Рабы Парижа
Шрифт:
— За что? — спросила она.
— За то, что я угрожал ему.
— Почему?
— Он осмелился, оскорбив вас, прийти и рассказать мне об этом. Клянусь Создателем, он сошел с ума! Или забыл, что в моих жилах тоже течет кровь де Шандосов!
— Что вы с ним сделали?
— С ним? Ничего. Я только ответил на эту низость угрозой. А он в ответ ударил меня палкой!
Мадемуазель де Совенбург залилась слезами.
— И все это — из-за меня!
— Из-за вас? Да вы же, может быть, спасли ему жизнь! Я бы, по всей вероятности, уложил его на месте, но увидел* что дверь не заперта — и бросился к вам, Диана!
Девушка продолжала рыдать.
— Меня, маркиза де Шандоса, бить палкой, как лакея?
Разве я бы это так оставил, если бы мною не владела одна только мысль — как бы поскорее увидеть вас!
— Что же вы намерены предпринять? — поинтересовался Доман.
Я ушел от отца навсегда. Ноги моей больше не будет в замке, пока он жив! Рассказывают, какие беды приносят детям проклятия родителей… Я думаю, что проклятие сына не менее действенно!
— И больше ничего? — с тревогой спросил адвокат.
— Бог с ним! Он мне теперь не отец! Я хочу окончательно забыть о нем!
Диана зарыдала громче.
Норберт посмотрел на нее, помолчал и прибавил:
— А если уж помнить, то только для того, чтобы ненавидеть и мстить…
За всю свою богатую острыми ощущениями жизнь Доман никогда не испытывал такой неистовой радости. Сбывались его самые сокровенные мечты, которые он лелеял столько лет и на осуществление которых уже почти перестал надеяться.
Адвокат был доволен собой и имел для этого все основания. Конечно, и сами обстоятельства складывались в его пользу, но как он ловко ускорил и направлял события, приближая роковой исход!
"Эшафот построен. Топор наточен. Связанный преступник лежит на плахе. Пора приступать к делу!" — решил старый негодяй.
— Ничего, господин маркиз! Правду говорит пословица: нет худа без добра.
— Какое уж тут добро! — буркнул Норберт. обнимая девушку.
— А вот какое. Ваш отец совершил поступок, который дорого ему обойдется.
— И что же изменилось, кроме моей щеки?
— А то, — с торжеством произнес Доман, — что теперь уже не мы в руках у герцога, а он — в наших руках! О, господин герцог, если бы вы знали, какое великолепное оружие дали вы нам против себя!
— Что вы хотите этим сказать?
— Все очень просто, господин маркиз. Завтра же мы подадим жалобу в суд с приложением медицинского свидетельства о том, что вы действительно ранены, а могли бы быть и убиты. Затем…
— Стойте! — перебил его Норберт. — Эта жалоба даст мне право жениться без его согласия?
Адвокат знал, что при столь жестоком обращении отца с сыном нетрудно получить от суда такое право. Но ему было выгодно, чтобы юноша этого не знал.
— Нет, — не моргнув глазом, солгал Доман.
— В таком случае, к чему эта жалоба? Де Шандосы всегда судили друг друга сами. Почему же я должен нарушать этот обычай предков?
Норберт говорил твердым, не допускающим возражений тоном. Но адвоката это не смутило.
— Осмелюсь все-таки дать вам совет, господин маркиз, — вкрадчиво начал он.
— Совет? — переспросил юноша. — Хватит с меня ваших советов! Я принял решение и не намерен его менять. От вас мне нужно только одно: достаньте деньги. Тысяч двадцать, не меньше. И немедленно! Сможете?
— Почему бы и нет, господин маркиз? Найду. Но это обойдется вам дорого.
— Мне все равно, лишь бы скорее.
Мадемуазель де Совенбург перестала плакать и хотела что-то сказать, но юноша жестом остановил ее.
— Погодите, Диана. Не будем отвлекаться от главного. Нам надо уехать.
— Что вы говорите? — вскричал испуганный Доман.
Все его планы рушились… Только бы Диана не предала своего сообщника и не согласилась на побег!
— Говорю то, что есть. Здесь нас ожидают только все новые и новые страдания. Неужели не найдется на свете уголок, где мы могли бы жить спокойно и счастливо?
— Вы сошли с ума!
— А вы как думаете, Диана? — спросил Норберт.
Девушка молчала, опустив голову.
— Вас будут искать и найдут, где бы вы ни были. Неужели вы этого не понимаете? Герцог де Шандос и маркиз де Совенбург поднимут на ноги полицию всей Европы: денег у них хватит!
— Замолчите? — резко оборвал Домана юноша.
Он упал перед любимой на колени и страстно заговорил:
— Диана, счастье мое, неужели вы боитесь довериться мне? Клянусь вам перед самим Господом Богом, что все мои помыслы и надежды принадлежат вам! Я на коленях молю вас бежать со мной отсюда!
В душе Дианы шла отчаянная борьба. Она могла выбирать из двух вариантов, и оба были преступны.
Что же ей делать? На что решиться?
— Нет, — сказала она наконец. — Я не могу бежать с вами. Не требуйте от меня этого.
Доман облегченно вздохнул.
Норберт порывисто вскочил на ноги.
— Так вы не любите меня? — в отчаянии закричал он. — Я, дурак, вам верил! А вы, оказывается, никогда меня и не любили!
Диана медленно подняла к небу прекрасные глаза, полные слез.
— Боже, ты слышишь? — проговорила она с глубокой скорбью. — Кто же любит его, если не я?
— Если вы меня любите, то почему же отказываетесь от единственного пути, который ведет к счастью?
— Неужели я должна унизиться до оправданий? — упрекнула Норберта девушка.
— Вас пугает мнение света? — настаивал молодой человек. — Родительские предрассудки?
— Я давно уже пренебрегаю ради вас всеми приличиями и условностями. Разве я не ходила с вами под руку средь бела дня, на глазах у всех? Свет уже осудил меня окончательно, хотя все, что было между нами, я, не краснея, могу рассказать кому угодно. А между тем, в Бевроне меня уже не называют иначе, чем любовницей молодого де Шандоса! Чего же мне еще бояться?