоро ожидает ребенка. Более вероятно, что мадам Суси знала о подмене Марии-Терезы другой женщиной, что герцогиня Ангулемская — самозванка. Это была действительно важная тайна, компрометировавшая Бурбонов, которые в то время сохраняли надежды вернуть себе престол, утерянный в результате июльской революции 1830 г. Иначе почему герцогиня, отличавшаяся скупостью, женщина с твердым характером, позволила шантажисту выманить у нее за ряд лет очень крупную сумму денег?
Князь Саксен-Альтенбургский полагал, что герцогиня Ангулемская — это дочь четы придворных по имени Мария-Филиппина Ламбрике, ее потом называли Эрнестиной. Ее считали незаконной дочерью Людовика XVI. Однако эта гипотеза оказалась быстро отвергнутой, поскольку была документально прослежена вся жизнь Марии-Филиппины Ламбрике, скончавшейся в 1813 г. в Париже. Следовательно, она не могла быть герцогиней Ангулемской, умершей без малого через 40 лет, в 1851 г.
В 70-е годы XX в. среди литературы эвазионистов заметное место заняли книги А. Луиго. Его концепция сводится в самых общих чертах к следующему. Эбер решил превратить «малолетнего Капета» в фиктивного короля, при котором состояло бы регентство из сторонников издателя «Пер Дюшен». Таким образом, республика имела бы фактически 10 лет, чтобы пустить корни и урегулировать свои отношения с иностранными державами. Не будучи в состоянии вести сам предварительные переговоры с неприятельскими государствами, Эбер должен был тайно связаться с ними через посредство Эро де Сешеля и Фабра д'Эглантина
Луиго полностью принимает на веру заимствованную из 24-го бюллетеня д'Антрега историю о том, как в ночь с 23 на 24 мая Робеспьер якобы приказал перевести дофина в военный лагерь в Медоне, а через сутки вернуть обратно в Тампль. Более того, Луиго полагает, что возвратили не дофина, а манекен, который потом подменили другим ребенком. Через пять дней дофина незаметно все же перевезли в Тампль, но поместили в другое помещение. Это было сделано с целью держать его в надежном тайнике, поскольку существовала опасность приближения к Парижу неприятельских войск. После этого окончательное похищение стало несложным делом. Дофина вынесли в корзинке с бельем, принадлежавшей прачке Клуе. Победа французских войск над австрийцами при Флерюсе позволила Робеспьеру успешно вести секретные переговоры с Пруссией. Берлин не оказал помощи своим австрийским союзникам. [36] Добившись такого успеха, Робеспьер собирался покончить с террором, но это не входило в планы Колло д'Эрбуа и Бийо-Варенна (последний наряду с Колло и Кутоном знал о «репетиции» увоза, но не об окончательном похищении дофина). Робеспьер был намерен опереться на депутатов Болота, к которым он действительно, как известно, пытался обратиться за помощью на заседании 9 термидора. Заключив мир с Пруссией, он бы развалил неприятельскую коалицию, создал зависимую от Франции Рейнскую конфедерацию германских государств и предстал перед Европой как бесспорный лидер «пацифистской, несектантской, освободительной и братской революции». Именно на это была нацелена его речь 7 мая 1794 г. о Верховном существе. А похищение дофина он мог приписать своим противникам — ведь он, о чем опять-таки известно, шесть недель летом не принимал участия в заседаниях комитетов.
36
Факт отказа Пруссии от выполнения ею Гаагского договора, заключенного 17 апреля 1794 г., согласно которому она обязывалась в обмен на крупную английскую субсидию выставить против Франции 62-тысячную армию генерала Меллен-Дорфа, соответствует действительности. Когда в мае 1794 г. дело дошло до выполнения договора, Пруссия отказалась послать войска в Бельгию для поддержки австрийцев. Почти одновременно 14 мая Фридрих II отдал приказ об отправке 50 тыс. солдат в Польшу, где вспыхнуло восстание под руководством Костюшко.
