Радость и страх
Шрифт:
Мэнклоу представляет ей Джобсона, тот выразительно жмет ей руку и благодарит за доставленное удовольствие.
– Но я слышал, вы серьезная музыкантша, миссис Бонсер. Не надо бы вам играть в кафе...
Табита не скрывает, что работа в кафе ей противна, и Джобсон спрашивает, не согласилась бы она поиграть для его друзей, которые живут здесь в отеле. "Люди по-настоящему музыкальные, они сумеют оценить ваше искусство".
– Не такая уж я хорошая пианистка, мистер Джобсон. У меня и образование не законченное.
Однако Джобсон и слышать ничего не хочет. Он заявляет, что великие
И Табита согласна, что отказываться нельзя.
Мэнклоу ведет ее в магазин подержанной одежды и чуть не силком заставляет выбрать платье, слишком, на ее взгляд, узкое в бедрах и со слишком большим декольте.
– Чего там стесняться, Тибби, бейте по ним из всех орудий. Такая фигурка - да это клад. Дрезденский фарфор. Карманная Венера. Смелее, победа вам обеспечена.
И действительно, вечер Табиты проходит с большим успехом. Друзья Джобсона рукоплещут. Особенно старается Стордж. Пристально глядя на Табиту своими светлыми глазами, он уверяет, что у нее "выдающийся талант". Он уговаривает ее принять за концерт пять гиней и повторить его через неделю. А пока - рояль в гостиной его номера к ее услугам: если она захочет там поупражняться, он почтет это за великую честь.
20
Джобсон приглашает ее на обед, и она сразу же становится членом кружка, который увивается за богатым дилетантом, льстит ему и болтает об искусстве. Ей они выказывают единодушное уважение. Как расценивает миссис Бонсер влияние Констебля на Делакруа?
– Оно было очень хорошим.
– Как это верно, - говорит Стордж.
– Да, это было хорошее влияние, раскрепощающее.
Табита впервые видит рисунки Бердслея, предмет восхищения всего кружка. Она осторожно замечает: - Очень они все-таки причудливые.
– Вот-вот, - говорит Стордж.
– Она уловила самую суть.
Великодушие новых друзей умиляет Табиту. Никогда еще она не встречала людей, которым так хотелось бы сделать тебе приятное. Особенно Стордж. "Право же, - думает она про своего благодетеля, - он просто душенька. И как мне повезло, что он любит искусство и любит помогать художникам, музыкантам. Если он мне поможет встать" на ноги, я ему по гроб жизни буду благодарна".
Миссис Стордж в отъезде, и Стордж ходит с Табитой гулять в дальний конец набережной, где почти никто не бывает. Своим негромким, мягким голосом он беседует с ней об искусстве и о его врагах.
– Ханжество, британское ханжество - вот его злейший враг, - говорит он.
– Художников у нас не щадят.
– Он говорит, что все англичане - рабы условностей.
– Люди ненавидят все новое, все значительное потому только, что оно значительно, что оно грозит пробудить их от спячки, заставить думать и чувствовать - действительно думать, действительно чувствовать. И, слегка склоняясь к Табите своим длинным белым носом, продолжает: - Вам я могу это сказать, миссис Бонсер, а вот миссис Стордж - нет. Она бы не поняла.
– Он улыбается как заговорщик, и Табита отвечает:
– С виду миссис Стордж мне очень понравилась, я уверена, что она очень
– Разумеется, разумеется, лучшая из женщин, но искусства она не понимает, миссис Бонсер, это не артистическая натура.
– И, помолчав, принимается хвалить игру Табиты. Никогда еще музыка так его не волновала. У Табиты - подлинный талант.
– Не могу выразить, миссис Бонсер, что значит для меня дружба с вами. Это новая жизнь, новый прилив мужества. Я словно заново родился.
Табите странно это слышать и немного смешно, но Стордж говорит не как вздыхатель, а как философ, и ей становится стыдно, что она чуть не рассмеялась.
– Вам не понять, миссис Бонсер, как в человеке может умереть жизнь, как за несколько лет жизнь из него уходит и он превращается в мертвеца. Миллионы умирают вот так, на ходу. Вы видите их в любом омнибусе, в любом вагоне поезда - ходячие трупы. И они сами не знают, как это произошло. Человек даже не знает, что он мертв, пока какая-нибудь случайность, какое-нибудь внутреннее переживание не вернет его к жизни, и тогда он может сравнить свое новое состояние с прежним. Да, жизнь, жизнь!
– И жадный длинный нос, делающий сейчас Сторджа похожим на белую борзую, учуявшую дичь, выдвигается вперед.
– Как она драгоценна, как таинственны ее истоки. Красота, любовь, искусство. Но в конце концов, миссис Бонсер, и нос приближается к ее щеке, - стоит ли удивляться? Ведь жизнь - это опыт, это нечто глубоко личное, это чувство, это высокая радость, рождающаяся из ощущения...
– Я тоже заметила, - говорит Табита.
– Когда люди влюблены, они всегда такие оживленные, взволнованные.
– Да, да, вы понимаете. Я так и знал, что вы поймете, это второе рождение, воскресение из мертвых.
Как-то вечером все разглядывают последнюю "Желтую книгу" [ежеквартальный иллюстрированный журнал эстетского направления, выходивший в Англии в 1894-1897 годах], и Стордж показывает Табите рисунок Бердслея девушка в саду.
– Хороша, изумительна.
– Да, она, конечно...
– Табита умолкает. Вернее, пожалуй, держать свое мнение при себе.
– Вы себя не узнаете?
– Я?
– Вы же подлинный Бердслей, миссис Бонсер.
И все наперебой повторяют, что она - подлинный Бердслей.
– Красота бесспорная...
Табита рассмеялась было, но прочитав в глазах Сторджа печальный укор, снова, становится серьезной. А когда она описывает эту сцену Мэнклоу, тот цедит с гадливой усмешкой: - А что я вам говорил - ваш стиль в моде. И мой вам совет - ловите момент, пока художники не придумали чего-нибудь еще похлеще.
21
Однажды Стордж, помогая Табите спуститься по каменистой тропинке, дольше обычного задерживает ее руку в своей и говорит:
– Вы показали себя таким прекрасным другом, миссис Бонсер, не могу ли я вас отблагодарить хоть какой-нибудь малостью?
– Но вы и так сделали для меня очень много - разрешили пользоваться вашим роялем, приглашаете играть.
– Что вы, что вы, это приятная обязанность.
– А через полчаса повторяет свое предложение: - Если возникнут у вас какие-нибудь трудности, миссис Бонсер, надеюсь, вы сразу же обратитесь ко мне, убедительно вас об этом прошу.