Пятьдесят на пятьдесят
Шрифт:
— С меня требуется что-то еще? — спросил я.
— Смерть нужно зарегистрировать в магистрате, — ответил он. — Но если сам случай подлежит расследованию, тогда необходимо дождаться конца этого расследования. А пока что коронер должен выдать временное свидетельство о смерти, а вам следует подписать форму «А».
— Форму «А»? — переспросил я.
— Заявку на кремацию, — пояснил он. — Она должна быть подписана душеприказчиком или ближайшим родственником. Но вы можете сделать это прямо перед началом церемонии. А все, что нам необходимо, мы получим от коронера.
— Хорошо, — сказал я. — Итак, до встречи в пятницу.
Я сидел в кабинете еще какое-то время, размышляя, кому надо сообщить. Наверное, полиция захочет знать, но разве я обязан сообщать им? И можно ли сказать бабушке, что похороны ее сына состоятся в пятницу? Наверное, нет, не стоит. Зачем ей такой стресс?
Ну а Софи?
Мы с ней никогда не говорили о моих родителях, да я и не помнил их. Она до сих пор считает, что оба они погибли в автокатастрофе, когда я был еще младенцем. Так стоит ли говорить ей, что Алан Чарльз Грейди, владелец красно-черного рюкзака, человек, убитый на стоянке у ипподрома в Аскоте, является на самом деле Питером Джеймсом Тэлботом, моим отцом? Что он вовсе не погиб тридцать семь лет тому назад, а был убит две недели назад? И должен ли я говорить ей, что моя мама вовсе не погибла в автокатастрофе, а была задушена на пляже возле пирса в Пейнтоне? А потом еще добавить, что в смерти ее повинен мой отец?
И вот я решил, что со временем, когда-нибудь, непременно расскажу Софи о событиях последних двух недель. Но не теперь. Ей и так приходится нелегко, необходимо освоиться дома после больницы. И нарушать это хрупкое равновесие ни к чему, как и режим приема новых лекарств.
И я решил, что пойду на похороны отца один.
Лука приехал к нам на Стейшн-Роуд в полдень, в сопровождении лохматого паренька. Наверное, это и есть Дуглас Мастерс, решил я. Выглядел он лет на шестнадцать. На нем была красная клетчатая рубашка с закатанными рукавами, светло-коричневые хлопковые штаны — казалось, они вот-вот свалятся с бедер, — желтые носки и грязные белые кроссовки.
— Привет, — весело сказал я и протянул ему руку.
— Здрасте, — без особого энтузиазма ответил он. И пожал протянутую руку, но как-то вяло, подавшись вперед, чтобы ухватиться за кончики моих пальцев.
— А он не слишком молод? — спросил я. По закону работать букмекером или помощником букмекера мог человек, достигший восемнадцатилетнего возраста.
— Мне восемнадцать, — сказал парнишка.
— Прошу прощения, но нельзя ли взглянуть на твое удостоверение личности? — спросил я.
Он извлек из кармана потрепанные водительские права и протянул мне. Если верить этому документу, ему было восемнадцать лет и два месяца. На снимке он выглядел тринадцатилетним мальчишкой.
— Ладно, Дуглас, спасибо, — сказал я. — И добро пожаловать.
— Дугги, — сказал он. — Или Дуг. Только не Дуглас.
— Хорошо, — кивнул я. — Дугги так Дугги.
Он кивнул.
— А вас как?
— Можешь называть меня мистер Тэлбот, — ответил я.
— А его? — Он кивком указал на Луку.
— Это уж пусть сам мистер Мандини решает.
— Просто Лука сойдет, — сказал Лука.
Он снова кивнул.
— Ладно, теперь ясно.
Следовало отметить, что юный мистер Мастерс был крайне скуп на слова. Я взглянул на Луку, вопросительно приподняв брови.
— Дугги нам подходит, — бросился Лука на защиту своего друга. — Просто застенчив немного.
— Ничего подобного, — грубовато заметил Дугги. — Я осторожен. Я вас не знаю.
— Ты всегда осторожен с незнакомыми людьми? — спросил его я. Мой умирающий отец предупреждал, что надо опасаться всех.
— Ага, — ответил он, проявляя уже крайнюю осторожность.
— Вот и хорошо, — весело заметил я. — Именно это качество необходимо букмекеру. Надо быть осторожнее, потому как ты не знаешь, что за люди твои клиенты. Или что они могут выкинуть.
Он смотрел на меня, склонив голову набок.
— Дразните, что ли?
— Ну, что-то в этом роде, — ответил я.
Он улыбнулся. На миг, еле заметно, но улыбка сразу его преобразила.
— Ну тогда ладно, — буркнул он.
— Что ж, поехали, — с улыбкой сказал я. — Иначе опоздаем.
И вот все мы трое уселись в «Вольво», Лука, как всегда, рядом со мной, Дугги — на заднем сиденье. Софи вышла из дома и помахала нам рукой, провожая на скачки в Вустере.
— Как она? — спросил Лука, махнув ей в ответ.
— Прекрасно, — ответил я, не желая вдаваться в подробности из-за Дугги, но он оказался весьма сообразительным парнем.
— Она болеет? — спросил он.
— Сейчас все хорошо, спасибо, — ответил я, надеясь положить конец разговору на эту тему.
— Рак? — спросил он.
— Нет, — ответил я.
— У мамы был рак, — сказал он. — Убил ее.
— Соболезную, — сказал я.
— Да, — задумчиво протянул он. — Все соболезнуют. Но только это ее не вернет, верно?
В ответе не было нужды, а потому какое-то время все мы сидели молча. Мне начинал нравиться этот паренек.
— Послушай, Дугги, — начал я, — а ты хорошо знаешь других ребят из электронного клуба?
— Кое-кого знаю, — ответил он. — А что?
— И с ними тоже осторожен? — спросил я. — Или доверяешь?
— Может, и доверяю, но только тем, кто не стучит копам, — ответил он. — Вот и все.
— И много у вас стукачей?
— Не знаю, — ответил он. — Хватает.
— Вообще-то у нас там человек шестьдесят, это как минимум, если всех пересчитать, — сказал Лука. — Но одновременно, конечно, не приходят. Большинство могут сами выбирать, когда приходить. Некоторых, кто не ходит, заставляют надзорные органы. Есть и такие, кто время от времени вообще исчезает, это когда их отправляют в исправительные учреждения.