По мнению Луиго, переговоры между Робеспьером и Гарденбергом имели шансы на успех только в том случае, если ни Лондон, ни Вена, ни их разведки не подозревали, что они ведутся. Переговоры эти, начавшиеся на новой стадии в апреле 1794 г., были с этой целью и перенесены в Невшатель, где находился Гарденберг. Одновременно для дезинформации (не только иностранных держав, но и врагов Робеспьера в Комитете общественного спасения, особенно Бийо-Варенна) он поручил Монгайяру (о нем будет говориться в другой связи) миссию тайного агента-двойника, который через ряд посредников связался со шпионской сетью лорда Элджина, руководившего из Брюсселя разведками всех армий коалиции. Из письма Монгайяра к Робеспьеру, попавшего в руки врагов Неподкупного, те предположили, что он ведет переговоры с «чистыми» роялистами, тогда как на деле это было лишь прикрытием контактов с Гарденбергом. На случай неудачи этих переговоров дофина предполагали отправить в Швейцарию к известному доктору Бартелеми Химели, бывшему придворному врачу Фридриха II. Сестра Робеспьера Шарлотта поддерживала переписку с дочерью Химели Сюзанной Екатериной Лешот, которая до 10 августа 1792 г. жила в Версале. Лешот была замужем за женевским часовщиком. Ее кузина Анна Мария Лешот оставалась в Париже и была связана с обслуживанием Тампля. По мнению Луиго, к термидору Робеспьер закончил переговоры с Пруссией, предусматривавшие выдачу дофина, который к этому времени уже был увезен из Тампля, и мог в случае победы возложить ответственность за подмену «заложника» на своих противников в обоих комитетах, Именно этого обвинения боялись Бийо-Варенн и его сообщники, которое мог выдвинуть Робеспьер, если бы после поражения его доставили в Революционный трибунал. Поэтому требовалось не дать ему возможности говорить. Ранение Робеспьера в ночь на 10 термидора обрекло его на молчание. Но оно вместе с тем поставило Бийо-Варенна и Карно в сложное положение: они знали, что дофин увезен, но не знали, кем и куда, в то же время им было невыгодно признать факт бегства — это ведь значило бы обвинить самих себя. После гибели Неподкупного тайной местонахождения беглеца владела лишь группа прусских политиков (Гарденберг, Лючезини, Гаугвиц и др.), которых Луиго называет «потсдамским сфинксом». Баррас же, посетивший Тампль 10 термидора, заподозрил неладное. Он стал расспрашивать Бийо и Карно. Вскоре было решено вновь учредить должность, причем не одного, а двух воспитателей дофина. Это произошло через шесть месяцев после того, как Симон покинул этот пост, как раз в день его казни как робеспьериста. Несколько позднее функции воспитателя передали Лорану, доверенному лицу Барраса. В марте 1795 г., покидая свой пост, Лоран повторил «сценарий 23 мая 1794 г.», тайно удалив из Тампля первого псевдодофина и заменив его новым — на этот раз немым мальчиком. Еще одну подмену осуществили Гомен и Лан, преемники Лорана, 5 июня 1795 г. с целью одурачить неприятельскую агентуру.
Остается добавить, что концепция Луиго в ее главных линиях базируется просто на предположениях, а вмонтированные в нее реальные факты никак не способны подтвердить ее в целом.
Часть из сторонников теории «подмены» дофина, пытаясь объяснить, почему его сестра герцогиня Ангулем екая отказывалась встретиться с претендентами, особенно Наундорфом (о нем — ниже), и тем самым выяснить, был ли кто-либо из них не обманщиком, а ее братом, повторяет слух, восходящий к прошлому веку. Они разъясняют, что герцогиня попросту боялась такой встречи, поскольку была сама не королевской дочерью Марией-Терезой, а какой-то подменившей ее женщиной.