Пылающие алтари
Шрифт:
Дион действительно старался ходить медленно — не так досаждали колокольцы на накидке, и походка становилась плавной, величественной, Не была заметна хромота.
Мегиллу этот язвительный диалог привел в дикий восторг. Он хлопал себя по жирным ляжкам, нутро его хрипело и грохотало, исторгая порой звуки и вовсе нечеловеческие. С тех пор он уже не хотел видеть и слушать Диона и Люкиску порознь.
57
Две
Дион понял, что Люкиска прекрасно знает стихи греческих и римских поэтов, и потому решил подыграть прихоти степного багатара. Он первым приветствовал «лаконянку», когда в следующий раз их ввели в шатер;
Добрый день, долгоносая девчонка, Колченогая, с хрицотою в глотке, Большерукая, с глазом, как у жабы, С деревенским, нескладным разговором… [58]Люкиска отвечала не менее любезно, чуть искажая Катулла в духе, приличествующем, обстоятельствам:
58
Отрывок из стихотворения Катулла (XLIII). Перевод А. Пиотровского.
Дион смягчал едкость своих сатир, и они: приобретали характер озорных любовных песенок, какими юноши любят развлекать девушек в Спарте:
Мне поцелуй подружка обещала: Мол, утолит им голод мой любовный. Я ж ответил: «Сочти сперва песчинки. Что лежат недвижные у моря». Я сказал: «Сочти, дружочек милый, Звезды все в ночном безмолвном небе, Что с высоты взирают на деревья, Где всегда встречаемся мы тайно. Вот когда бы столько ж поцелуев Ты мне подарила на свиданьи Сверх того, обещанного ныне, Страсть мою, пожалуй, утолила б».59
Слегка измененный отрывок из стихотворения Катулла (XXV). Перевод С. Апта.
Простота нравов племени роксоланов делала наложниц доступными взорам других мужчин. Они жили в неохраняемых шатрах по нескольку человек, вместе с другими женщинами выполняли будничную работу кочевниц. Дион часто приходил к ним, слушал их рассказы, песни, сплетни. Однажды ему рассказали о том, как попала к роксоланам Люкиска.
Она была дочерью богатого купца в Пантикапее, но воспитывалась в спартанском духе. Люкиске было семнадцать лег, когда ее увидел Мегилла. Боспорский царь Тиберий Ининфимей Давал пир по случаю заключения выгодного союза с роксоланами. Среди послов был сам Мегилла, переодетый простым воином и потому не узнанный эллинами. Красивая девушка, танцевавшая на пиру и певшая гостям, произвела на него сильное впечатление. Мегилла страстно влюбился в нее и очень страдал. Роксоланам спешно пришлось выполнять тайное приказание своего багатара. Они разрешили возникшую вдруг задачу с помощью золота. Подкупленные рабы-скифы выкрали ночью девушку и вывезли ее за город. Остаток ночи и весь следующий день Люкиску везли в закрытой повозке в глубь степи. А когда погоня окончательно сбилась со следа, молодую эллинку пересадили на коня. С тех пор минуло несколько лет.
Постепенно Дион и Люкиска привыкли к положению партнеров. Исчезло ощущение отчужденности, взаимной неприязни. Отношения их стали ровнее, естественнее. И только диалоги продолжали сохранять язвительность и Мегилла по-прежнему восторгался ими. Его грубая чувственность нуждалась в них, как остывшая пища в подогреве.
Сменялись над степью дни ночами, полнолуния новолуниями, не торопясь приходила новая зима. Ничто не менялось только в судьбе пленного эллина и прекрасной наложницы Мегиллы…
Как-то Люкиска показала Диону очередной подарок багатара — драгоценное ожерелье.
— Мишура наложницы радует лишь ту, у кого душа рабыни, — сказал ей на это старый воин и вдруг уловил в ее взоре немой укор и пронзительную мольбу.
Неожиданно сильно подействовал на Диона этот взгляд. С его глаз будто спала пелена. Нежную и легко ранимую душу гордой эллинки увидел он под личиной легкомысленного, высокомерного
Взяв кифару, Дион запел песню, которую певал в давние времена одной Эвтерпе:
Кажется мне тот богоравным или — Коль сказать не грех — божества счастливей, Кто сидит с тобой, постоянно может Видеть и слышать Сладостный твой смех; у меня, бедняги, Люкиска, он все отнимает чувства: Вижу лишь тебя — пропадает сразу Голос мой звонкий.В глазах Люкиски — радостное изумление…
Тотчас мой язык цепенеет; пламя Пробежит вдруг в ослабевших членах. Звон стоит в ушах, и скрывает очи Мрак непроглядный… [60]60
Отрывок из стихотворения Катулла (LI, перевод С. Ошерова), который по существу является его переводом знаменитого стихотворения древнегреческой поэтессы Сапфо (конец VII — начало VI века до н. э.). Дион вставляет в текст нужное ему имя (Люкиска), так же как это сделал Катулл при переводе.
С этого дня между Дионом и Люкиской протянулись нити еще не ясного им самим чувства. Пленный эллин часто ловил на себе взгляд наложницы, полный ласкового удивления и тревоги. И сатирические диалоги в шатре Мегиллы несли теперь в себе нечто новое, что не мог уловить слух необузданного варвара.
Ужель страшилищем ливийских скал, Львицей, Иль Сциллы-чудища утробою Мерзкой С таким ты злым и черствым рождена Сердцем? В тоске последней, смертной, я тебе Крикнул, Ответом, о жестокая, мне был Смех твой! [61]61
Стихотворение Катулла (LX). Перевод А. Пиотровского.
Племена роксоланов, подвластные Мегилле, кочевали на огромном пространстве севернее Меотиды [62] , между реками Борисфеном [63] и Доном. Палаточно-шатровая столица степного царька стояла на берегу Сиргиса [64] , раскинувшись на живописных холмах. От неспокойных соседей ее защищали полноводные реки. Окружающие перелески изобиловали зверьем. На богатых пастбищах тучнел скот. Отсюда роксоланы уходили в набеги. Данники свозили сюда свои дары, торили дороги торговые караваны. Потому здесь наряду с временными шатровыми сооружениями возникали жилые постройки, склады, мастерские. Городище напоминало собой сиракскую крепость Успу, только без оборонительной стены, и со временем должно было превратиться в большой, оживленный город.
62
Меотида, или Меотийское озеро — название Азовского моря у древних греков и римлян.
63
Борисфен — греческое название Днепра.
64
Сиргис — древнее название Северского Донца.
Однажды Дион, обходя лагерь, забрел в квартал кожевенных мастерских. В воздухе висел устойчивый кислый запах дубильных веществ. Между низкими землянками под палящими лучами солнца бородатые рабы-кожемяки сильными руками скребли и мяли в деревянных чанах бычьи шкуры. Одежда их представляла собой странную смесь эллинских и сарматских нарядов. Низкими тягучими голосами пели они печальную песню без слов…
— Кожемяки Мегиллы не эллины ли случайно? — спросил как-то Дион Люкиску.
— Да, это наши сородичи, — ответила она.