Пылкий романтик
Шрифт:
– Может быть, – прищурился Джулиан, – все-таки скажешь?
Леклер заговорил не сразу:
– Ты, думаю, в курсе, Джулиан. Это не первый раз, когда мой близкий друг начинает роман с моей сестрой.
– Я не Уидерби, Леклер.
– Да, – покачал головой тот, – ты не такой, как он. При первом взгляде он – сама галантность, обходительность, очарование, а раскусишь – поймешь, что вместо души пустое место. Его можно сравнить с длинным скабрезным романом, тебя же – с томиком стихов.
С одной стороны, Джулиан был польщен таким сравнением, но с другой, он знал, что скабрезные романы обычно пользуются большим спросом,
– За Пен уже утвердилась слава женщины, меняющей любовников, как перчатки, – сказал Леклер. – За ней тянется шлейф сплетен еще с Неаполя.
– В Неаполе у нее не было никаких любовников, Леклер. Так, два-три легких флирта.
– Теперь уже никто в это не поверит. А что до тебя, Джулиан. Ты ведь завоевал прочную репутацию человека, который все время жил тихо-мирно, а теперь вдруг охвачен страстью к взбалмошной бабенке.
– Я в шоке, мой друг.
– Что ж, – усмехнулся тот, – вот тебе и награда за то, что все эти годы был скромником!
Джулиан развел руками:
– Нет худа без добра. Теперь по крайней мере хотя бы одна женщина убедилась, что я могу быть и коварным соблазнителем!
Леклер рассмеялся. Они прошли еще немного.
– Джулиан! – снова начал он. – Бьянка заявила, что ты собираешься продолжать роман с Пен, пока она будет жить у нас. Я лично ничего не имею против. Об одном лишь прошу: дети ни о чем не должны догадаться.
Леклер снова погрузился в раздумья. Джулиан, хорошо знавший его, чувствовал, что Леклер хочет еще что-то сказать, но ему мешает какая-то внутренняя борьба.
– Ты понимаешь, – заговорил наконец тот, – что граф еще, может быть, решится вызвать тебя на дуэль? Честно говоря, не знаю, насколько хорошо он управляется с пистолетом. Я даже пробовал навести об этом справки, но впустую.
– Что ж, я готов это выяснить, если он меня вызовет.
– Ты так беспечно говоришь об этом!
Джулиан молчал, слушая приятный звук шуршавших под ногами листьев.
Леклер вдруг остановился, вперив в Джулиана взгляд.
– Ты уже почти спровоцировал графа на дуэль. Тогда, На дороге. Слава Богу, что он все-таки одумался. Ты это нарочно?
– Я готов к дуэли, Леклер, – уклончиво ответил он.
– Пен об этом знает?
– О чем?
– О том, что ты считаешь дуэль решением проблемы.
– Пожалуй, нет.
– А если ты проиграешь, Джулиан?
– Что ж, тогда защищать Пен будешь ты. Тебе я доверяю. Но я не собираюсь проигрывать, Леклер.
– И ты ожидаешь, – усмехнулся тот, – что я одобрю это безумие?
– Поверь мне, Леклер, я кое-что знаю о Глазбери. За свою жизнь он успел натворить много такого, за что другого давно бы повесили. И поверь, я знаю, что говорю: по-настоящему защитить Пен от графа может только его смерть. Так что дуэли буду лишь рад, Леклер.
– Ты хочешь наказать его или защитить ее?
«Вот оно! – подумал Джулиан. – Ради этого вопроса ты и начал весь этот разговор».
– Ты хочешь сказать, Леклер, – произнес Джулиан, – что у меня бесчестные намерения?
– Да, черт побери, – взорвался тот, – именно это я и хотел сказать!
– Ты имеешь в виду относительно дуэли или относительно твоей сестры?
– Черт побери, Джулиан...
– Уверяю тебя, Леклер! – поспешил перебить его он. – В случае смерти графа или развода я лично готов, как честный джентльмен, соединиться с
Леклер глубоко вздохнул. На лбу его залегла глубокая складка.
– Возможно, что и вызвал, – рассеянно проговорил он. – Вернемся лучше к дамам, Джулиан. – Он зашагал по направлению к дому. – Полагаю, Бьянка уже успела удовлетворить свое любопытство, выспросив у Пен все пикантные подробности.
– Какие именно? – усмехнулся Джулиан. – Хороший ли я любовник?
– Ну хотя бы... – пожал плечами Леклер.
Куда же, черт побери, подевались Джонс и Хенли?
Глазбери с возмущением швырнул пачку писем на стол. Опять ни одного от Джонса с его характерным почерком – квадратными буквами.
Даже если Пенелопа бежала от них, должны же они, в конце концов, написать об этом! Вся Британия знала путь Пенелопы в мельчайших подробностях. Как мог не знать этого Джонс? Не иначе, мерзавец получил его деньги и смылся!
Лакей подал графу фрак.
– Я понадоблюсь вам, когда вы вернетесь, сэр?
– Нет. Можешь отдыхать. Со всем справится Цезарь.
– Хорошо, сэр.
Глазбери недоверчиво покосился на отражение лакея в зеркале. Что значит «хорошо»? И огонек какой-то в глазах. Этот негодяй смеет еще радоваться, что хозяин дал ему поблажку? В прежние времена за такое бы...
Он перевел взгляд на самого лакея. Нет, скорее всего вольнолюбивый огонек в глазах ему просто показался. Лицо малого не отражает, пожалуй, ничего: ни послушания, ни строптивости. У него самого, должно быть, расшалились нервы после разговора с Пен.
Теперь граф был готов идти на званый вечер.
«Надеюсь, – подумал он, – на этот раз хотя бы пригласили гостей поприличнее! Этот Перес со своей женой. Где он только ее откопал? Такое впечатление, что она из самых низов!»
Неспроста, должно быть, эта сеньора Перес так допытывалась у него, что он думает о недавней отмене рабства. Наверняка она сама полукровка. Уж слишком смуглая у нее кожа, даже для испанки. И как только ее пускают в приличное общество? Неужели она не понимает, что в глазах света она всего лишь экзотическая диковинка, мода на которую скоро пройдет? Она, вероятно, так и радуется этому новомодно либеральному посягательству на права дворян, что сама лишь недавно из грязи в князи. Граф почувствовал тогда на себе косые взгляды, когда заговорил об этом, но они его ни капли не смущали. К тому же потом он поставил эту красотку на место. Оставшись с ней наедине, он дал ей понять, что подозревает: она вовсе не жена Переса, а содержанка.
Этим он вывел ее из себя. Он явно видел страх, мелькнувший в ее глазах. Что ж, будет знать свое место!
Он направился к карете. На званый вечер ехать было еще рано, но у него были кое-какие дела, с которыми надо побыстрее разделаться. В конце концов Джонс и Хенли исчезли, не закончив свою работу.
Граф велел кучеру ехать в одно злачное место близ Ньюгейта. Услуги публики, которая там обычно ошивается, могут ему пригодиться.
На следующий же вечер Пен решила свой роман сделать достоянием всего света. Появившись в театре в сопровождении Софии и Адриана Бершар, она уселась в фамильной ложе герцогов Эвердон. Оттуда Пен была видна всему театру.