Пятая женщина
Шрифт:
— Вы знали, что ваш отец собирается в Найроби, — продолжал Валландер. — Вы сказали об этом по телефону одному из моих коллег. И выразили недоумение по поводу того, что отец не появился в «Каструпе».
— Я разговаривал с отцом за день до отъезда.
— Какое он тогда произвел на вас впечатление?
— Он был такой, как всегда. Говорил о своем путешествии.
— Не был ли он чем-нибудь обеспокоен?
— Нет.
— Вы наверняка думали над тем, что случилось. Мог ли ваш отец по какой-нибудь причине добровольно отказаться от поездки? Или специально ввести вас в заблуждение?
— У меня нет на этот счет никаких предположений.
— Судя по всему, он сложил дорожную сумку и вышел из квартиры. Дальше след обрывается.
— Значит, его кто-то поджидал.
Помедлив мгновение, Валландер задал следующий вопрос.
— Кто?
— Не знаю.
— У вашего отца были враги?
— Насколько я знаю, нет. Уже нет.
Валландер встрепенулся.
— Что вы имеете в виду? Что значит «уже нет»?
— То, что я сказал. Я думаю, сейчас у него уже нет врагов.
— Не могли бы вы выражаться яснее?
Бу Рунфельдт достал из кармана пачку сигарет. Валландер отметил, что руки у него слегка дрожали.
— Вы не против, если я закурю?
— Нет, прошу вас.
Валландер ждал. Он знал, что сейчас последует продолжение. И чувствовал, что приблизился к чему-то важному.
— Я не знаю, были ли враги у моего отца, — сказал Бу Рунфельдт. — Но я знаю человека, который имел все основания его ненавидеть.
— Кто?
— Моя мать.
Бу Рунфельдт ждал, что Валландер задаст ему вопрос. Но вопроса не последовало. Он выдержал паузу.
— Мой отец страстно любил орхидеи, — продолжил наконец Бу Рунфельдт. — Кроме того он прекрасно их изучил. Можно сказать, был ботаником-самоучкой. Но это только одна его сторона.
— А другая?
— Он был жестоким человеком. Бил мать все годы, что они были женаты. Иногда так сильно, что ей приходилось обращаться в больницу. Мы уговаривали ее уйти от него. Но все тщетно. Он бил ее. Потом унижался, просил прощения, и она сдавалась. Казалось, этот кошмар будет продолжаться вечно. Закончился он только с ее смертью.
— Кажется, она провалилась под лед?
— Так считается. Со слов Ёсты.
— Вам эта версия кажется не очень убедительной?
Бу Рунфельдт затушил в пепельнице недокуренную сигарету.
— Может быть, она сама заранее подготовила эту полынью? Чтобы разом положить конец своим мучениям?
— Вы думаете, это возможно?
— Она говорила, что хочет наложить на себя руки. Нечасто, несколько раз, особенно в последние годы. Но никто из нас ей не верил. Это казалось невероятным. Самоубийства всегда происходят неожиданно для тех, кто был рядом и, казалось бы, должен был видеть, к чему идет дело.
Валландер думал про колья в канаве. Про подпиленные доски. Ёста Рунфельдт был жестоким человеком. Он бил свою жену. Валландер лихорадочно пытался осознать значение того, о чем только что рассказал Бу Рунфельдт.
— Я не жалею о смерти отца, — продолжал Рунфельдт. — Думаю, сестра тоже. Он был жестоким. И он виноват в смерти мамы.
— Был ли он жесток по отношению к вам?
— Нет. Только к матери.
— Почему он ее бил?
— Не знаю. Да и не принято о мертвых говорить плохо. Но он был чудовищем.
Валландер задумался.
— Скажите, вам никогда не приходило в голову, что Ёста Рунфельдт убил вашу мать? Что это не был несчастный случай?
Бу Рунфельдт ответил сразу и очень уверенно.
— Много раз. Но ведь этого никак не докажешь. Свидетелей не было. В тот зимний день они были на озере одни.
— Как называется озеро?
— Стонгшё. Оно находится недалеко от Эльмхульта. В южном Смоланде.
Валландер молчал. А что еще он может спросить у Бу Рунфельдта? Было такое чувство, будто расследование само себе наступило на горло: вопросов должно быть много, и их действительно много, но отвечать на них некому.
— Имя Харальда Бергрена вам о чем-нибудь говорит?
Бу Рунфельдт подумал, прежде чем ответить.
— Нет. Ничего. Но я могу ошибаться. Это довольно распространенное имя.
— Были ли у вашего отца какие-нибудь контакты с наемниками?
— Насколько я знаю, нет. Но когда я был маленьким, он часто рассказывал мне об Иностранном легионе. Сестре нет, только мне.
— А что он рассказывал?
— Всякие приключения. Мне кажется, в юности он мечтал завербоваться в Иностранный легион. Но я уверен, что в действительности он никогда не имел с ним дела, как и с другими наемниками.
— Хольгер Эриксон. Вы слышали это имя?
— Человек, которого убили за неделю до моего отца? Я читал про него в газетах. Нет, насколько я знаю, они с Ёстой не были знакомы. Хотя я, разумеется, могу ошибаться. Мы с отцом были не слишком близки.
Валландер кивнул. Беседа подходила к концу.
— Сколько вы думаете пробыть в Истаде?
— До похорон нам нужно уладить все формальности. Нужно решить, что делать с цветочным магазином.
— Вероятно, я еще позвоню вам, — сказал Валландер и встал.
Он вышел из гостиницы. Ветер рвал и раздувал его куртку. Было около девяти часов, и Валландеру хотелось есть. Зайдя за угол, он попытался решить, что делать дальше. Во-первых, нужно поесть. А потом сесть и разобраться в своих мыслях. Расследуя два параллельных дела, они вступили в порочный круг. Как бы теперь не потерять почву под ногами. Валландер все еще не знал, где, в какой точке, пересеклись жизни Хольгера Эриксона и Ёсты Рунфельдта. «Пусть это покрыто мраком прошлого, но ведь что-то же было, — говорил он сам себе. — Может быть, я видел это, но прошел мимо, не заметил».