Раб и Царь
Шрифт:
Дима ничего не ответил.
– Давай оставим сколько нам надо, а остальные потратим на помощь больным детям, – неожиданно предложила Рита.
– Ты хочешь создать благотворительный фонд?
– Можно и так. Только я не знаю, как это делается.
– Что же тут знать. Надо создать сайт, и тогда люди, которые думают так же, как ты, будут перечислять на эти цели свои деньги.
– Что такое сайт?
– Штука такая в интернете.
– Ты думаешь, такие люди есть?
– Конечно, есть. Раиса Максимовна же была?
– А я раньше думала, что все только и думают о своём кармане, а больше ни о чём.
– Хапуги
– На одного?
– На двух, – поправился Дима и придвинул к Ритиной кучке денег свои.
– Дима, помоги мне с этим интернетом, я же в нём ничего не понимаю.
– Я тоже не специалист, но ничего, что-нибудь придумаем.
Рябой и Длинный сидели в кабинете напротив друг друга и молчали.
– На хрена ты его взял? – нарушил молчание Длинный.
Рябой ничего не ответил.
– Он же в зоне всю братву ментам сдал.
– Думаешь, и нас сольёт?
– Хрен его знает, что у него на уме. Выгони ты его лучше. Лично я предпочитаю от таких подальше держаться.
– Как же я его выгоню? Ты вот не знаешь, что у него на уме, а он всё знает. Я и брал его для того, чтобы всё знать.
– Надо было посоветоваться сначала. Он не только всё может знать. К нему в камеру настоящих отморозков подсаживали, так они через несколько дней от него святошами выходили.
– Да ну!
– Вот тебе и да ну. Он, может быть, никого и не сольёт, а ты сам себя возьмёшь и сольёшь, да ещё и нас, рабов божьих, за собой потянешь.
– Ты за базаром-то следи, – попробовал одёрнуть своего собеседника Рябой.
– Я знаю, что говорю. К тебе теперь никто из блатных на пушечный выстрел не подойдёт, если узнает, что у тебя Царь работает.
– Я уже и деньги ему заплатил.
– Нашёл о чём думать! Ты о голове своей думай.
– Слушай, а может его того… – Рябой провёл пальцем по горлу.
– У тебя совсем крышу снесло. Он Царь, а не пацан какой-то. Как бы тебя самого не того…
Собеседники снова замолчали. Никто не знал, как выйти из положения, в которое они попали. Однако, как известно, выход есть из любой ситуации. Тут главное – не распускать сопли, а думать. И тогда решение придёт само, поражая своей простотой и гениальностью. Длинный хотя и был в подчинении у Рябого, но голова у него работала гораздо лучше. Впрочем, в тех кругах, в которых вращались наши собеседники, это обстоятельство ровным счётом ничего не решало.
– А может, его продать? – неожиданно предложил Длинный.
– То есть, как это, продать?
– Очень просто. Он ведь к тебе пришёл денег заработать, значит с удовольствием перейдёт к тому, кто больше платит.
– Кто же купит его?
– Здесь нам подсуетиться придётся. Распустим слух, что у тебя на службе экстрасенс. Тогда не ты за покупателями бегать будешь, а они за тобой.
– Здорово! Так мы с тобой на этом ещё и бабок срубить сможем? Длинный, с твоей головой не братком, а академиком надо быть!
Не надо быть экстрасенсом чтобы предугадать дальнейшие события. Мозг, утомлённый непосильным трудом, срочно нуждался в подпитке калориями, а даже школьник знает, что самым калорийным продуктом является спирт, или, на худой конец, водка.
После окончания трудового
Борис Моисеевич Питерсон рос в типичной еврейской семье. Родня, экономя на всём, дала ему лучшее по тем временам образование. Боря закончил с красным дипломом финансово-экономический институт, обещая немолодым уже родителям счастливую и беззаботную старость. Однако благодарному юноше не довелось исполнить свой сыновний долг. Родители отошли в мир иной, и по жизни пришлось шагать уже без папы и мамы. А жизнь, хоть и протекала по стандартному руслу, не очень-то баловала молодого человека своим вниманием, а, тем более, справедливостью. С этим молодой экономист столкнулся сразу после окончания института. Как бы ни старался он работать, какие бы таланты ни выказывал, финишная прямая карьерной лестницы всегда была закрыта для него барьером, имя которому – национальность. Но человек привыкает ко всему. Борис Моисеевич смирился со своей участью, сконцентрировав всю свою позитивную энергию на семье. Однако не каждый может с этим смириться. Его дети не пожелали жить изгоями и уехали в Израиль, а Борис Моисеевич, крепко-накрепко привязанный к отеческим гробам, остался жить в стране, где только говорили о равенстве наций, а на поверку занимались обыкновенной травлей евреев. Так бы и дожил он свой век тихо и неприметно, если бы не перестройка, которая, раскачиваясь всё больше и больше, взорвала общество, сломала привычную жизнь людей, выгнала их с работы, лишила защиты государства и оставила брошенными на произвол судьбы, невзирая ни на возраст, ни на заслуги. Борис Моисеевич со своей женой Сарой всё чаще и чаще стали вспоминать о своих детях и думать о земле обетованной.
Однако не следует думать, что он был этакой тряпкой. Как и многие из нас, он был горделив. И предметом гордости у него была честность. Да, да, самая обыкновенная честность, про которую мы все думаем, что она есть, а на самом деле, которой нам всем так не хватает. И не дай бог упрекнуть старого еврея в нечестности – этот человек сразу становился врагом, почти кровником. Видно, в роду у Бориса Моисеевича были не только евреи. Впрочем, кто знает наверняка, что намешано в наших генах? Вряд ли можно найти на земном шаре человека с абсолютно чистой национальностью.
Когда начальник в присутствии постороннего человека обвинил его в воровстве, а именно так следовало понимать вопрос: «А ты на какую зарплату живёшь? На белую или чёрную?», чаша терпения была переполнена. Отныне этот человек превратился в заклятого врага, а сам Борис Моисеевич стал подобен сжатой пружине, которая сколь угодно долго могла находиться в спокойном состоянии, чтобы в нужный момент мгновенно распрямиться и поразить противника. И, кажется, этот момент наступил. Этот неотесанный жлоб, которого судьба поставила над Борисом Моисеевичем, ушёл в запой, оставив у бухгалтера подписанные пустографки платёжных документов, предназначенные как раз для таких запойных дней. «Сейчас или никогда. Промедление смерти подобно», – вспомнил он слова Ленина, которыми его в своё время пичкали в институте.