Пятая женщина
Шрифт:
Он вернулся к машине и поехал в полицию. По дороге набрал номер мобильного Анн-Бритт Хёглунд. Они все еще были в офисе Рунфельдта. Только Нюберг уехал домой — у него сильно разболелась нога.
— Я только что закончил интересный разговор с сыном Рунфельдта, — сказал Валландер. — Еду к себе. Нужно осмыслить то, что он рассказал.
— Не всем же рыться в бумагах, — ответила Анн-Бритт. — Кто-то должен и головой работать.
Повесив трубку, Валландер засомневался, всерьез или с иронией произнесла Анн-Бритт последние слова. Но он отогнал эти мысли. Были дела и поважнее.
Он заглянул к Хансону. Тот сидел в своем кабинете и изучал материалы расследования. Валландер остановился в
— Где протоколы судебно-медицинской экспертизы? — вдруг спросил он. — Они уже должны были прийти. Во всяком случае, в отношении Хольгера Эриксона.
— Я думаю, они у Мартинсона. По-моему, он про них что-то говорил.
— А он здесь?
— Ушел домой. Скинул списки клиентов на дискету и будет работать дома.
— А разве так можно делать? — задумчиво спросил Валландер. — Я имею в виду, брать домой материалы расследования?
— Не знаю, — ответил Хансон. — Для меня это не актуально. У меня дома даже компьютера нет. Хотя может это в наши дни считается должностным преступлением?
— Что считается должностным преступлением?
— Не иметь дома компьютера.
— Тогда и я в нем повинен, — сказал Валландер. — Мне нужно завтра утром посмотреть эти протоколы.
— Как вы поговорили с Бу Рунфельдтом?
— Сегодня вечером я напишу отчет о нашем разговоре. Но, в целом, он рассказал вещи, которые могут оказаться очень важными. Кроме того, теперь мы наверняка знаем, что Ёста Рунфельдт занимался частным сыском.
— Я знаю. Сведберг звонил, рассказывал.
Валландер вынул из кармана свой телефон.
— Как мы без них обходились? — спросил он. — Я уже и не помню.
— Так же как и с ними, — ответил Хансон. — Только все занимало больше времени. Приходилось искать телефоны-автоматы. Много ездить. Но, в общем, делали то же самое, что и теперь.
Валландер прошел по коридору к себе. Возле буфета увидел патрульных, кивнул им. Войдя в кабинет, сел на стул, даже не расстегнув куртку. Лишь спустя примерно четверть часа он наконец разделся и придвинул к себе новый блокнот.
Не меньше двух часов ушло у Валландера на то, чтобы обобщить все известное о двух преступлениях. Приходилось лавировать, словно управляя двумя судами одновременно. Он снова и снова пытался найти ту точку соприкосновения, которая, он знал, где-то должна быть. В одиннадцать Валландер отшвырнул в сторону карандаш и откинулся на стуле. Он понял, что больше не в состоянии ничего придумать.
Но все же он был уверен: общее есть. Они просто пока не нашли его.
И есть еще кое-что. Валландер вспомнил слова, сказанные Анн-Бритт. В действиях преступника есть нечто демонстративное.
В том, как он убил Хольгера Эриксона, устроив ему западню с заостренными бамбуковыми кольями, в том, как задушил и оставил привязанным к дереву Ёсту Рунфельдта.
«Что-то есть. Но оно ускользает от меня». Он старался понять, что это может быть, и не находил ответа.
Стрелки часов приближались к полуночи, когда он погасил свет в своем кабинете. И замер в темноте.
Слабое, почти неразличимое ощущение опасности шевельнулось в нем. Валландеру показалось, что преступник готовится ударить еще раз. Он вдруг вспомнил, что в какой-то момент размышлений за столом его словно кольнуло.
Все случившееся оставляет впечатление незаконченности.
Объяснить это чувство он не может.
Но интуиция подсказывает ему, что он прав.
18
Она ждала до половины третьего. Знала по опыту, что именно в это время усталость берет свое. Она помнила, как сама работала ночью и как всегда чувствовала одно и то же: с двух до четырех было особенно трудно бороться со сном.
Она пряталась в бельевой с девяти часов. Как и в свой первый приход, она вошла через главный вестибюль больницы. Никто не обратил на нее внимания. Мало ли куда спешит медсестра. Может быть, она выходила по делу? Или забыла что-то в машине? На нее не обратили внимания, потому что она ничем не выделялась. Сначала она хотела загримироваться, надеть парик. Но это могло броситься кому-нибудь в глаза. Сейчас, в бельевой, вдыхая запахи выстиранных и выглаженных простыней, слабо напомнившие ей детство, она могла сколько угодно предаваться воспоминаниям. Она сидела в темноте, хотя вполне могла включить свет. Только после полуночи она достала карманный фонарик, которым пользовалась на работе, и прочла последнее письмо матери. Оно было не закончено, так же как и остальные, полученные через Франсуазу Бертран. Но именно в этом письме мать рассказывала о себе, о том, почему она пыталась уйти из жизни. Из него становилось ясно, что мать так никогда и не смогла преодолеть чувство горького разочарования. Как корабль без руля и ветрил, ношусь я по свету, — писала она. — Мечусь, как летучий голландец, искупая чужую вину. Я надеялась, что с годами воспоминания отодвинутся в прошлое, ослабеют, может быть, совсем сотрутся. Но надежды оказались тщетными. Конец этому может положить только смерть. А поскольку умирать я не хочу, во всяком случае, пока, мне остается вспоминать.
Письмо было написано за день до того, как мать поселилась у французских монахинь, за день до того, как из темноты появились призраки, убившие ее.
Прочитав письмо, женщина погасила фонарик. Кругом было тихо. Дважды кто-то прошел мимо по коридору. Та часть отделения, где находилась бельевая, сейчас пустовала.
Времени для размышлений у нее было достаточно. По графику ей полагалось три выходных. Она должна вернуться на работу через сорок девять часов, в семнадцать сорок четыре. У нее есть время и надо использовать его с толком. До сих пор все шло по плану. Женщины ошибаются, только если начинают думать по-мужски. Это она знала давно. А за последнее время постаралась и доказать.
Однако кое-что раздражало ее. Выводило из равновесия. Она внимательно следила за публикациями в газетах. Слушала выпуски новостей по радио и телевидению. И была убеждена, что полиция находится в полном неведении. С одной стороны, это вполне соответствовало ее намерениям: не оставить следов, увести в сторону от того места, где действительно следует искать. С другой стороны, такая непонятливость раздражала ее. Полицейским никогда не докопаться до истины. Своими действиями она задала им загадки, которые войдут в историю. Но в представлении полицейских человек, которого они ищут, так и останется мужчиной. А это ее не устраивало.
Сидя в темной бельевой, она обдумывала свой план и те изменения, которые надо в него внести. Однако выходить из графика она не собиралась. Хотя на первый взгляд, это не было заметно, она всегда планировала с небольшим запасом.
Загадка должна обрести лицо.
Итак, в половине третьего она вышла из бельевой. Больничный коридор был пуст. Она оправила белую униформу и зашагала в родильное отделение. Там, как всегда, будет четверо дежурных. Она уже заходила днем, будто бы затем, чтобы навестить женщину, которая, как она знала, уже выписалась. Заглянув через плечо медсестры в журнал, она увидела, что все палаты заняты. Ей было трудно понять женщин, которые рожали детей в это время года — на пороге уже стояла зима. Но причину она знала: не женщины решали, когда им рожать.