Пзхфчщ!
Шрифт:
Наконец, не вынеся страданий, я подтащил ржавый холодильник «Саратов» к кровати, открыл дверцу, запихнул внутрь подушку и попытался устроить на нее свою голову. Ничего не вышло. Во-первых, уровень полки не соответствовал уровню кровати — моя голова оказывалась сантиметров на тридцать ниже тела. Во-вторых, разницы в температуре не было никакой.
Я содрогаюсь от сочинских воспоминаний. Но, к сожалению, воспоминания — единственное, что отвлекает меня от мрачных мыслей. Завтра мне возвращаться в Москву. Десять дней в Одессе пролетели со скоростью первоянварского похмелья. И я до сих пор не знаю, что я здесь
Едва поезд Москва — Одесса вплыл в бетонную заводь одесского вокзала, я подхватил рюкзак и двинулся к выходу Выйдя из вагона (в котором отсутствовал кондиционер и не работали оба туалета, зато присутствовали тараканы и работало радио), я стал судорожно соображать, в какую сторону мне идти. В этот момент ко мне подошла бабулька и роботообразным голосом, то есть без малейшей эмоции, громко сказала:
— Америка заметает следы. Берегите Медведева и Путина.
Я хотел что-то ответить, но пока я думал, она равнодушно прошла мимо меня и через пару шагов снова громко повторила, обращаясь ко всем сразу и ни к кому конкретно:
— Ребята, Америка заметает следы. Берегите Медведева и Путина.
Так она и бродила по платформе туда-сюда, повторяя одну-единственную фразу. «Ну что ж, — подумал я, — все нормально. Меня встречают маразмом. Моя задача ответить городу тем же. Я приехал по адресу».
Я покинул здание вокзала и тут же сел в неправильную маршрутку. Не специально, конечно. Просто мне показалось, что она едет в сторону гостиницы (номер в которой я заранее забронировал). Но я ошибся. Собственно, то, что маршрутка едет куда-то не туда, я понял только тогда, когда исчезли нормальные дома и улицы и потянулись аллеи и какие-то лесонасаждения. Я попросил водителя остановиться, вышел и, чертыхаясь, пересел в маршрутку, идущую обратно к вокзалу.
— Где мне выходить? — спросил я у своего соседа-одессита.
— А вам куда?
— Для начала хорошо бы вернуться к вокзалу.
— Ясно, — меланхолично ответил сосед с легким одесским акцентом. — Скоро слева потянется длинный забор. Это кладбище. Как будет кладбище, значит, вам тоже скоро выходить.
Ответ мне понравился, хотя сосед, кажется, и не думал шутить.
Закинув вещи в гостиницу, я тут же отправился на поиски моря. Море мне было нужно как вещественное доказательство того, что я в Одессе, а не где-то еще. Дома, люди, вывески на украинском — все это казалось мне малоубедительным аргументом.
Я купил карту и пошел к морю. Шел я довольно долго. На карте все выглядело гораздо ближе. После Москвы я был уверен, что карты остальных городов приближаются к масштабу один к одному. Через какое-то время я начал сомневаться, что иду к морю, а не от него — уж больно долго я шел. Но по карте все было верно. Тогда я решил подстраховаться советами местных жителей.
— Мне сказали, что тут есть море, — говорил я случайным прохожим тем же роботообразным голосом, что и бабулька на платформе. — Где оно?
Не знаю, почему я задавал вопрос в такой нарочито тупой форме. Вероятно, мне хотелось подчеркнуть свою чужеродность. Когда вокруг тебя все чужое, ты уже заранее настроен на некоторое недопонимание. В моем случае оно как бы оправдывало то глобальное недопонимание, что сложилось у меня с миром. И было не так болезненно.
Мой идиотский вопрос встречали с неизменной улыбкой и махали куда-то в сторону стремительно темнеющего неба, иногда со словами вроде «Да вон там свернете, и будет море». Я следовал этой отмашке, но море, казалось, убегало от меня. Прошел час, и у меня стали побаливать ступни ног. В голове унылым рефреном крутилась строчка из песни: «Он шел на Одессу, а вышел к Херсону», которую я мысленно переделал на «он шел на Одессу, а вышел к хер знает». Наконец стемнело окончательно. Я по-прежнему мужественно преодолевал подъемы и спуски, нырял в переулки и пересекал парки, но не чувствовал никаких признаков приближения моря. Каждая финишная прямая выводила меня на новый круг. Когда же я в очередной раз спустился по каким-то плохо освещенным ступенькам и попал в парк, мое терпение лопнуло. Но что делать с лопнувшим терпением, я не знал. Оказалось, это довольно бесполезная вещь. Вроде дырявого надувного шарика. Мимо шли какие-то туристы, влюбленные парочки, и все были довольны. Один я был недоволен.
Я уже собрался поворачивать обратно к гостинице, как неожиданно увидел трех девиц, сидящих на лавочке и пьющих пиво в лишенной всякого освещения ночной аллее. Темно было так, что я даже не мог толком рассмотреть их лиц. Я подошел и тупо повторил свой вопрос про море, но уже безо всякой надежды.
— Так вон оно, — сказали они и посмотрели куда-то мне за спину. Я обернулся, но ничего не увидел. Только темноту. И что-то мерцавшее посреди этого черного пейзажа. Возможно, корабль или маяк. Хотя с таким же успехом это мог бы быть трактор посреди поля. Я кисло сказал что-то вроде «ясно».
— Москвич? — спросила одна, не глядя на меня.
— Ага, — кивнул я.
— Врешь, наверное.
— Почему? — удивился я.
— Да тут кого ни спросишь, все типа москвичи, а потом — ни фига не москвичи.
— Могу больше «акать» и растягивать гласные, — сказал я, словно был дрессированным попугаем, нанимающимся в цирк.
— Да и так слышно, что москвич, — сказала вторая.
У всех троих был легкий одесский акцент, поэтому я даже не стал спрашивать их, местные ли они, — и так было ясно.
— Купи себе пиво, садись с нами, — сказала вдруг молчавшая до этого третья.
Я сказал, что посидеть готов, но пиво не люблю. Тут они все сказали, что тоже пиво не любят. Это вступало в некоторое противоречие с пивными банками, которые они держали в своих руках, но я не стал спорить.
— Ты один, что ли, приехал? — спросила первая совершенно равнодушно.
— Ну да, — кивнул я.
— Неженатый, что ли?
— Неженатый.
— Врешь, наверное.
— Да нет, правда. У меня и кольца нет.
В качестве доказательства я почему-то покрутил обеими руками. Повисла неприятная пауза. Чтобы поддержать угасающую беседу, я сказал, что у меня сегодня день рождения.
— Серьезно? — оживилась вторая.
— Куда уж серьезнее.
— Врешь, наверное, — снова сказала первая все так же равнодушно, словно уже устала уличать меня во лжи.
— Зачем мне врать? — уже несколько раздраженно переспросил я. — Могу паспорт показать.