Пытка любовью
Шрифт:
И так повторялось три раза. Одно и то же, через месяц - полтора. Нелепо. Но для уважаемых работников колонии со звёздами на погонах это была их работа. Их "трудная и опасная работа по перевоспитанию осуждённых преступников", а поэтому и высокооплачиваемая. А для подлых совейских зэков это было нудное и нелепое "прохождение комиссий", чтобы хоть куда-нибудь вырваться из-за колючей проволоки опостылевшей уже за долгие годы зоны.
Зима в этот год была обычная, снежная, но без сильных ветров. Морозы за сорок градусов были недели две в январе. Но этого как бы никто "не замечал", и зэков вывозили на строительство свинокомплекса, хотя по закону нельзя было вывозить зэков на дальние строительные объекты в морозы свыше
Те из зэков, у кого уже был лагерный опыт, пришивали на двух резинках изнутри к своим фуфайкам наспине квадратные куски от боковин старых валенков. На таких валенных ковриках было теплее сидеть в фургонах на промёрзших лавках. На резинках их было легко доставать, и они сами прятались под фуфайку при вставании зэка с лавки. Многие из тех зэков, которые сидели каждый день на таких промёрзших лавках просто в ватных штанах, схватывали от этого геморрой. Некоторые зэки, которые сидели на лавках спиной к железу фургонов, пришивали такие "коврики" ещё и без резинок изнутри к спине своих фуфаек, чтобы не было холодно сидеть, откинувшись на железо спиной.
Тёплых рукавиц в колонии не выдавали. Каждый зэк ходил в том, что имел. Кому-то меховые рукавицы присылали в бандеролях, а Игорь, узнав об этом ещё на тюрьме, сшил там себе меховые рукавицы из своей чёрной меховой зимней шапки. Они оказались очень тёплыми. В них он и ходил все зимы в зоне.
Во время прохождения Игорем трёх комиссий, его бригада была уже самой передовой не только на объекте ЖБК, но и в зоне.
Как-то в воскресный день, после того, как Игорь "прошёл" уже третью комиссию, к нему подошёл отрядный шнырь, и сказал, что у входа в барак его ждёт какой-то зэк, который говорит, что он фотограф. Игорь вышел из барака и увидел зэка, с которым его случайно познакомили, когда ещё Игорь был школьным художником-библиотекарем. Этот зэк на воле был корреспондентом какой-то газеты. А его отличительной чертой в зоне было то, что с любым зэком он разговаривал на "вы" и никогда не употреблял в своём разговоре матерных слов. Его разговор всегда напоминал некий симбиоз из разговорной речи очень уж культурного человека и газетного жанра "культура". Такая нелепость в зоне явно обескураживала каждого зэка, который бы с ним ни разговаривал. И так продолжалось год за годом. Зэки считали его со странным заё...м в голове, и старались вообще с ним не общаться. Игорь уже больше года не встречал его. А в последний раз, при какой-то случайной встрече, коротко поговорив с ним, Игорь отметил, что тот остаётся всё такой же белой вороной.
Увидев Игоря, вышедшего из барака, тот заулыбался и протянул ему руку.
– Здравствуй, Игорь, - заговорил он, тряся его руку в рукопожатии так, как будто долгое время ждал этой встречи, - Мне сказали сфотографировать тебя на "доску передовиков" колонии. Пойдём сейчас ко мне в мастерскую, и там я тебя сфотографирую.
–
– А где это такая "доска передовиков"?
– спросил Игорь.
– В штабе, на втором этаже, - ответил тот.
– А кто сказал тебе, что меня надо сфотографировать?
–
– Замполит приказал.
–
– А где твоя мастерская?
–
– Там, где раньше сапожка была. Пойдём.
–
– Подожди немного, я переобуюсь, не в тапочках же идти, и фуфайку с шапкой надену, - сказал Игорь.
Переобуваясь в бараке, Игорь подумал: "Наконец-то он на "ты" начал разговаривать. Понял, всё-таки, что в зоне разговаривать с каждым на "вы" слишком уж нелепо".
