Пылающий остров
Шрифт:
— Да? Я как-то не думал, право, об этом. Я знал, что это ужасно, и пытался от него защитить…
— Иван Алексеевич, это все равно, что пытаться остановить вращение Земли, упершись плечом в скалы Казбека. Ведь вы же хотели задержать прогресс, а это невозможно. Ибо прогресс подобен мчащемуся локомотиву, управляемому законом развития человеческих отношений. Его движение не может остановить один человек. Во всех случаях он должен будет опереться на опыт, знания и достижения предшествующих поколений и смежных областей науки. Точно так же не может
— М-да!. Право, надо подумать, взвесить… Это, пожалуй, так ново для меня…
— Это даже не так ново для вас! Ведь вы не станете отрицать, что бессмысленно одному человеку выпить океан, чтобы спасти тонущий пароход? Что бессмысленно одному человеку пытаться перестроить несправедливые человеческие отношения тем, что он в течение двадцати пяти лет будет рисовать и нарисует замечательную картину, взглянув на которую люди должны подобреть? А ведь так думал художник Александр Иванов, работая над своей картиной «Явление Христа народу».
— М-да!. Право… Какие, я бы сказал, хлесткие аналогии! Но ведь у меня же была конкретная цель…
— В аша цель, вернее, средство, было молчание. Но силой обстоятельств вы поставлены были перед необходимостью противодействовать. Это логический путь всякого, кто противопоставляет себя обществу. Из человека, который хотел мыслить и действовать «один за всех», вы превратились в человека, который встал «один против всех». За счастье человечества, Иван Алексеевич, можно бороться только организованными средствами. И если бы вы вместе со своим открытием встали в сплоченные ряды, вы сделали бы во его крат больше, чем могли или даже хотели сделать как индивидуалист.
Профессор очень долго молчал.
— М-да! — наконец произнес он вздыхая. — Может ли слепой прозреть? Видимо, я действительно слишком долго жил в другой стране с иными взглядами…
Василий Климентьевич достал блокнот и раскрыл его:
— Да, вы долго жили там. Ассистент профессора Бакова И. А. Кленов покинул Россию в 1913 году. Профессор Кленов, живший сорок лет в Америке под именем Вонелька…
Профессор кивнул:
— Я вел чужую жизнь, чтобы скрыть тайну.
— Так. Профессор Кленов, он же Вонельк, вернулся на родину только через сорок лет. Открыв властям свое имя, он стал гражданином СССР, отказавшись от принятого перед тем британского подданства.
— У меня не было выхода. Американца Вонелька никогда не выпустили бы из Америки. Он слишком много знал…
— И в том числе много того, что навеяно было окружавшей его средой, газетами, которые он читал. Став советским ученым Кленовым, вы все же рассуждали, как профессор Вонельк, у которого в Америке было только одно средство борьбы — демонстративный уход из Корнельского университета и молчание.
— Поймите, товарищ министр, — неуклюже горбясь, поднялся Кленов. — Даже здесь, в Москве, я оставался
Сергеев недоуменно поднял седые брови.
Кленов продолжал:
— В руках Вельта страшное средство… Он мог бы зажечь воздух. И только я удерживал его от этого, я удерживал его своим знанием тайны сверхаккумулятора. Фауст кровью подписал условия… Мефистофель выполнял их. Вельт — сатана, и он так же честно выполнял условия, которые поставил мне на «Куин-Мэри». Он настиг меня на лайнере, когда я был уже британским подданным и покидал Америку навсегда.
— Какие же это были условия?
— Он предупредил меня, что едва узнает о появлении в СССР сверхаккумуляторов, сочтет это открытием тайны и тогда…
— Что тогда?
— Он выпустит из лаборатории огненное облако, он превратит его в пылающую стену, которую двинет на континент… Нет, мне даже трудно, осмелюсь вас заверить, повторить все, что он сказал.
— И вы боялись этого?
— Я боялся даже газетного объявления о диссертации Садовской, где упоминались сверхпроводимость и аккумулирование энергии. Я рад был, что печать поместила мое опровержение этих идей. Вельт видел, что я соблюдаю тайну.
— И полагаясь на его слово, вы готовы были…
— Ах, не повторяйте, Василий Климентьевич… Я уже объявил себя преступником и умоляю, заключите меня скорее под стражу, за решетку, а если возможно, расстреляйте…
— И полагаясь на его слово, вы трепетали перед неизбежным повторением вашего открытия?
— Ах, почтеннейший, оно уже никогда больше не повторится… Говорят, слепые видят вспышку атомного взрыва. Я увидел. Оно не повторится, потому что его не надо будет повторять. Последним своим деянием я открою тайну миру, Родине, вам…
— Прежде позвольте мне открыть вам, как держал своё слово Вельт, пленником которого вы оказались на протяжении всей вашей трудной жизни.
— М-да!. Не расслышал или не понял?
Министр нажал кнопку. В дверях показался секретарь.
— Федор Степанович, своим первым поручением…
— Есть, товарищ уполномоченный правительства! — С этими словами секретарь вошел в комнату и положил на стол кассету.
— Все, Федор Степанович.
Секретарь вышел.
Министр пододвинул к себе стоявший на столе магнитофон и вставил туда ленту. Несколько секунд слышалось шипение.
«Хэлло, мистер Вельт!» — раздался голос Ганса.
Кленов вздрогнул и насторожился.
«Хэлло, Ганс? Проклятье! Что за шутки? Почему вы на «Голштинии»?»
«Вы лучше спросите, биг-боос, почему я не в аду».
«Но, но! Что это за тон? У меня не слишком много времени для вас!»
Министр остановил прибор.
— Что это такое? — приглушенно спросил Кленов.
— Это разговор небезызвестного вам мистера Вельта с Тихим океаном. Сущность того, что я хотел вам сказать, вы поймете из дальнейшего. Методом интерференции перекрестных волн удалось записать этот разговор, хотя он и велся на направленной волне.