Пятый сон Веры Павловны
Шрифт:
– Правильно.
– Гнали пихтовое масло?
– И это тоже правильно.
– Ты и Кобельков?
– Врать не буду.
– А потом Кобельков умер…
– Как это умер? – испугался Коровенков и борода его затряслась, как грязная рукавица.
– Ну, как? Тебе лучше знать, – заметил Сергей, не спуская глаз с Коровенкова. – Может, по пьяни упал головой на печку… А ты не дурак, ты сразу зафиксировал положение трупа… Хотел помочь следствию… А потом закопал труп…
– Еще чего! Возиться по такой жаре! – Коровенков сделал большой глоток и перекрестил потную голую грудь. – Я ж говорю, это он меня! Это я здесь звезданулся головой о печку. – Показывая, что он говорит чистую правду, Коровенков клятвенно приложил руку к тому месту голой потной груди, где предполагал местонахождение сердца: – Я в тот день рассказал ему про чудо, а он, зараза, смеялся. Он прирожденный атеист, ему бы вакханок да догаресс! Нажрался горячей водки и все тыкал пальцем, мол, неубедительное у тебя чудо. А я не соврал ни слова. Я в последний раз когда был в городе, пошел в храм и всю ночь молился. Я ведь православный, крещенный, со мною Господь лично знаком. Я цельную ночь не пил, не ел, не спал, утром только выпил, а так всю ночь молился. Чтобы не было войны! – торжествующе объявил Коровенков. – И сами видите, нет ее! Разве это не чудо?
– Ты погоди про чудо, – прервал гегемона Сергей. – Ты где закопал Кобелькова?
– А я закопал? – совсем испугался Коровенков.
– Ну, не утопил же ты его, – совсем разозлился Сергей. – Ты поднимись, поднимись, а то у тебя к голове прилило… – Он не стал уточнять, что у Коровенкова к голове прилило. – Там на крылечке одежонка какая-то, может, твоя?
Коровенков тяжело поднялся.
Стесняясь неодетого тела, он, пошатываясь, выбрался на крылечко, где действительно обнаружил под перилами сваленное кучей бельишко. Отворачиваясь, натянул черные, как ночь, трусы и такую же майку. Потом, вцепившись в перила крылечка, хмуро обозрел обрыдший ему пейзаж: крепкий бревенчатый сарайчик, голую поляну, брошенный на солнцепеке трактор… И вдруг вычислил чужие рюкзаки и жестяной похоронный венок, аккуратно прислоненный к колоде для колки дров… Кстати, на фоне тайги и еловых поленьев венок, как это ни странно, выглядел почти празднично.
– Это кому? – испугался Коровенков.
– Покойнику, – Сергей начал злиться. – Где закопал кореша?
Коровенков с великой тоской посмотрел на сизую тайгу, на сизое от зноя небо, отмахнулся от назойливого комара и все с той же тоской вдохнул горячий, горчащий от примеси дыма воздух.
– Ну? Где?
– Ага, вот прямо щас скажу! Вот так прямо и разбежался! – Коровенков неожиданно икнул.
– Не скажешь? – удивился Сергей.
– Да как скажу? Я ж не помню, – Коровенков снова болезненно икнул. – Может и закопал, да не помню.
– Колись, колись, Коровенков!
– Да правда не помню, – ничего не мог понять Коровенков. – Это ведь не я, а он считал чертиков.
– Каких чертиков?
– Да тут стали бегать по Кобелькову чертики. Поддаст горячего, они и бегают. Сам черный, а чертики бледные, хорошо видно. Ночью проснусь, а Кобельков сидит у печки и при лунном свете давит чертиков ногтями. А разве чертика, даже малого, ногтем возьмешь? Жара страшенная, сами видите, а Кобельков из-за чертиков стал робу рабочую надевать на ночь. А то, говорит, чертики щекочут кожу. Я что? Мне жалко. Я присоветовал. Бери химический карандаш, присоветовал, и каждого отдельного чертика помечай святым крестиком. Прямо так по чертику и помечай. Они, заразы, святого крестика совсем не терпят, мрут на месте или разбегаются. Поставь, присоветовал, на каждом крестик, они и спекутся! Ночью просыпаюсь, а Кобельков снова считает. Прямо как главбух в дорстрое. И губы фиолетовые. «Что, Кобельков, – спрашиваю, – химичишь?» – «Химичу». – «Что, Кобельков, помечаешь?» – «Буквально каждого, – отвечает. – Только, – жалуется, – им это по барабану. Как бегали, так и бегают. Только одни теперь помечены святым крестиком, а другие просто так».
