Пятьдесят на пятьдесят
Шрифт:
— Ну а еще? — спросил я.
— Прах можно развеять прямо здесь, у нас, в Саду Памяти, если вам так захочется, — ответил он. — Тогда вам не придется покупать контейнер.
— Контейнер? — удивился я.
— Если вы хотите забрать прах, его надо в чем-то хранить. Возможно, в шкатулке или урне.
— О, — протянул я. — Нет, давайте развеем прах здесь. Мне он не нужен.
— Как скажете, — заметил он. — Тогда все. Я пришлю вам уточненный список всех расходов по пунктам.
— Спасибо, — сказал
Он кивнул, скорее это был не кивок, а поклон, затем быстрым шагом направился к своей машине, сел в нее и уехал. «Интересно, — подумал я, — как ведут себя дома гробовщики, смеются ли больше, чем другие люди, чтобы как-то перебить мрачность своего занятия, или же постоянно сохраняют скорбное выражение лица, приличествующее профессии?»
Я остался стоять в парке крематория со странным чувством, словно что-то утратил или потерял — так бывает, когда оставляешь пакет с покупками на прилавке в магазине, а затем, на полпути домой, вдруг вспоминаешь об этом.
Возможно, я утратил детство с любящими родителями, семейными выездами на природу, рождественскими праздниками. Но потерял я только лишь свое детство или еще и моих нерожденных детей? И тут вдруг я привалился спиной к машине и заплакал.
Подъехала вереница автомобилей, из них вышли люди, новая похоронная процессия потянулась к часовне. Меня это не смутило. Плакать в парке крематория — вполне естественно.
Рано утром в субботу я поехал навестить бабушку. Я старался убедить себя, что вчерашние похороны отца тут ни при чем, но на самом деле это, конечно, было не так. Мне страшно хотелось задать ей еще несколько вопросов.
Софи в халате и домашних тапочках подошла к двери проводить меня. Она была убеждена, что вчера весь день я был на скачках в Варвике. Когда-нибудь я скажу ей всю правду, со временем.
— Передавай ей привет, — сказала она.
— Обязательно, — ответил я, хотя оба мы знали, что бабушка наверняка не помнит, кто такая Софи. Она даже иногда и меня не узнает. Поэтому я и решил ехать так рано. Просветы в сознании возникали у нее только тогда, когда она не уставала. Порой она звонила мне в семь утра или около того и говорила вполне нормально. Но день на день не приходится, и хороших дней становилось все меньше, а сами они короче. Все это напоминало скольжение вниз по наклонной плоскости. И на этом пути к полному слабоумию лишь изредка попадались маленькие участки нормального состояния. В глубине души мне иногда хотелось, чтобы бабушка не дожила до падения в эту пропасть.
— Привет, ба, — сказал я, входя в комнату.
Она сидела в кресле, смотрела в окно, потом обернулась ко мне. Я подошел и поцеловал ее в щеку.
— Привет, Нед, — сказала она. — Как это мило, что ты меня навестил.
Значит, сегодня хороший день. И выглядела она такой нарядной в темной юбке и белой блузке с вышитыми на груди мелкими розовыми и желтыми цветочками, поверх которой был накинут кардиган цвета лаванды. И еще она со времени моего последнего визита привела волосы в порядок.
— Да ты у меня просто красавица, — со всей искренностью заметил я.
Она понимающе улыбнулась. Как бы мне хотелось, чтобы такое ее состояние длилось вечно.
Я присел на краешек кровати рядом с ее креслом.
— Как самочувствие? — спросил я. — Мне нравится твоя прическа.
— Спасибо, хорошо, — ответила она. — Скоро придет Джули.
— Кто такая Джули? — спросил я.
— Джули, — повторила она. — Скоро будет здесь.
Я решил больше не спрашивать.
— Софи передает тебе большой привет, — сказал я. В глазах ее отразилось легкое недоумение. — Ты ведь помнишь Софи? Она моя жена.
— О да, — ответила она, но я усомнился в ее искренности.
В дверь постучали, потом заглянула санитарка.
— Как у нас тут, все в порядке? — спросила она.
— Все замечательно, — ответил я.
— Хотите принесу чай или кофе?
— Кофе? С удовольствием, — ответил я. И обернулся к бабушке. — Бабуль, ты будешь чай или кофе?
— Я чай не пью, — ответила она.
— Все равно принесу и ей, — с улыбкой заметила санитарка. — Всегда говорит, что не пьет чай, но при этом выпивает чашек шесть-семь в день. Молоко, сахар?
— Да, — кивнул я. — Один кусочек сахара, пожалуйста.
Голова исчезла, дверь затворилась.
— Мне нравится Джули, — сказала бабушка.
— Это она и была? — спросил я, но бабушка не ответила. Снова уставилась в окно. Я взял ее руку, погладил.
Мы тихо сидели какое-то время, затем снова появилась санитарка, с подносом и двумя чашками.
— Вы Джули? — спросил ее я.
— Нет, я Лаура, — ответила она. — Но у нас тут есть одна Джули, и ваша бабушка всех называет Джули. Мы не против. Я откликаюсь на любое имя, — она рассмеялась. — Вот, пожалуйста, миссис Тэлбот, ваш чай, — сказала Лаура и поставила поднос на столик рядом с ее креслом.
Мне было приятно, что рядом с бабушкой находятся такие заботливые люди.
— Спасибо, — сказал я.
— Если что понадобится, зовите. — И Лаура указала на красный шнур, свисающий вдоль стены рядом с кроватью. — Сейчас она в порядке, но вдруг понадобится сводить в туалет или что еще. Иногда она бывает очень нетерпелива.
— Спасибо, — еще раз сказал я. — Буду иметь в виду.
Я сидел и не спеша пил кофе. Бабушкин чай остывал на столике.
— Вот, бабуль, — сказал я и придвинул к ней чашку. — Пей, а то совсем остынет.