Пятое время года

Велембовская Ксения

– Боюсь, Алексей Иванович не разрешит мне постричься.

– То есть как не разрешит? Что это такое – не разрешит? Вы такая интересная девушка, с бархатными глазами, молоденькая, стройненькая! Ваш Орлов должен ходить перед вами на задних лапках.

Возражения по поводу того, что Ленечка никогда не будет ходить на задних лапках, вряд ли могли разубедить Галю, – она заранее насмешливо отмахнулась:

– Бросьте! Говорю вам как жена с шестилетним стажем: мужчины отлично поддаются дрессуре. Так что в следующий раз беру вас с собой. У меня отличный парикмахер… Ой, смотрите-ка, ваша хозяйка вышла в сад!

За заборчиком высокая

пожилая женщина мела метелкой на длинной ручке дорожку перед домом. Не подойти и не познакомиться было бы очень невежливо.

Галя капризно надула губы: ей хотелось еще поболтать.

– А как вы будете знакомиться? Вы хорошо знаете немецкий?

– Нет, в школе я учила французский. По-немецки помню с детства, от бабушки, всего несколько слов.

– Мой умный муж знает немецкий в совершенстве и страшно негодует, когда я увиливаю от занятий с ним. Он никак не может понять, что после всех ужасов, которые мы пережили, мне хочется просто понаслаждаться жизнью. Развлекаться, любить, дружить! Нинуля, кстати, хотите стать моей подружкой? Обещаю опекать вас и вами руководить. Вы мне понравились. Хотя обычно я не выношу красивых молоденьких девушек!

– Спасибо. Вы мне тоже очень понравились.

На дорожке к дому – ни травинки, ни листика, а хозяйка вновь исчезла. Не было ее и в гостиной, но дверь на кухню оказалась приоткрытой.

– Гутен таг, фрау Анна. Ихь хайсе Нина.

В серых, чуть навыкате глазах определенно промелькнуло удивление: должно быть, хозяйка представляла себе жену русского полковника несколько иначе. Поспешно отложив нож, которым чистила картошку, она поднялась, сдержанно поклонилась: «Гутен таг!» – и замерла, словно ждала распоряжений.

Нужно было сказать что-нибудь еще или хотя бы улыбнуться, но, растерявшись из-за полного незнания немецкого языка, она тоже застыла. Первой улыбнулась хозяйка – приветливо, по-доброму. После ответной застенчивой улыбки фрау Анна быстро выдвинула из-под стола, накрытого клеенкой, венский стул и кивнула, приглашая сесть. Поставила на газовую плиту металлический кофейник с остатками утреннего кофе, а на стол – маленькую фарфоровую чашку и сахарницу.

Статная, несмотря на свои лет шестьдесят, не меньше, одетая в строгое темное платье, фрау Анна удивительно напомнила кого-то. Кого же? Достаточно было хозяйке каким-то очень знакомым жестом поправить седые, заколотые высоко на затылке пушистые волосы, как исчезли всякие сомнения: бабушка! Конечно же, бабушка Эмма Теодоровна! То же широкое лицо с крупными чертами, те же умные светло-серые глаза, та же значительность в осанке. Фрау Анна была так необычайно похожа на бабушку, что сам собой напрашивался вопрос: не состоят ли они случайно в дальнем родстве?

Только какие вопросы она могла задать, если не помнила и самых простых, обиходных немецких слов и, к стыду своему, даже засомневалась, как правильно поблагодарить за чашечку горячего кофе: «данке» или «битте»?

– Спасибо.

– Пошалуста.

Распивать кофе в то время, как пожилая женщина чистит картошку, было верхом неприличия. К счастью, в резном буфете нашлась еще одна точно такая же чашечка, и кофе хватило, и точно вспомнилось, что надо сказать:

– Битте, фрау Анна.

– Данке, фрау… Нина.

С каждой минутой сдержанно улыбающаяся хозяйка, которая пила кофе маленькими глоточками, с большими паузами, будто священнодействовала, все меньше походила

на бабушку. Кстати сказать, бабушка никогда и не пила кофе. Она любила чай – по-русски горячий, крепкий, из большой фаянсовой чашки. С пряниками или домашним пирогом. Пила с удовольствием, весело, много, до бисеринок пота на полном, румяном лице. В бабушке вообще очень забавно переплелись черты характера ее родителей: в повседневной жизни она была по-немецки экономной и расчетливой, но если ждала гостей, то к столу покупалось все только самое-самое лучшее и, по-русски, в неимоверных количествах. А еще строгая бабушка Эми отличалась невероятной смешливостью. Представить себе фрау Анну сотрясающейся от неудержимого смеха было невозможно при всем желании… Вот ведь как интересно! Увидишь незнакомого человека, и сначала он обязательно напоминает кого-нибудь, а привыкнешь – сходство забывается. Так случилось и с Ленечкой: в первый вечер он показался очень похожим на артиста Столярова из кинокартины «Цирк», однако уже на следующий день стал самим собой – ни на кого не похожим. Лучше всех!

Бесконечный без него день все тянулся и тянулся. Уже и по саду набродилась, и цветами налюбовалась. Можно с ума сойти от безделья! Хорошо, что завтра воскресенье и Леня не уедет на службу.

Несколько красивых каменных домов на тихой, горячей от солнца улице были пустыми, без хозяев, остальные будто спали. Лишь в одном саду мальчик с девочкой играли в мяч и громко ссорились по-русски.

Сонно прозвучали в тишине гостиной и два осторожных аккорда на расстроенном пианино.

Разбудил короткий гудок машины. Через минуту послышались тяжелые шаги по лестнице. Непривычно хмурый, надутый, Леня бросил фуражку на кровать, упал в кресло и закрыл глаза.

– Что с тобой, Ленечка?

Усталые глаза приоткрылись. Если полковник Орлов на кого-то и сердился, то вовсе не свою бездельницу-жену.

– Ну и умотался я нынче! – Расстегнув китель, Леня долго, тупо смотрел на свои американские часы, купленные в прошлом году на «рейхстаговке», – должно быть, от усталости никак не мог сосредоточиться. Вздохнул и снова обессиленно смежил веки. – Собирайся, Нин, в гости поедем. Познакомлю тебя с нашими. У Иващенки, у жены, деньрожденье. Только поживей, люди ждут.

– А что мне надеть?

– Да чего хочешь!..

Вот тебе и «чего хочешь»! Стоило Лене увидеть черную юбку и мамину еще вполне нарядную серую кофточку в «рубчик», как он недовольно сморщился:

– Зачем ты в старье-то опять вырядилась? Чего люди скажут? У полковника Орлова жена ходит как нищенка? – распахнул гардероб и начал с раздражением перебрасывать вещи на «плечиках». – Вот, одевай! Ты просила чего-нибудь потемнее.

Незадачливый Ленечка наверняка очень старался угодить, когда покупал это «шикарное» черное платье, отделанное широким кружевом по подолу, глубокому декольте и рукавам и собранное в талии на тонкую резинку.

– Ты только, пожалуйста, не сердись, милый, но, по-моему, это пеньюар.

Леня не понял, тем не менее посмотрел на черные кружева уже с некоторым подозрением:

– Какой такой пеньюар?

– Ну… пеньюар – это попросту ночная рубашка.

– Не может быть! – бедный Ленечка прямо оторопел. Сообразив, что к чему, хлопнул себя по лбу и расхохотался. – Ах, я дурак деревенский! Хороши бы мы были, в ночной рубахе-то! Ладно, Ниночка, иди уж в чем собралась, в другой раз разоденемся!