Пытка любовью
Шрифт:
Они знали, что Могила защитил свою кандидатскую диссертацию "по клещам или по бабочкам", как выражались знающие об этом зэки в зоне. На воле он лишь "преподавал что-то в каком-то ВУЗе". Лечащим же врачом он никогда не был, и не являлся лечащим специалистом. Но у него был диплом. Поэтому, хотя, скорее всего, были и более обоснованные и веские для этого причины, он и был лечащим врачом стационара. По-видимому, исходя из всего этого, комиссия срочно направила Игоря в "зэковскую" областную больницу.
Этот путь был проделан им в автозаке, с заездом автозака в городскую тюрьму,
На областной больничке оказалось, что в его лечащем отделении нет лечащего врача, так как она только день назад как ушла в отпуск. Замещавшая её женщина-врач, которую, по её выражению, "упросили побыть лишь один месяц в этой больнице", была врачом-кардиологом, работавшей в какой-то городской поликлинике.
Она долго объясняла это Игорю, извиняясь, за то, что она не специалист, и что здесь она оказалась лишь "по воле случая". Затем она сказала, что выпишет Игорю такие лекарства, которые "как бы заморозят" его состояние болезни, и не дадут болезни далее прогрессировать. А когда выйдет из отпуска Таисия, так она называла ушедшего в отпуск врача, то она вылечит Игоря, потому что является лучшим врачом города по своей специальности.
Так Игорю пришлось проваляться ешё один месяц, дыша одним лёгким, чтобы не болело больное, и мёрзнуть ночами от своих ледяных ног. Состояние его было по-прежнему чумным, он мало с кем общался, и в основном лежал в постели, не снимая больничного халата, поджав ноги и укрывшись с головой под тонким байковым одеялом, чтобы не мёрзнуть, хотя в палате было не холодно. Лежать на спине он не мог, потому что ему кололи раз по десять в день больные уколы в ягодицы. Невозможно было и сидеть более-менее ровно, как все нормальные люди, да и ходить было больновато.
Таисия действительно вылечила его после того, как она вернулась из отпуска. Она сразу же изменила его прежний курс лечения. Затем, по прошествии какого-то времени, она ещё раза два или три меняла его. А при первом прослушивании Игоря и в беседе с ним, она так смотрела на Игоря, как будто удивлялась тому, что этот человек всё ещё может сам держаться на ногах без посторонней помощи. По крайней мере, этот чисто человеческий взгляд Таисии надолго запомнился Игорю, хотя он был тогда и в чумном состоянии.
Все зэки любили Таисию за то, что она по-человечески относилась к больным зэкам, как к простым больным людям, нуждающимся в её помощи. Зэки рассказывали вновь прибывшим больным, что она "немножко дура", что её с радостью приняли бы в любую больницу города, а она работает здесь, в зоне, врачом. Рассказывали, что однажды она попала в аварию на машине, и у неё была "вдребезги разбита голова", и вместо частей черепа, удалённых при сложнейшей операции, у неё "кое-где стоят искусственные пластины, а в одном месте и вовсе нет ничего". Но она лечит зэков, и каждый день задерживается в больнице допоздна.
Таисия была красивой женщиной лет тридцати, с волосами каштанового цвета до плеч, завитыми в крупные локоны не мешающей ей в работе причёски, с большими карими глазами, и с красивой, женственной улыбкой, обнажающей ровный ряд крупных белых верхних зубов. Она ничуть не стеснялась жадных зэковских глаз и часто одевалась в облегающие её красивое тело короткие юбки и в кофты с достаточно глубокими вырезами, чуть обнажающими её красивую, высокую грудь.
В палате, при осмотре очередного больного зэка она могла наклониться над его кроватью, прослушивая или простукивая его пальцами рук, ешё больше обнажив при этом видимость своей груди. Или могла закинуть ногу на ногу, показав при этом больным зэкам в палате часть красивого бедра, обтянутого тонкими колготками.
Её белый халат был постоянно с расстёгнутыми пуговицами, а на шее постоянно висела трубка для прослушивания. Она ходила быстрым широким шагом, полы её халата при этом развевались, а её женственная походка "сводила зэков с ума". Но ни один зэк не смог бы её оскорбить действием, поведением или словом. Такого зэка просто сразу бы задавили другие.
Обращаясь к ней с вопросом, или отвечая на её вопросы, зэки называли её не иначе, как Таисией Александровной. Она разговаривала с зэками запросто, и как-то неофициально. Ответной шуткой, улыбкой или искренним красивым смехом отзывалась она на шутки зэков. И никто из них не мог сказать при ней грубую или пошлую шутку.
Но в разговорах между собой, а такие разговоры возникали часто, и особенно после её очередных и внеочередных обходов больных, зэки называли её просто Тайкой. Но это звучало не оскорбительно, а как-то человечно, немного по-свойски, и чуть грубовато, по-зэковски, но так, как только зэк может называть всем зэкам знакомого, всеми ими любимого и дорогого человека.
– Ну, Тайка, даёт! Во светанула!
– восхищённо говорил кто-то, после её выхода из этой палаты.
– Аж дух перехватило, - откликался другой.
– А буфера как засветила! Зарыться бы в них мордой, - восхищался третий.
– Да нужён ты был там, со своей колючей харей, - говорил кто-то под общий хохот.
Зэки в зоне с годами отвыкают от улыбок. Они, как правило, либо ухмыляются, либо хохочут.
– У меня чуть ку-ку не поехало... Нога на ногу... А ляжки!
–
– Перед глазами стоит.
–
– У меня тоже вон... До сих пор стоит.
–
– Когда х... стоит, - ку-ку не работает.
–
И опять хохот-ржание.
– Да чё она, специально, что ли, светит?
– спрашивал кто-нибудь из новоприбывших из другой зоны.
– Да не-е-ет, - отвечал кто-нибудь или многие, вставляя каждый свои фразы - Она этого не замечает... Она же дурочка... У неё кости в черепе не все свои после аварии, - и при таких объяснениях, как правило, потом добавлялось, - Но за зэка она жизнь положит.
–
Так уж принято было говорить о Таисии на областной больничке среди зэков. Но под словом "дурочка" или "дура", которое и произносилось-то как-то по-особенному, подразумевалась её человечность, которая резко выделяла её, как единственную из всех остальных, "умных", работников карательного учреждения строгого режима.