Пятнадцать ножевых

Вязовский Алексей

С утра в Москве и правда сильно похолодало, опять пошел мелкий, противный дождь.

Фролов согласился пропустить рюмочку. Я отказался.

— Ну и правильно, — покивал Петров. — Береги печень. На Западе уже научились ее пересаживать, у нас что-то все тянут.

Помощник Гришина вручил мне красиво оформленную грамоту, еще раз поздравил. Поинтересовался, чем МГК мне может помочь.

— Давай организуем путевку в Золотые пески? Успеешь в Болгарии бархатный сезон захватить

— Евгений Александрович, ну какие пески? — возмутился ректор. — Ему учиться надо.

Вот гад! Фролов

вроде бы позитивно настроен — выбил бы из него и вторую путевку. Эх, махнули бы на недельку с Леной на море. Или с Лизой? Обе хороши, но каждая по-своему. Лиза страстная, красивая, фигура — загляденье, любит меня. Из минусов — родаки. Лена начитанная, тоже симпатичная... Блин, не о том я думаю.

Фролов что-то прочитал на моем лице, опять похлопал по плечу:

— Давай что-то другое. Видишь, руководство института тебя не отпускает!

Ректор нахмурился, посмотрел на меня осуждающе. Вот же гад... сами тут Хеннесси трескать собираются, а мне по съемным хатам ютиться.

— Тогда попрошу разрешения вступить в жилищный кооператив института, — я нагло посмотрел в глаза Петрова. Ну что? Съел?

Ректор покраснел от гнева, но сдержался, даже вежливо мне ответил:

— Откуда знаешь про кооператив?

— На кафедре преподаватели болтали, что на 1905 года достраивается институтский дом.

— Панов, у нас даже не каждый декан в очередь попал!

Фролов успокаивающе подмигнул мне:

— Насколько я знаю, никакого запрета вступать в кооперативы у студентов нет

— Евгений Александрович, ну какой кооператив! — Петров всплеснул руками — Однушка четыре с лишним тысячи рублей стоит! Откуда у него деньги...

— ... на двушку — закончил я за ректора. И тем самым вбил гвоздь в гроб терпения хозяина кабинета.

— Ты миллионер!?

— Дедушка оставил наследство, — соврал я. — Сколько первый взнос на двухкомнатную? Пятнадцать процентов?

— Двадцать пять. Тысяча восемьсот двадцать пять рублей, — мрачно ответил ректор. Похоже Петров уже мысленно кого-то вычеркивал из списка.

— Внесу в кассу в ближайшее время.

Тысяча с лишним рублей у Панова на сберкнижке. Чего им лежать мертвым грузом, ждать девяностых... Пусть лучше послужат на благо решения жилищной проблемы. Не страны в целом, а моей лично. Плюс расписка. Ее я тоже собирался «монетизировать». В заначке немного есть. Продам что-нибудь. Займу. Не важно.

— А взносы как платить будешь? Ежемесячно! — ректор не сдавался. — Шестьдесят рублей, не меньше! У тебя стипендия сколько? Сорок рублей?

— Да, повышенная — покивал я — Но есть еще скорая...

— А там сколько получаешь? Сто? Сто двадцать?

—Восемьдесят. Так ссуду же взять можно, полпроцента в год, потяну.

— А пошлют тебя по распределению в дальние края, будет твоя квартира пустая три года ждать тебя! — ректор покачал головой.

— С распределением вопрос я постараюсь решить, — заявил я. — Я в Институте питания помогаю в исследованиях, будут результаты — обещали похлопотать.

На самом деле ежемесячные платежи я не тянул. Только первый взнос. И сразу ссуда, хоть на какой срок, с ее помощью чуть ли три четверти суммы покрыть можно. СССР — это огромная касса взаимопомощи. На том, кстати, и погорел.

Дальше

ректор скептическа качал головой, Фролов мягко его убеждал. Если бы не коньяк — остался бы я с голой грамотой. Которую можно повесить только в сортир — другой пользы от нее нет. Сначала ректор с помощником выпили одну рюмку. Принесли кофе. Под это дело они налили вторую... Я понял, что мне пора. Взрослые ребята свои вопросы решать будут без меня.

Зато мне сказали куда принести документы для включения в очередь на кооперативный дом на Девятьсот Пятого года.

***

А дальше неинтересно. Давид исчез куда-то, Баринов тем более. Наивный юноша, сколько ни бегай, только умрешь уставшим. Звонить Томилиной не буду, пусть отдохнет от меня.И хоть от вчерашней шапкозакидательской закладки остался один патрон, на который я всякий раз натыкался, когда засовывал руку в поисках мелочи.

И я пошел просто прогуляться. Времени вагон, есть не хочется, планов на сегодня никаких. Какой же я молодец! А что, сам себя не похвалишь... Вчера Морозов мои догадки одобрил. Поиграть с газовым составом воздуха сам бог велел. А профессор точно помнил, что в эту сторону они и не двигались даже. А сопутствующую микрофлору пытались убить пенициллинами. Всё не то. А с хорошим лаборантом я быстренько покажу Игорю Александровичу искомое. А его дело — дать живительного пинка аспирантам, чтобы статью готовили. Квартиру сегодня считай, из воздуха достал. Деньги платить? Не смешите. Да любой иногородний и втридорога заплатит, лишь бы в таком месте жильем обзавестись.

Надо себя побаловать чем-нибудь. А чем? Обедом в том ресторанчике? Одному идти не охота. Алкоголь? Тоже не тянет. А уж старый добрый шопинг, успокоитель нервов моих современников, в теперешней Москве только в виде репортажа по телевизору существует. Ну да, снимут очередь перед магазом в Нью-Йорке в канун черной пятницы — готовая агитка про тяжелую жизнь простых трудящихся.

Так ничего и не придумал. И ладно, вон, в парке погуляю. Который культуры и отдыха имени товарища Пешкова. Чем он хорош, что на качели-карусели ходить не обязательно, и так время провести можно. Посидеть на солнышке, наслаждаясь последними теплыми, хоть и относительно, деньками. И даже поесть мороженого. Пломбир в вафельном стаканчике. И даже пойти за второй порцией. И не потому что у него какой-то совсем уж волшебный вкус, как некоторым кажется через годы, через расстояния. На душе хорошо, вот и всё.

А возле входа из будочки звукозаписи Боб Марли радостно пел про то, что все в эту жизнь попадают с холода. Ну да, у них там на Ямайке морозы сильные. А ведь он живой еще, чертяка, черпает жизнь полной ложкой. Куплю, наверное, кассету, послушаю. Всех удовольствий восемь рублей за ТДК с записью. А на второй стороне концертник с «No Woman No Cry». И — домой.

***

Так до вечера и проболтался — то стирку затеял, то вещи перебирал и в шкаф развешивал. Котлет из кулинарии нажарил, с макарохами. Вот последние, в отличие от мороженого — шлак. То они альденте до хруста на зубах, а на десять секунд отвернулся — получай переваренную массу. Только тертый сыр немного спас ситуацию. Одно расстройство. Хорошо еще на душе, а не в кишечнике.