Ради жизни на земле (сборник)
Шрифт:
— Кто она? — спрашиваю начальника отдела кадров подполковника Андреева.
А она в ответ по-девичьи звонко:
— Снайпер Молдагулова, товарищ гвардии полковник.
— Снайпер? — переспросил я ее.
— Так точно!
Передо мной стояло хрупкое юное создание. Подумал: «Нет, рано ей под огонь». И отдал подполковнику распоряжение:
— У нас есть раненые. Пусть девочка идет на кухню, кормит их.
Но не успел я отойти и пяти шагов, как девочка, оставив строй, преградила мне дорогу:
— Я не картошку приехала чистить, а фашистов бить.
Я, честное слово, опешил. Стою и молчу. А она повторяет:
— Да, да, товарищ гвардии полковник, фашистов бить.
Беру у нее винтовку, вынимаю
— Так вот ты какая! — уже не скрываю ни удивления, ни уважения.
А она в ответ:
— Такая, товарищ гвардии полковник.
— Ну что ж, — говорю, — иди, бей фашистов.
Так я впервые встретил Лию Молдагулову в нашей бригаде. А было ей в ту пору всего лишь восемнадцать. Но она уже успела повидать и человеческое горе, и смерть близких — ощутить дыхание войны.
Мать Лии умерла, когда девочке не было еще и шести лет. Некоторое время росла у бабушки, у дяди.
А в предвоенные годы жила в Ленинграде в детском доме на Охте. Грозовой 41-й застал ее в пионерском лагере на Свири. Там воскресным днем 22 июня услышала она зловещее слово «война», впервые увидела жестокость врага. Над лагерем появились два самолета с чернобелыми крестами на крыльях. Включив сирены, они стали снижаться и с бреющего полета расстреливать детей… Десять маленьких тел, завернутых в простыни, сквозь которые проступала кровь, с той поры почти неотступно стояли перед глазами потрясенной Лии. Девочка вспоминала эти первые жертвы фашистского зверства и в деревне под Ярославлем, куда был эвакуирован детский дом, и в Рыбинском авиационном техникуме, где она училась после семилетки, и в приемной военного комиссара, в ожидании решения своей судьбы. Она просилась на фронт. А комиссар, неловко заправляя единственной рукой пустой рукав под пояс гимнастерки, думал то же, что чуть позднее думал я: «Ведь совсем еще девочка — восемнадцати нет». И вслух по-отцовски внушал ей:
— Нет, дочка, иди учись, где учишься. Кончишь техникум, самолеты будешь строить для фронта.
А она ему отвечает в точности то же самое, что позже и мне:
— Нет, я должна бить фашистов!
После очередного отказа Лия вновь являлась на прием. И добилась своего. Военком выдал направление 2 «Комсомолка Молдагулова направляется Рыбинским райвоенкоматом в женскую снайперскую школу для прохождения дальнейшей военной службы». Это была Центральная женская школа снайперской подготовки при ЦК ВЛКСМ. Уже после войны я просматривал ее архив, встречался с сослуживцами и земляками Лии. И передо мной раскрывался прекрасный образ комсомолки, в душе которой загорелась неутолимая жажда бить жестокого врага, посягнувшего на любимую Родину. Вот первый документ, в котором упомянуто имя девушки, — это приказ начальника школы подполковника Кольчака: «За отличную боевую и политическую подготовку объявляю благодарность Молдагуловой Лии». Девушки, служившие с Лией, рассказывали мне, что ночью, уже после отбоя, Молдагулова шепнула своей подруге Наде Матвеевой:
— Знаешь, Надюша, я плачу от радости: ведь это моя первая награда — благодарность боевого офицера.
Второй документ — рапорт капитана Селифанова: «В период с 19 по 21 июля (1943 г. — Н. У.) рота фронтовиков совершила 75-километровый марш с тактическими занятиями. На протяжении всего похода курсанты держали себя бодро, явных отставаний не было…» Далее шло описание подробностей марша. Среди них нет той, которую я узнал от боевых подруг Лии. Марш был завершен. Уставший капитан стоял перед строем роты и оглядывал шеренги
— Спасибо за службу!
