Ради тебя одной
Шрифт:
– Если мы останемся живы, мы о нем вместе позаботимся, – ответил я.
– Тебе не надо ввязываться. Меня они не убьют.
– Убьют, Аленька. И меня убьют. За такие кассеты убивают. Но если мы выкрутимся, то – вместе.
– Ты думаешь, можно выкрутиться? – тихо спросила она. – Я так боюсь за Федьку, он ведь весь больной.
– А за меня не боишься? – спросил я.
– И за тебя боюсь, – сказала она.
Потом она выпростала свои горячие руки из-под овчины, обняла меня за шею и начала тихо целовать в щеки, лоб, губы. Я встал, взял ее на руки и отнес на шефов диван.
Потом мы лежали и курили одну сигарету на двоих. Я вдруг вспомнил, что клятвенно обещал шефу не курить в его деревянном доме. Ты уж прости меня, шеф!
Мне было спокойно и хорошо. Краем сознания я слышал потрескивание дров в камине, свист ветра за окнами и даже уханье какой-то ночной птицы. Все-таки дачка у шефа щелявая.
– Хорошо бы мы выкрутились, – сказала Аля. У нее только нос открытый да руки, которыми она меня обнимает. Я лежу по пояс голый, но холода не ощущаю вовсе.
– Хорошо бы, – соглашаюсь я. Жаль, мало шансов.
– А если нет – то вместе, правда? – заглядывает мне в лицо Алька.
– Правда, – соглашаюсь я. Вот в этом уж точно нет сомнений. Мне без Альки жить теперь неинтересно. А может, и в самом деле выкрутимся? Ведь я в таких переделках бывал! Но перед глазами опять всплывает лицо Жабы, и я четко понимаю, что – вряд ли.
11. Глинский, Кузьмин
Мерефа, Урал
Тот же любимый Вадькой маленький «Сузуки-Витара», тот же Кузьмин за рулем, и Глинский на сиденье слева. Все как в прошлый раз. Если, конечно, не замечать, что светло-коричневые стволы вековых сосен на полтора метра засыпаны снегом, а ветви немногочисленных лиственных деревьев опустились чуть не до земли: их придавил все тот же снег, безостановочно шедший целую неделю.
Он и утром еще шел, и даже днем, когда выезжали из города: из лохматых, низко нависших серых туч постоянно сыпалась снежная крупа. Не такая, как прежде, когда каждая снежинка чуть ли не ладонь закрывала, но все же достаточная, чтобы автомобильные «дворники» работали с некоторым напряжением.
– А в Мерефе опять будет солнце? – спросил Вадька.
– Надеюсь, да, – улыбнулся Глинский. Как правило, над Мерефой тучи расступались. Природное ли это было явление или божий промысел, но Глинский и в самом деле не мог припомнить мрачную, серую Мерефу, хотя бывал там довольно часто.
– Если с «Концентратом» получится, нам придется сократить вложения в монастырь, – сказал Кузьмин, аккуратно объезжая выбоину на дороге. – Черти, все-таки ямки остались, – выругался он. – Завтра опять напомню. – Нерадивые дорожники, не желая ссориться с Кузьмой, оперативно исправили большинство огрехов. Но ранняя зима, как хороший мастер ОТК, частыми переходами через нулевую температуру выявляла все новые и новые скрытые дефекты.
– Нет, – спокойно ответил Глинский. – Монастырскую смету я секвестировать не дам.
Тут уж улыбнулся Кузьма. Скажи ему кто-нибудь лет десять назад, что будет с Колькой Глинским обсуждать вопросы секвестирования (слово-то какое!) благотворительного бюджета – вот бы было смеху! Поскольку десять лет назад он как раз сидел в «крытке» за очередное злостное нарушение режима. «Хотя какой уж в «крытке» смех», – без ностальгии вспомнил Кузьма свою каменную мерзлую нору полтора на два с половиной метра.
Он не стал спорить с другом: достаточно того, что тот дал молчаливое согласие на разборку с «Концентратом». Правда, при условии, что все обойдется без крови. Но оба ведь понимали, что большие переделы непредсказуемы.
А передел предстоял серьезный: комбинат по производству сырья-концентрата, которым пользовался в основном их завод, давно стал лакомой целью Кузьмы и Глинского. Николай в последнее время подрастерял большую часть былого энтузиазма, но – куда уж деваться – оба прекрасно понимали, что не только им хотелось прихватить поставщика сырья: концентратовские тоже не прочь оттяпать и прибрать к жадным ручонкам своего главного потребителя. А там ребята о-го-го: двое окончили гарварды-кембриджи плюс связи чуть не в Кремле. Да и теневой член совета директоров, вор в законе Тема – с ним Кузьма даже как-то кантовался на пересылке, а потом имел общие дела, – тоже немало весил.
Собственно, на этом тесном знакомстве и был выстроен план вытеснения концентратовских с их же собственного предприятия. Первая часть операции, длившаяся уже больше года, была детищем Глинского: тайно скупались акции миноритарных владельцев; через подставных лиц комбинату, еще не вполне очухавшемуся после постсоветской разрухи, давались небольшие кредиты – чтобы потом были формальные поводы для тяжб. Понемногу перекупался средний менеджмент предприятия. Еще одна фишка (Кузьма довольно улыбнулся: голова у Кольки варит): через подставную фирму была произведена закупка большого количества сырья с оплатой после поставки. С помощью денег и давления на этот самый средний менеджмент Кузьма добился того, что концентратовские проморгали сомнительную сделку: несколько эшелонов пришли по привычному адресу на завод, после чего фирма-посредник исчезла. Завод не отказывался платить деньги за полученное сырье, но – только фирме-поставщику, а не комбинату, с которым заводские в этом эпизоде по бумагам дел не имели.
Наконец, месяц назад с комбината уехал – а точнее, удрал! – один из выпускников пресловутого Гарварда. Выпускнички этого прославленного университета оказались при ближайшем рассмотрении не вполне психически уравновешенными. Достаточно было послать в адрес одного из них набор фотографий, как он собрал чемоданы и укатил поближе к цивилизации. И – никакой крови, хотя Глинского об этой акции Кузьма в известность благоразумно ставить не стал. На фотках была запечатлена молодая супруга топ-менеджера (ее сфотографировали загорающей на туристском пикнике) с дорисованными с помощью фотошопа (тоже хорошее слово для честного арестанта с четырнадцатилетним тюремным стажем) колото-резаными ранами. Никакого реального насилия. Даже если б ментов подключили. За виртуальные убийства у нас пока не сажают.
Второй выпускник оказался покрепче, лишь охрану усилил. Но и к нему вроде бы нашли подходы.
Завершающим же звеном подготовительной цепи была встреча с Темой, о которой Глинский тоже не знает. И не должен знать, у каждого свои задачи. Тема вначале все же попенял корешу, что так с кентами не поступают. Кузьма терпеливо выслушал, сказал старому арестанту ласковые слова. Но в итоге дал понять, что деньги слишком большие («На всех хватит», – намекнул он старому волку), чтобы долго говорить о таких достаточно символических понятиях, как воровская дружба. Тем более что вором в законе Кузьма никогда не был и авторитет свой зарабатывал только дерзостью. И еще – чудовищной жестокостью, которая даже в определенных, ко многому привычных кругах порой вызывала оторопь.