По дороге Игорь всё вспоминал и никак не мог вспомнить, как зовут этого фотографа, бывшего корреспондента. Помнилось лишь то, что зэки между собой называли его прип...женным корреспондентом.
– Проходи, Игорь, не стесняйся, - говорил фотограф, пропуская Игоря в дверь, - Фуфайку с шапкой повесь вот здесь, - говорил он, быстро снимая свою фуфайку с шапкой. Он повесил их на гвозди, несколько штук которых было вбито в стену рядом с дверью вместо вешалки. Игорь последовал его примеру.
В его просторной фотомастерской с двумя окнами был один старый светлый однотумбовый письменный стол, три стула на железных трубчатых ножках, зэковская тумбочка, самодельная полка с каким-то хламом и старый динамик внутреннего радио. Почти в центре комнаты стоял треножник с фотоаппаратом "Зенит", который был направлен в сторону стула, за которым на стене была натянута гвоздями белая простыня. По обе стороны от простыни, на вбитых в стену гвоздях на самодельных плечиках, сделанных из палочек, к центру которых были привязаны верёвочные петли, чтобы их можно было повесить на гвозди, висели два вольных пиджака с вольными рубашками под ними. Один из пиджаков был тёмно-серого цвета, а другой светлый в клеточку. По обе стороны от треножника с фотоаппаратом стояли два куцых самодельных светильника, сваренные из тонких труб и толстой проволоки, и направленные на простыню своими отражателями, грубо сделанными из алюминиевой жести.
– Присаживайся пока на любой стул. А я сейчас сделаю всё, что будет нужным.
–
– Ты прости, я уже и запамятовал, как тебя зовут, - извинился Игорь, - Сергей, кажется. Или нет?
–
– Александр, Саша, - отозвался тот, суетливо крутясь в своей мастерской, - И немудрено. Давно не виделись, да и встречались не так уж часто... Да... Вот этот светлый тебе подойдёт лучше, - и он снял со стены светлый пиджак в клеточку, - Снимай свою куртку. Повесь её у двери на гвоздь, а это оденешь.
–
Игорь снял свой лепень и повесил его на гвоздь рядом со своей фуфайкой. Под пиджаком на плечиках была белая с какими-то редкими синими узорными крапинами рубашка. У рубашки и у пиджака на спине материал был вырезан, чтобы кто-нибудь из зэков не мог их использовать для побега из лагеря. Целыми были лишь их части над плечами, воротники, передние части и рукава, то есть лишь то, что могло отображаться на фотографиях.
– Одевай всё это и садись вон на тот стул, - указал Игорю Александр, - Рубашку в брюки заправлять не нужно. Её не видно будет на фото.
–
Игорь надел всю эту "мишуру" и сел на стул перед фотоаппаратом. Александр поправил на нём эту "одежду", включил осветительные лампы, и каждый раз чуть поворачивая голову Игоря своими руками, сделал три снимка с различной выдержкой фотоаппарата.
– Ну, вот и всё. Можешь переодеваться опять в своё, - удовлетворённо сказал он.
Игорь начал переодевание и запутался в рубашке, снимая её.
– Говорил же им, не обрезайте так много, - возмущённо говорил Александр, помогая Игорю выбраться из этой "рубашки", - А им всё по х...
– всю спину на ней вырезали.
–
– Ого!
– удивился Игорь, - Ты уже и матом начал крыть.
–
– Да в этой клоаке долго и не прожить без мата, - возмущённо проговорил Александр, - Хотя и там, за забором точно такая же клоака, только чуть больше разбавленная другими сточными водами.
–
– Это лишь маленькие ручейки, - отозвался на это сравнение Игорь, - А вся клоака - это вся эпоха цивилизации.
–
– О! Это ты в самую точку попал, - округлил Александр глаза, как от внезапного прозрения, - И как я сам до этого не додумался? Ведь это же вся сраная эпоха цивилизации и есть клоака! У нормальных людей и высказывания верные. Всё нужно называть своими истинными именами.
–