Ради тебя
Шрифт:
Вторая мысль не металась, а просто бегала, да и то с прохладцей, с ленцой: «Что же дальше делать?». Госпожа Арьере осознавала: ответа она ни сегодня, ни завтра не получит. Возможно, через месяц вопрос по-прежнему останется вопросом. Вполне допустимо, и лет через десять ничего не изменится, только сама мысль превратится из «Что мне делать?» в «Что надо было делать?» Мало, что ли, людей с подобным живут.
А вот третья мышка-мысль, была совсем новой, потому и маленькой ещё, ошалело крутилась на месте, будто пытаясь собственный хвост поймать. Породил её чужой разговор, вернее, обрывок фразы. Просто когда
– возмутилась Айда, а следом что-то вроде тряпки шлёпнуло. Наверное, старушка в сердцах по столу полотенцем ударила.
– Вот если б тебе вздумалось меня у алтаря бросить, так в жизни бы не простила, хоть вот что делай!»
Ну и родилась думка-мышонок, удивлённый такой, обескураженный: «А я на самом деле его простила?» Почему-то раньше - и тогда, и потом, и сейчас - Тиль так и не додумалась: она, вообще-то не только опозорена, но ещё и оскорблена. Боль была, да ещё какая! Поселилась клыкастым зверьком в желудке, порой когтя так, что и не вздохнуть. Иногда лишь свернувшись калачиком, подтянув колени к самой груди, удавалось её утихомирить. Так вот, боль имелась, растерянность тоже, недоумение, злость даже. И, конечно, осознание собственной вины. А вот оскорблённой себя почувствовать - это на самом деле в голову не приходило, потому не нужно было решать, прощать или нет.
Теперь же от всего этого одно недоумение и осталось, какое уж тут прощение?
Свет загородила тень - Тиль это и с закрытыми глазами почувствовала, прохладней стало. Но смотреть, кто там ей мешает солнечные ванны принимать, не спешила. А зачем, если и так понятно?
– Представляешь, Айда мою маму помнит, - протянула задумчиво, лениво отталкиваясь ногой.
– А почему бы её не помнить?
– Крайт сел прямо на землю - прошлогодние листья, уже прикрытые пробившейся травой, но ещё не превратившиеся в труху, зашуршали; скрипнула о кору яблони толстая кожа лётной куртки.
– Лет тридцать ведь прошло, а то и меньше. Даже старики ещё живы.
– С чего лет тридцать прошло?
– Как твои родители отсюда уехали.
– А ведь точно, - Тильда сдвинула шляпку на кончик носа, но почувствовать себя прозорливым сыщиком это не помогло. Наоборот, в голове появился новый суетливо-растерянный жилец: ведь папа с мамой и впрямь тут жили, может, даже вот в этом особняке, где она всё детство провела! По крайней мере, отец-то точно здесь вырос.
– Карт, а как ты думаешь, кто такая «неуберёга»?
– Не знаю, - с готовностью откликнулся кузен.
– Из местного, наверное. Может, что-то вроде «враспать».
– А что такое враспать?
– Сопеть или пыхтеть.
– «Как правило, у самой загадочной тайны весьма банальная разгадка», - процитировала Тильда того самого газетного сыщика, который никак не желал ей на выручку прийти.
– А ещё один мудрый сказал: «Чем дольше живу, тем больше понимаю, как мало я знаю».
– Это, кажется, кто-то из лекарей.
– Возможно, - Тиль села, поправив шляпу.
– Кадетов всегда образовывали лучше, чем юных дев. Карт, а отчего умер твой отец? Только не спрашивай, почему меня это вдруг заинтересовало.
Крайт, на самом деле сидящий на траве, подогнув под себя одну ногу, а колено другой едва не к подбородку задрав, в общем, раскорячившийся самым непристойным образом, вздрагивать не стал, отворачиваться тоже. Да он даже взгляда не отвёл, только посмотрел долго, но непонятно.
– Шею сломал, - ответил, наконец.
– Как?
– ахнула Тиль.
– А как это бывает? Напился и упал с лестницы, - пояснил кузен невозмутимо.
– Почему?
– Почему напился или почему упал?
– уточнил Карт.
– Упал, потому что в собственных ногах спьяну запутался. А напился, потому что застал мою матушку и старину Берри в весьма компрометирующей ситуации.
– Дядю?!
– Его, - кивнул Крайт усмехнувшись.
– Ну что ты на меня так таращишься? В постели он их застукал. Думаю, что объяснить это внезапным приступом лунатизма у них не получилось. Да и вряд ли бы дядя оправдываться стал. Моего отца он и в медяк не оценивал.
– Но дядя же старый!
– прежде чем язык прикусить, выпалила Тиль первое, что на ум пришло.
– Во-первых, не такой уж он и старый был, всего лет сорок или чуть больше. А, во-вторых, если вспомнить всё, что моя дражайшая маменька отцу наговорила, Берри отличался... мужественностью.
– А ты не слишком с осуждением спешишь?
– негромко спросила Тильда, снова оттолкнувшись, заставляя гамак качнуться.
– Мы же не знаем, что там случилось на самом деле. Может, между ними любовь стряслась?
– Да плевал я на их чувства, - равнодушно, размеренно даже отозвался кузен.
– А вот то, что она меня Берри на воспитание всучила, никогда не прощу.
– Почему? Разве он плохо о тебе заботился?
– Хорошо, - Карт сплюнул травинку, а показалось, что он слова выплюнул.
– Хорошо он обо мне заботился, даже слишком. Любовник моей собственной матери! Небо! Тиль, ты хоть понимаешь, как это: твой опекун - хахаль твоей же маменьки и, между прочим, родной брат отца, из-за которого папаша пил так, что лестницы замечать перестал?
– Не кричи, пожалуйста, - почти шёпотом попросила Арьере, оробев, да и было с чего - Крайта в таком бешенстве ей видеть ещё не приходилось.
– И она же это сделала ради тебя.
– Лучше бы она ради меня свидания в лесу устраивала, - рыкнул кузен, нервно проведя пятернёй по волосам.
– Или мужиков выбирала тщательнее. Извини, я... Мне надо... В общем, если понадоблюсь, буду в доме.
Тильда в ответ кивнула, тихонько покачивая гамак.
Наверное, всё же следовало что-то сказать, успокоить. Но что скажешь? Особенно когда собственная жизнь кажется такой сложной, от проблем просто деваться некуда. А потом вот так и узнаёшь: по сравнению с чужими трудностями твои-то не стоят ничего.
***
Местные землевладельцы усадьбу Крайтов считали представительной, потому что только в дядином поместье, да во владении Арьере имелся «вид». А попросту говоря удобный спуск к реке с лужайкой на берегу, купальней, довольно густым и живописным лесом на другой стороне, и не менее живописными развалинами... чего-то. Чего именно Тиль понятия не имела и в детстве, ясно, предпочитала думать, что это остатки замка. Тем более обгоревший, покрытый копотью фундамент на самом деле закруглялся, потому представить на его месте древнюю башню ничего не стоило.