— Служим Советскому Союзу! — прозвучало в ответ.
А когда подали команду «вольно!», Лия призналась Зине Поповой, подруге, что стояла рядом в строю:
— Знаешь, Зинуша, как ноют ноги и как болят плечи от ремней вещмешка и винтовки!
— Я покрепче тебя, да и то мне тяжело, — ответила Зина.
И это все, что было сказано хрупкой девочкой о тяготах похода. На марше она ни разу не отстала, не подала даже признака той усталости, что давила плечи и наливала ноги свинцом. Лия закаляла волю, характер бойца. Не зря же роту курсантов капитана Селифанова называли ротой фронтовиков: в подразделении все ждали со дня на день приказа об отправке в действующую армию, на передний край.
Я прочитал письма, какие Лия писала своей сестре перед отправкой на фронт. Они потрясли меня родниковой чистотой чувств этой изумительной девушки. Она беспокоится о жизни, здоровье, настроении милой Сапуры, справляется о тетушке Эжеме и других родственниках, ее интересует «жизнь родной республики». Очень сдержанно сообщает о себе: «Ты уже знаешь, что я учусь в снайперской школе, но пока мое письмо достигнет границ Казахстана, мы уже, вероятно, закончим учебу. В настоящее время… находимся в лагерях и готовимся к зачетам. По окончании… наверное, сразу на фронт. Все с нетерпением рвемся туда. Вот уже несколько дней, как приезжает к нам смена со всех концов нашей Родины. Мне очень хочется, чтобы приехала хоть одна казахская девушка, ведь в нашем наборе ни одной казашки, кроме меня».
Читая это письмо, чувствуешь и глубокий подтекст, напоминающий о пережитом с первого дня войны. Но Лия переносит на бумагу эти чувства без нажима, коротко, не тревожа сестру: «Получаю письма от подруг по детдому, они работают в Ярославле ткачихами. Одна в детском доме пионервожатой… Вообще-то писать можно много, если начать с того времени, как мы расстались, но на это у меня нет бумаги… Сколько я пережила, да вообще все мы… кажется, не восемнадцать лет, а целые полвека прожили». И тут же, вслед за приветами приписка: «Сегодня ходила в лес за цветами. Набрала букет. Лес близко, кругом луга и поля, цветов много, и какие красивые! Вот, чтобы не одной мне наслаждаться, я шлю тебе гвоздичку, незабудочку, земляничку. Лия».
Какие тонкие струны звучали в ее душе! Но над родной землей грозным смерчем клокотал пожар войны. И девушка с нежной, чуткой душой поэта мучилась муками Родины и жила священной ее борьбой.
Когда эшелон с выпускницами снайперской школы, следуя на Северо-Западный фронт, миновал Москву, Калинин и Торжок, Лия часами не отходила от вагонного окна. Взгляд ее впитывал нескончаемые картины разрушений — спаленные деревни, руины станций, городов и свежие курганы братских могил.
— Лия, садись ужинать, — звала ее Надя Матвеева.
А Лия, вся погруженная в себя, шептала:
— Вот так же, как с этими деревеньками, фашисты расправляются сейчас с моим Ленинградом.
И склонялась над белым листком. «Милая Сапура, — писала она сестре, — выехали позавчера, и сегодня, думаем, будем уже у цели. Но точно неизвестно. Куда я держу путь, я думаю, ты и так поймешь. Я сама попросила послать меня в действующую армию…»
Однако в тот памятный день, когда я проводил смотр команде первых девушек-снайперов, все это было мне, конечно, неизвестно. И, возвратив винтовку Лие, я уходил с линейки в глубоком раздумье: «Справится ли девчоночка?». Но фронт дает ответы на такие вопросы быстро: в бою и сильный духом и слабый раскрываются вполне. Вскоре мне доложили об исходе одной операции, в которой не последнюю роль сыграла Лия Молдагулова.