Коровенков злобно сплюнул:
– Он в чудо не верит!
Сергей покачал головой:
– Приехали мы тебя огорчить, Коровенков.
– Это еще как?
– А очень сильно. Ты, правда, сильно огорчишься, даже жалко тебя.
– Это еще почему?
– А ты не кулдычь – почему да почему. Ты сам догадайся.
Коровенков догадываться не стал, а икнув, переспросил тупо:
– Венок кому?
– Ты уже спрашивал.
– Ну, забыл я, – виновато опустил глаза Коровенков. И опять переспросил: – Венок кому?
– Кобелькову, наверное.
– Да почему все ему, да ему?
– Ну, ты тип! – изумился Сергей. – Венок и тот под себя гребешь.
– Да я же по справедливости!
– А нужно по закону, – строго возразил Валентин, вступая в беседу. Он даже помахал рукой, отгоняя редких, но надоедливых комаров. – Мы, правда, приехали сильно тебя огорчить, Коровенков. Вот прямо сейчас и огорчим.
И потребовал:
– Показывай!
– Чего показывать?
– Покойника.
– Какого еще покойника?
– Кобелькова.
– А почему он покойник?
– А ты не знаешь?
– Да откуда ж мне знать? Вы когда пришли, я спал. А Кобельков ушел раньше. Не привязывать же его. Может, по воду ушел, а может, по виски. А может, по горячую японскую водку.
– По виски?
– А что такого?
– Где можно найти виски в тайге?
– Да у немца.
– У какого еще немца? – От жары, от редких, но назойливых комаров, от тяжких запахов, облаком окружающих потного Коровенкова, Сергея буквально мутило: – Глотни воды и расскажи толком, где покойник?
– Где покойник, не знаю, – уже несколько уверенней заявил Коровенков. – А вот Кобельков, козел, пошел, наверное, по виски. Я ж говорю, не идет ему чистяк. Ну, никак не идет, обязательно нужно разбавить. Лучше бы горячей водкой, но водка кончилась, вот он и пошел.
– Выходит, он жив?
– Кто?
– Да Кобельков, Кобельков. Что тут непонятного?
– Я же говорю, тот еще козел!
– А силуэт на полу?
– Так я ж говорю, это я падал.
– А звонок Серому? Какой-то рыбак звонил, дескать, на заимке по немыслимой жаре какой-то мужик помер. Это что?
– Ну, было… – с трудом вспомнил Коровенков. – Рыбака помню. Думал, он утонул… Сидели, пили горячую водку. С банки кольцо сорвешь, водка чуть не вскипает… Кобельков расстроился – жарко, пошел к немцу по виски, а мы заправились чистяком… А Кобелькова все нет и нет, как помер, зараза… Наверное, помер, говорю, такого и посылать за смертью… Рыбак вроде как испугался и пополз в лодку… Хороший человек, не забыл, позвонил Серому, – похвалил рыбака Коровенков. – А потом я сам, кажется, выходил в эфир… Только батареи не тянут, ничего не слышно…
До Коровенкова вдруг что-то дошло:
– Вы от Серого, что ли?
Сергей кивнул.
Он не знал, радоваться или злиться.
Радоваться, наверное, решил он. Что бы там ни было оба гегемона, кажется, живы. И обрадовал Коровенкова: венок за ваш счет, дескать! Это дорогой венок! И весь проезд до заимки теперь за ваш счет! Хотел устрашить гегемона. И все простои оплатите.
– У нас же горючка кончилась, – раздумчиво удивился Коровенков. – Говорю, молонья шаркнула, все выгорело до дна. Как налетит-налетит гроза, сухая, страшная! Хорошо, тайга не загорелась. Правда, она и так горит, – повел морщинистым носом Коровенков. – Всей горючки осталось литров двадцать, держим отдельно в канистрах. Мало ли что… А лапник тяжелый, в руках его не потащишь… – Он одним глотком прикончил вонючее пойло, бросил кружку на крылечко и глаза у него зажглись. – Ты же видишь, начальник, я всегда твердо на рабочем месте! А Кобельков? Вот с него и слупи растрату! Ишь ведь, Башмачок хрюстальный, Живой труп, – выругался он. – Все, все слупи с него, начальник, а то уйдет, зараза, а я за двоих мантулю.