Пятая гора
Шрифт:
Наместник побледнел.
— Военачальник стоит в толпе с несколькими воинами. Если ты будешь настаивать на соглашении с ассирийцем, я скажу всем, что боги оставили тебя. И тебя лишат твоей власти. Давай продолжим суд. Ты будешь делать только то, что я велю.
Если бы Илия находился поблизости, у наместника осталась хотя бы одна возможность: он попросил бы израильского пророка рассказать о том, что он видел ангела на вершине Пятой Горы. Он напомнил бы всем историю воскрешения сына вдовы. И тогда собравшиеся собственными глазами увидели бы пророка, способного творить чудеса, рядом с человеком, не обладавшим никакой сверхъестественной силой.
Но Илия отсутствовал, и у него больше нет выбора. Да и потом, это всего лишь пленник. Никакое войско в мире не начинает войну из-за гибели одного воина.
— Твоя взяла, — сказал он жрецу. Когда-нибудь он расквитается с ним.
Жрец согласно кивнул головой. Вслед за тем прозвучал вердикт.
— Никто не покорит Акбар, — сказал наместник. — И никто не войдет в наш город без разрешения его жителей. Ты попытался сделать это, и я приговариваю тебя к смерти. Услышав это, Илия закрыл глаза. Военачальник улыбался.
Пленника, окруженного толпой, привели на место казни у городской стены. Там с него сорвали остатки одежды и оставили нагим. Один из воинов толкнул его на дно ямы, вырытой рядом со стеной. Народ столпился возле ямы. Люди проталкивались поближе, чтобы получше все разглядеть.
— Воин с гордостью носит свои доспехи и не прячется от врага, потому что он храбр. Шпион одевается как женщина, потому что он трус, — крикнул наместник так, чтобы все услышали. — Поэтому я приговариваю его к смерти, лишенной чести храбрых.
Народ освистал пленника и криками одобрил наместника. Пленник говорил что-то, но толмача поблизости больше не было, и никто не мог его понять. Илие удалось пройти вперед и подойти ближе к наместнику, но было уже поздно. Когда он дотронулся до его мантии, тот грубо оттолкнул его.
— Это твоя вина. Ты хотел устроить публичный суд.
— Нет, это твоя вина, — ответил Илия. — Даже если бы ты созвал совет Акбара тайно, военачальник и жрец сделали бы то, что хотели. В течение всего процесса я был окружен стражниками. Все было хорошо продумано. Обычай гласил, что продолжительность казни избирает жрец. Он наклонился, взял камень и протянул его наместнику. Камень был не такой крупный, чтобы повлечь быструю смерть, но и не слишком мелкий, чтобы продлить страдание. — Ты первый.
— Я вынужден это сделать, — тихо произнес наместник, чтобы его слышал только жрец. — Но я знаю, что это не правильный путь.
— Все эти годы ты вынуждал меня идти на более суровые меры, а сам старался делать лишь то, что было приятно народу, — так же тихо ответил жрец. — Не раз я терзался сомнениями и чувством вины, проводил бессонные ночи, преследуемый призраками ошибок, которые, возможно, совершил. Но благодаря тому, что я не струсил, весь мир сейчас с завистью смотрит на Акбар. Люди принялись искать камни подходящего размера.
Какое-то время слышен был только стук камней друг о друга.
Жрец продолжил:
— Может быть, я ошибаюсь, осуждая этого человека на смерть. Но не в том, что касается чести нашего города. Мы — не предатели.
Наместник поднял руку и бросил первый камень. Пленник увернулся от удара. Однако вслед за этим толпа с криком и свистом принялась забрасывать его камнями. Ассириец пытался защищать лицо руками, и камни попадали ему в грудь, в спину, в живот. Наместник хотел уйти оттуда. Он уже много раз видел это зрелище, знал, что смерть будет медленной и мучительной, что лицо превратится в сплошное месиво из костей, волос и крови, а люди будут кидать камни даже после того, как жизнь покинет это тело. Через несколько минут пленник перестанет защищаться и опустит руки. Если он был хорошим человеком, боги направят один из камней, и тот попадет ему в темя и вызовет обморок. А если он совершил много зла, то не потеряет сознания до последней минуты.
Толпа вопила и все яростнее бросала камни. Осужденный изо всех сил пытался защищаться. Но внезапно он раскрыл руки и заговорил на понятном всем языке. Пораженные этим, люди застыли.
— Долгой жизни Ассирии! — крикнул он. — В этот миг предо мной предстает образ моего народа, и я умираю счастливый. Ибо умираю, как предводитель, который пытался спасти жизнь своих воинов. Я уйду к богам с радостью, ибо знаю, что мы завоюем эту землю!
— Ты видел? — сказал жрец. — Он слышал и понял весь наш разговор во время суда. Наместник кивнул. Ассириец говорил на их языке и знал теперь, что в совете старейшин Акбара царит раздор.
— Я не в аду, ибо образ моей родины придает мне силы и достоинства. Образ моей родины наполняет меня радостью! Слава Ассирии! — снова закричал он. Очнувшись от ошеломления, толпа снова принялась бросать камни. Человек стоял, раскрыв руки, не пытаясь защищаться. Это был храбрый воин. Несколько мгновений спустя проявилась милость богов: один из камней угодил ему в лоб, и он упал без сознания.
— Теперь мы можем уйти, — сказал жрец. — Народ Акбара сам позаботится о том, чтобы завершить дело.
Илия не вернулся в дом вдовы. Он отправился бродить по пустынной местности, сам не зная, куда идет. «Господь ничего не сделал, — говорил он растениям и камням. — А ведь мог все изменить». Он раскаивался в своем решении и винил себя в смерти еще одного человека. Если бы он согласился тайно созвать совет старейшин Акбара, наместник мог взять его с собой. Тогда они были бы вдвоем против жреца и военачальника. Вероятность их победы была бы невелика, но все же больше, чем во время публичного суда.
Хуже того, на него произвело большое впечатление умение жреца обращаться к толпе. Не соглашаясь ни с одним из высказываний жреца, он должен был признать, что этот человек прекрасно управляет людьми. Илия решил запомнить увиденное в мельчайших подробностях, ведь когда-нибудь ему придется встретиться в Израиле с царем Ахавом и царевной Тирской.
Он шел куда глаза глядят и смотрел на горы, город и на ассирийский лагерь вдали. Он был лишь песчинкой в этой долине, вокруг него простирался огромный мир, такой необъятный, что, даже проведя в странствиях целую жизнь, он все равно не смог бы прийти туда, откуда начал путь. Его друзья и враги, возможно, лучше понимали, в каком мире они живут. Они могли отправиться в дальние страны, плавать по неизведанным морям, любить женщин, не мучаясь своей греховностью. Ни один из них больше не слышал ангелов из детства и не думал бороться во имя Господа. Они жили в согласии с настоящим и были счастливы. Он такой же, как все люди; и вот теперь, бредя по долине, он страстно желал никогда больше не слышать голосов Бога и Его ангелов.