Рабыня страсти
Шрифт:
— Что-о-о-о? — Ома даже подпрыгнула. — Так ты хочешь во что бы то ни стало избавиться от меня, госпожа? Ведь ты даже не знаешь, выжила ли сестра во время родов, да к тому же как бы я объяснила им, что с нами сталось? Думаешь, твоя сестра и Фергюсоны поверили бы мне? Да они собаками бы меня затравили! Не отвергай меня, госпожа моя добрая! — В глазах Омы уже стояли слезы.
— Я вовсе не хочу избавляться от тебя, — Зейнаб ласково гладила руку служанки. — Но ты показалась мне только что такой несчастной…
— О-о-о, во всем виноват этот Аллаэддин-бен-Омар!
— Может быть, тебе лучше
— Я не хочу ребенка. — Ома твердо сжала губки.
— Тебе вовсе не обязательно иметь детей. Ты никогда не удивлялась, как это я за все эти месяцы ни разу не понесла? Разве не давал тебе Карим бутылочки с эликсиром еще в Дублине с подробнейшими инструкциями? Ты ведь даешь мне его каждое утро, разводя в воде! Разве он не дал тебе рецепта этого эликсира? Не ты ли сама готовишь его для меня?
— Да, — медленно проговорила Ома. — Я не знала, для чего он надобен, но не сомневалась, что господин не желает причинить тебе вреда…
— Эликсир я пью, чтобы не зачать. Есть, правда, еще один метод, но я не уверена в его эффективности. Инига шепнула мне, что обитательницы гарема вводят себе внутрь какие-то маленькие спиральки, глубоко, до самой шейки матки. Вроде бы это не дает семени мужчины проникнуть в их лоно и там прорасти… Знаешь, выпей моего эликсира. Ома, а потом, если хочешь, прими ласки Аллаэддина-бен-Омара. Думаю, ты станешь куда счастливее…
— Благодарю тебя, госпожа, — глазищи Омы благодарно сверкнули. — Признаюсь, этот чернобородый хулиган возбудил во мне желание, но ни один мой ребенок не должен стать рабом! — Девушка вдруг задумалась:
— А сколько времени я должна принимать снадобье, прежде чем снизойти к мольбам Аллаэддина?
— Прими одну дозу нынче же вечером, — сказала Зейнаб. — После того как ты примешь эликсир еще раз завтра, ты будешь в полнейшей безопасности. Но нельзя пропускать ни единого дня! Сама я по прибытии в Кордову не выпью более ни капли, ведь, если я рожу калифу дитя, моя ценность в его глазах лишь возрастет, да и мое положение в гареме упрочится…
— Знаешь, мне грустно уезжать отсюда… — сказала Ома. — , Здешняя земля столь прекрасна, а господин Карим так добр… А когда мы едем, госпожа? Ты уже знаешь?
— Через два дня по окончании Рамадана, — сказала Зейнаб. — Все это время мы должны будем воздерживаться от пищи от восхода солнца до заката. В конце же месяца последуют трехдневные торжества. А сразу же после праздников мы немедленно отплываем…
На следующее утро Зейнаб приступила к занятиям с необычайным усердием. Зная, что остается мало времени, учителя взяли ее в оборот, добиваясь от нее совершенства во всем. Ведь ее успех в Кордове — это и их успех…
К вечеру явилась Ома, неся странный белый наряд с капюшоном.
— Господин Карим велит тебе надеть это и следовать за мною, госпожа. — Затем служанка понизила голос, чтобы не услышал имам:
— С ним явился Аллаэддин… Могу я остаться с ним?
— Конечно! — великодушно сказала Зейнаб. — Если я не в состоянии один вечер сама о себе позаботиться — значит, я чересчур изнежилась и разбаловалась. Я не жду тебя до утра, моя Ома, — госпожа подмигнула. — Надеюсь, ты ж ослушаешься меня?
Ома радостно улыбалась, ведя госпожу во двор, где ее уже поджидал Карим верхом на великолепном белоснежном жеребце, купленном для калифа. Он знаком велел ей приблизиться.
— Господин мой… — озадаченная Зейнаб подняла на него глаза.
Сильные руки подхватили Зейнаб — и вот она уже сидит в седле впереди Карима. Конь тронулся.
— Тебе удобно? — заботливо спросил Карим. — Нам предстоит путь длиною в несколько миль.
— Куда мы направляемся, господин мой? — Ей было так удобно и покойно в его объятиях… Он был с ног до головы одет в белое, на его темных волосах красовался белый тюрбан. Девушка прижалась к его груди, вдыхая пряный мужской аромат, исходящий от его одежд и тела, замирая от счастья.
Он улыбнулся, подумав, насколько она свободна в проявлениях чувств. Она была абсолютно чужда хитрости, притворства… Какой свежестью пахнет на калифа, когда это чудо войдет в его жизнь! Улыбка исчезла с его лица. Через несколько недель она станет собственностью калифа, но сейчас она принадлежит ему…
— Мы едем в мой домик, — сказал он. — Это в горах, у озера…
Зейнаб ничего не ответила. Склонившись светловолосой головой на сильное плечо любимого, она любовалась окрестностями. Ведь она совершенно ничего не видела — ну, кроме дороги, ведущей от города к вилле Карима. Горы, обрамляющие равнину, сверкали в отдалении снеговыми шапками. На полях зеленели щедрые молодые всходы. Они проезжали мимо виноградников, на лозах уже зеленела юная листва. Миндальные сады были все в цвету, а серебристой листвой оливковых рощ играл свежий ветерок…
— И это все твое? — спросила Зейнаб.
— Да, — с улыбкой отвечал он.
— Как ты богат… — робко проговорила она, заставив Карима рассмеяться. — В Аллоа такие земли почитали бы раем земным! Наша земля камениста… Трудно добиться урожая — а тут земля сама родит…
— Малика — необыкновенная земля, — согласился Карим. — Почва здесь плодородна, а климат благоприятствует земледелию.
— А в Аллоа, — продолжала она, — всегда холодно и пасмурно… Иногда за все лето выдается всего пара погожих недель — вот и все. Тогда мужчины охотятся на куропаток. А дожди… Там почти все время дожди. Я успела полюбить здешнее солнце…
Теперь они ехали по холмам, сплошь покрытым алыми анемонами. Наконец, он свернул на пологую дорогу, спускающуюся к рощице, — взору Зейнаб открылось маленькое озерцо, словно слезинка на щеке склона. Какая неожиданность! Прямо на берегу озера высилась изящная мраморная постройка, окруженная цветущим садом — деревья и кусты усыпаны были желтыми, белыми и голубыми цветами. Карим остановил коня у дверей, спешился и протянул Зейнаб свои сильные руки.
— Я зову это место Убежищем. Сюда я всегда приезжаю, когда хочу побыть один. Я отыскал это озеро еще мальчишкой, когда однажды во время охоты заехал в эти горы. А когда я возвратился из Самарканда, отец подарил мне эти земли. Я выстроил сперва свою виллу с видом на море, а затем — Убежище. Именно здесь, чтобы никто не вторгся и не нарушил моего уединения, Он взял Зейнаб за руку — так, рука об руку, и вошли они, миновав портик, в дом.