Рабы
Шрифт:
— Да, это истинно, — согласился Акрам-бай.
— А что сказано в этой бумаге? Если кто-нибудь покупает товар и в нем обнаруживается недостаток, не замеченный при покупке, покупатель имеет право вернуть покупку продавцу и получить обратно свои деньги…
Акрам-бай взял бумагу из рук купца.
— Как тебя зовут?
— Нийаз-бай.
— А кто такой Сафар-бай?
— Мой брат. Вот он.
— Из документа видно, что кто-то вздумал вернуть покупку Нийазу-баю и Сафару-баю. Так?
— Так.
— А какое это имеет отношение к Кариму-баю, его превосходительству
Нийаз-бай сказал:
— Нет, вы погодите. Я еще не рассказал, что Сахибназарби с этим документом пошел к эмиру. И эмир велел призвать нас на суд верховного судьи. И по слову судьи мы вернули Сахибу пятьдесят два золотых, а рабыню взяли обратно.
Акрам-бай облегченно вздохнул:
— И делу конец.
— Нет, вы погодите. Тут-то оно и началось, это дело. Я пошел к верховному судье и сказал: «Наш отец тоже покупал эту рабыню. Почему должны страдать мы, а не тот, у кого она куплена нашим отцом?» Верховный судья со мной согласился. Он сказал: «Найдите того человека, и я взыщу с него ваши деньги и отдам их вам». И вот мы его нашли, здесь, на вашем дворе, и верховный судья направил с нами сюда своего человека. Этот человек должен взять назад эту рабыню, а нам вернуть пятьдесят золотых.
Джаханара, услышав это, закричала:
— Убейте меня! Лучше вы закопайте меня живой в землю, только не давайте вы меня этому злодею.
Когда она замолчала, чиновник сказал обоим купцам:
— Когда вы обратились к верховному судье, вы сказали, что имеете иск к работорговцу. Но если бы указали, что иск ваш направлен против караван-баши, высочайшим указом удостоенного высокого титула, верховный судья не принял бы ваш иск. Заплатите мне за услуги и уходите по своим делам. Не вам тягаться с этим человеком.
Нийаз-бай громко закричал:
— Пусть он будет караван-баши, пусть имеет титул, нам какое дело? Мы требуем своего.
Карим-бай, услышав эти слова, понял, что спорят о нем, и он громко крикнул:
— Что там, Акрам-бай?
— Пустяки. Сами тут разберемся.
— Вы обо мне, что ль? Идите сюда! Что у вас за дело? Акрам-бай с чиновником подошли и рассказали все это. Карим-бай принял надменный вид и ответил чиновнику:
— Они не меня, а высокое достоинство двора оскорбили. Какие-то торгаши вздумали тащить меня к судье! Меня, удостоенного придворного звания эшик-агабаши двора его величества эмира священной Бухары. В моей грамоте написано: «Духовенство и судьи обязаны уважать его». Его — значит меня. А вы что вздумали?
Замолчав и подумав, он развязал кошелек, достал пять тенег и дал чиновнику:
— Возьмите за услуги!
И когда тот взял, сказал ему:
— Уберите от меня этих наглецов. Если они еще раз раскроют рот, я сам за них примусь. За оскорбление придворного звания их строго накажут.
Акрам-бай с чиновником вытолкали со двора Нийаза-бая и Сафара-бая, но самочувствие Карима-бая окончательно испортилось.
В лицо его волнами ударили гнев, печаль, ярость, сменяя друг друга.
Он молча сидел под навесом.
Шутки Акрама-бая больше не развлекали его.
В воротах показался
— Караван-баши из Шафрикана приехал. Его зовут Абдуррахим-бай. Этот человек никогда не возвращается с базара с пустыми руками.
Карим-бай краем глаза взглянул на прибывшего.
— Хорошо.
Абдуррахим-бай долго ходил по ряду рабов и рабынь, внимательно осматривая их.
Он потолкался среди покупателей, узнал слухи об этих рабах, понял не только настроение базара, но и положение Карима-бая.
Он не приценился ни к кому из рабов и рабынь. Обратил внимание лишь на одного семилетнего мальчика.
Маклер Карима-бая, следовавший по пятам за этим неожиданным покупателем, усердно расхваливал каждого раба, каждую рабыню, но не видел в глазах Абдуррахима-бая ни к кому никакого интереса.
Наконец он заметил, что Абдуррахима-бая интересует мальчик. Маклер принялся расхваливать мальчика:
— Ака-бай, [51] купите этого мальчика.
— Нет! — отвечал Абдуррахим-бай. — Не куплю. Что-то сердце не лежит.
— Купите, бай, не скупитесь. Деньги небольшие. Если разонравится, убыток невелик — тридцать, сорок золотых. Не больше. А если счастье улыбнется и мальчик вам понравится, вы дадите ему воспитание и на всю жизнь у вас будет полезный человек. Взгляните в его глаза, — они играют, как глаза оленя, сразу видно, насколько он смышлен.
51
Ака — старший брат; почтительное обращение к старшему.
Увидев, как Абдуррахим-бай взглянул в глаза ребенку, маклер оживился:
— Встань-ка, милый, принеси воды в этом кувшине. Мальчик взял кувшин и пошел к кухне.
Маклер сказал Абдуррахиму-баю:
— Посмотрите на его походку: как райский павлин. О его красоте и изяществе я и не говорю. Но подумайте, что, когда ему будет лет пятнадцать и в ваш тумень приедет на прогулку эмир, вы подарите его высочеству этого мальчика и удостоитесь большей чести, чем удостоился наш хивинский хозяин.
От этих слов Абдуррахим-бай взволновался. Украдкой взглянул он на Карима-бая, в чалме которого еще торчал, как банчук на мазаре, милостивый ярлык эмира.
Маклер не умолкал:
— Этого мальчика зовут Некадам. [52] Это имя означает «добрая поступь». Отцы наши говаривали: «Имя дается на небесах!» Добрая поступь мальчика оправдывает его имя. Слава и благо вместе с шагами этого мальчика войдут в ваш дом.
Абдуррахим-бай ничего не мог возразить.
52
Некадам — вернее, «неккадам», что значит «добрая поступь», стало новым именем, данным работорговцами Рахимдаду.