Ради жизни на земле (сборник)
Шрифт:
Год 1942. «14 октября в 6.00 противник силами до полутора полков при поддержке двух дивизионов артиллерии, 20 самолетов начал наступление и к 18.00 вышел двумя ротами к балке 1,5 км севернее высоты 288.2, ротой — на развилку дорог 1 км севернее Хатино, район хребет Котх 2 км юго-западнее высоты 514.2.
Противник, овладев хребтом Котх, окружил второй и третий батальоны. Окруженные вели бой, оказывая упорное сопротивление. Батальоны несколько раз переходили в контратаки, прорвали окружение и отошли на новый рубеж по приказу командования.
Исключительный героизм в этом бою проявили снайперы И. Остафейчук, истребивший из винтовки за 8 часов боя 52 фашиста, снайпер А. Ералиев — 21, снайпер В. Курка — 2».
726-й стрелковый полк, в котором служил Ахмет Ералиев, занимал оборону
Однако вслед за автоматчиками в район расположения штаба прорвалась и вражеская пехота. Теперь гитлеровцев было не менее сотни. Пятерка снайперов не дрогнула, смело вступила в неравный бой. Больше трех часов сдерживали снайперы натиск врага, сражаясь плечом к плечу со всеми, кто был способен держать в руках оружие.
Но вот подошли к концу боеприпасы. Выстрелы с нашей стороны становились все реже, а гитлеровцы успели подтянуть минометы и обрушили на район штаба шквальный огонь. В донесении командира потом сообщалось, что в этом бою снайперы погибли. Только один из славной пятерки остался в живых — Иван Остафейчук. Израненный осколками мины, с разбитым прикладом снайперской винтовки, он несколько часов пробирался ползком по лесу и был потом подобран санитарами. Он и рассказал мне, как стояли насмерть снайперы, обороняя штаб полка, и как сложили головы его боевые друзья…
Фронтовики, которым довелось переживать потери боевых друзей, невзгоды и тяготы на пути к победе, поймут мое волнение, с которым подходил я к историческому музею, когда впервые приехал в столицу Казахстана по делам службы. Еще до поездки в Алма-Ату я рисовал в своем воображении, как подойду в музее к экспозиции, посвященной героям боев — казахстанцам, и увижу среди множества фотографий незнакомых фронтовиков портрет Ахмета Ералиева, а может быть, и его снайперскую винтовку с монограммой Военного совета. Ахмета, конечно, я узнаю сразу. Узнаю и скажу: «Здравствуй, Ахмет! Давно мы с тобой не виделись. Почти четверть века. А ты все такой же. Нисколько не изменился. Хочешь, я расскажу тебе о твоих друзьях-снайперах? О твоем учителе — Максиме Брыксине? Помнишь, когда мы отступали, по полкам разлетелся слух, будто Брыксин сдался в плен? Фашисты даже листовку сбросили с фотографией его винтовки, на которой была такая же, как на твоей, монограмма. Слух тот оказался вражеской фальшивкой. Брыксин был тяжело ранен и отправлен в глубокий тыл, куда-то за Урал. А винтовку его фашисты подобрали на поле боя и состряпали провокационную листовку. Потом Максим возвратился в строй, стал офицером. Вася Курка тоже стал лейтенантом в семнадцать лет и получил орден Красного Знамени. Жаль — не дожил до победы: погиб на Сандомирском плацдарме. А тебя представляли к ордену Ленина»…
О многом я хотел рассказать Ахмету. Ведь он не знает, как наши бойцы, истекая кровью, отстояли Кавказ. В батальонах тогда оставалось по 18–20 бойцов, но мы держали оборону и выстояли. Потом дивизия пошла вперед, разгромила врага на Кубани, освободила Таманский полуостров и получила наименование Таманской. Не знает Ахмет и о том, что за освобождение Житомира шахтерская наша дивизия была награждена орденом Красного Знамени, а за взятие Бердичева — орденом Суворова. Шахтеры выполнили свою клятву: дошли до Берлина!
Стоит ли говорить, как обожгла меня обида, когда в обширной экспозиции музея не увидел я ни портрета, ни имени снайпера Ералиева. Огорчение еще больнее кольнуло в сердце, когда я узнал от сотрудников музея, что они ничего и не слышали о таком снайпере, не слышали даже такой фамилии. Этого я никак не ожидал и потому, наверное, растерялся перед сотрудницей музея, не нашелся сразу что сказать в ответ. Слова пришли позже.
— Как же так? Это же знаменитый снайпер
Осень была на редкость погожая, ласковая. Над степью под синим куполом неба неторопливо плыли позолоченные солнцем облака. Из труб Казахстанской Магнитки поднимались высокие дымные столбы. На широкой глади водохранилища вспыхивали и гасли то голубые, то розовые блики угасающего дня.
Я только что опустил в почтовый ящик письмо, адресованное в Главное управление кадров Министерства обороны, и все еще был во власти дум о Ералиеве. В том, что в списках личного состава нашего полка обязательно найдут фамилию снайпера, у меня не было ни малейшего сомнения. Только бы узнать, каким военкоматом он призывался.
Я думал о том, как бы радовался Ахмет, если бы увидел вот это огромное водохранилище в ковыльной степи Казахстана, если бы увидел этот новый город, взметнувший в небо десятки заводских труб, сотни корпусов многоэтажных зданий. А может быть, он и родился где-то поблизости от этих мест и, конечно, слышал легенду про Муздубая, который жил отшельником в юрте возле степного родника. Его не любили в округе. И потому кочевники-казахи объезжали его юрту стороной даже тогда, когда умирали от жажды. Муздубай — по-казахски «злой бай». Так и называлась местность вокруг родника. Сейчас — это заводская территория. Здесь строится металлургический гигант, продукция которого уже теперь отправляется во все концы страны и за ее пределы. От злого бая уже давно не осталось и следа. Только бьющий из-под земли живой родник, заботливо обложенный плитками из цемента, напоминает людям о старой легенде. А в жаркие дни из родника утоляют жажду все, кто работает неподалеку, — и казахи, и русские, и украинцы, и литовцы… Посланцы почти всех союзных республик строят Казахстанскую Магнитку. Сколько бывших скотоводов приобрело здесь огневые профессии! И Ахмет мог бы стать доменщиком, сталеваром, как Герой Труда Еламан Байгазиев. Или строителем, как Иван Заверуха, награжденный орденом Ленина. Больше сотни пятиэтажных домов построил со своей бригадой этот бывший артиллерист. Город в городе!
Размечтавшись, я представил, как бы шли мы рядом с Ахметом по Ленинскому проспекту и вспоминали бои-походы… Вспомнили бы, конечно, и село Есауловку, где его принимали в партию, хутор Безымянный, откуда он вышел на свою первую снайперскую «охоту». В этом хуторе я впервые понял, что такое снайпер.
В тот обычный день войны, когда на переднем крае установилось затишье, мы с комбатом капитаном Гоняевым решили потренироваться в стрельбе. Возле полуразбитого сарая комбат обнаружил под снегом кучу пустых бутылок. Их сложили сюда, видать, еще тогда, когда и хутор, и весь Донбасс были в глубоком тылу. Тогда и бутылки были на вооружении: их везли к фронту со всех концов страны. Наполненные горючей смесью, в руках отважных истребителей танков они были страшнее пуль и гранат. Сколько сгорело фашистских танков, подожженных этим бесхитростным оружием!
Комбат принес штук десять пустых бутылок, поставил их в одну линию на лед застывшего озерка перед штабной землянкой.
— А ну, комсорг, покажи пистолет. Так. Смазан отлично. Наверное, и не стрелял из него ни разу?
Капитан был прав. До этого я носил наган и совсем недавно получил взамен «ТТ».
— Вот и проверим, чей лучше бьет. Условимся: двадцать шагов, десять патронов.
Уже после первых выстрелов комбата я понял, что для меня в стеклянной шеренге мишеней не останется. Пришлось идти к сараю и выбирать из кучи осколков целые бутылки.