Шрифт:
Посвящается человеку, который смог зажечь в сердцах миллионов людей огонь. Тому, кто горит ярче всех звезд на небосклоне, даря настоящее тепло и радость.
«Я раб ритма. Я как палитра. Я танцую так, как чувствую в эту секунду. Если ты начинаешь размышлять, то все, ты – труп. Выступать – это не про разум, это про чувства» – Майкл Джексон
Первая часть
Глава 1
***
Джаз-клуб «Голландец» сиял завывающими огнями. Яркая
Клуб представлял собой уютное местечко, расположенное в черных трущобах города. По вечерам в будни или в выходные «Голландец» наполнялся простыми людьми, которые искали приют для своих истерзанных душ. Аккуратные столики, обычные стулья, скромные аксессуары, барная стойка со стеллажом больших бутылок алкоголя – все это дополняло приглушенное освещение и кокетливые улыбки официанток. Контингент состоял в основном из мужчин, которые жадными взглядами пожирали стройные ноги и пышные бедра девушек-разносчиц дешевой выпивки. Разговоры проходили под курение сигарет, зачастую вспыхивали жаркие споры, переходящие в потасовки. На такие случаи хозяин заведения держал охрану, а сам никогда не разлучался со своим стареньким охотничьим ружьем.
Туман сигаретного дыма, громкая ругань и резкие запахи пота, алкоголя и дешевого одеколона было не единственным, что привлекало сюда народ. Вольный мотив музыки раскрепощал людей. Она выступала лекарством, которое принимали «смертельно больные» и обреченные на страдания люди. Рвались цепи, рассыпались в прах преграды – становилось легче дышать, глаза открывались шире, расправлялись плечи. В душе звучала мелодия свободы. Здешнюю публику можно обобщить и назвать «кастой», которая не изменяла своему стилю и не могла прожить и дня без этой «забегаловки», куда благосостоятельный человек не сунет и носа.
В клубе «Голландец» всегда звучала живая музыка – любой желающий мог выйти на сцену и спеть. Сцена представляла собой примитивные подмостки, где стоял потрепанный жизнью рояль, дряхлые барабаны да пару гитар с «расшатанной психикой». Здесь начинали джаз-мены, чьи имена вошли в историю. И сегодня, те, кто смогли покорить публику «Голландца» с замиранием сердца уповают на более престижные награды, чем бесплатная выпивка и скромные гонорары, которых едва могло хватить на скудный ужин для большой семьи.
Всех музыкантов публика воспринимала по-разному: над некоторыми подшучивали, выкрикивали фразочки «Ты хоть знаешь с какой стороны подходить к гитаре?!», «Гляньте, как нежно и робко ее держит словно девушку!» – это сопровождалось вульгарно громким хохотом с похрюкиванием. Были и те музыканты, кому все стремились подать руку, почтительно снимали головные уборы, уступали лучшие места – в знак большого уважения.
Как и в любом музыкальном заведении здесь имелся свой конферансье. Это был толстый, а потому и довольный своей сытостью, вальяжно выходивший на сцену маленькими шагами, человек с негаснущей улыбкой. Его лощеный вид, придавал особый шарм, а широкая улыбка, обнажающая крупные зубы, делалась ярче за счет шоколадной кожи. Пробуя на вкус каждое слово, он громко и ярко представил артистов:
–Дамы и господа, прошу любить и жаловать – ДиДиФайф! – он прищелкнул толстой пятерней, под звуки саксофона, спустившись вниз, давая выйти на сцену артистам.
На
Один юнец уже начал отбивать ритм на литаврах, которые заполнили зал четким подвижным звуком. Толпа одобрительно начала притопывать в такт. Второй подхватил инициативу – его пальцы заскользили по клавишам – он будто бы играл классику наоборот переделывая на свой лад давно знакомые произведения Баха, Моцарта и других. Это была чистая импровизация. Здесь же вступили сразу двое звуки тромбона и банджо дополнили мелодию – зал уже пританцовывал, наполняя мелодией каждую клеточку своего тела. Саксофон вступил последним – мощный звук жил будто бы отдельно от остальных, но при этом оставался единым целым со своими братьями. На всей пятерке красовались яркие костюмы, усыпанные блестками, пайетками, стразами. Уверенная манера исполнения, их вальяжные улыбки, движения и притопывания говорили о том, что они знают, как правильно себя вести, чтобы оказаться на высоте.
Зрители выкрикивали одобрительные возгласы, сложив две ладони вместе и приставив их к губам, чтобы их услышали:
–Давай еще! – требовали они, а маленький саксофонист в угоду им весело подмигивал, продолжая окрашивать мелодию новыми тонами.
Незнающий зритель, побывав здесь впервые, задавался вопросом, адресуя его тем, кто точно знает здесь все – барменам:
–Кто эти ребята? – облокотившись об стойку, спросил он, а бармен, не отрываясь от протирки стакана белоснежной салфеткой, ответил:
–Это парни Джакомбы Джонсона. Старый негодяй выдавливает из них все соки, чтобы заполучить свое, – он легонько кивнул в сторону кулис, где виднелась высокая черная тень человека, о котором шла речь.
–Наверное, они неплохо получают, – ухмыльнулся незнакомец, придвигая к себе стакан с пивом, – особенно тот юркий паренек, – он кивнул в сторону саксофониста, – никогда не слышал такого звучания саксофона!
–Ха! Если бы! – бармен покачал головой, – этот старый пес настолько скуп и жесток, что его дети никогда не познают, что такое счастье, загнувшись в юности…помяни мое слово!
Мальчики продолжали свое выступление, развлекая публику до поздней ночи без отдыха и даже маленькой передышки. На их юных лицах покрытых потом, не гасли улыбки, а глаза уже научились скрывать огромную грусть и печаль, чтобы не испортить настроение своих слушателей.
***
Жизнь черных трущоб города имела свою особую завораживающую и ужасающую реальность, где росло недовольство, и процветала преступность (в основном грабежи, хулиганство и наркотики). Здесь были свои отдельные школы и больницы, даже магазины, где цены заставляли падать в обмороки или покупать то, что уже практически испортилось. Впрочем, детям не было дело до цен или трудностей с работой – они находились в счастливом мире под названием «детство», где не было забот и проблем.
Ребятня гоняла мяч, устраивала гонки на велосипедах и прочее. Дети Джонсонов отличались своей обособленностью от остальных – их было не дозваться ни для игры, ни для мальчишечьих шалостей. Это сделало из них изгоев, но все же некоторые из соседских мальчишек не унимались, зазывая их с собой:
–Хей, Джимми, пошли с нами, – Джимми Джонсон встретился с ними лицом к лицу, когда возвращался из «Голландца», где только что ему отчищали неплохой гонорар за выступление. Его сердце екнуло – так всегда бывало, когда его звали погулять, но тут же вспомнив, что ему нельзя, мальчик вздохнул: