Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу
Шрифт:
— Сообщите мне, когда приедет коммандер Гроум, — распорядился Макнелли, обращаясь к портье, и вернулся к себе в кабинет.
Ева Медоуз, стоявшая теперь возле лифтов, была женщина без малого сорока лет, просто и элегантно одетая, с золотисто-каштановыми волосами, очень красивая, — но ее полная тепла и неги красота казалась недоступной из-за безмятежной задумчивости. Ева только что ушла из бара, избавившись от своего развязного спутника. Здесь, у лифтов, она могла следить за конторкой портье, делая вид, будто нетерпеливо поглядывает на часы. Образованная, дорогая и очень разборчивая проститутка, Ева узнала про Айру Гроума из газет — она всегда тщательно собирала сведения о богатых и одиноких мужчинах, которые останавливались в этом отеле.
Третий из ожидающих, поговорив с Макнелли, отошел в глубь вестибюля. Это был преждевременно поседевший человек в нелепой твидовой шляпе и дорогом костюме из верблюжьей шерсти. Лео Котра
И Лео Котра, кивая в ответ на почтительные приветствия от верных читателей, не спускал взгляда со столика портье, перед которым уже выстроилась очередь приехавших из аэропорта. Впереди стояли только пожилые — мужчины в помятых широких и светлых летних костюмах, с лицами, потными от жары, с галстуками, оттянутыми от воротничков, и женщины, которые оттягивали платья у выреза. А потом, словно по волшебству возникнув ниоткуда, гуськом появились восемь девушек, все со счастливыми лицами, улыбающиеся, не замечающие жары.
Айра Гроум и Хорлер тоже вышли в вестибюль, но не встали в очередь к конторке. Айра Гроум занял позицию шагах в десяти от нее посреди огромного восточного ковра, отгородившись от очереди четырьмя дорогими чемоданами из свиной кожи, как маленькой крепостной стеной. Сбоку, поглядывая на чемоданы, стоял носильщик. К конторке направился Хорлер, седой и грузный, но он прошел мимо очереди.
— Коммандер Гроум, — сказал он сосредоточенному портье, который взглянул на него, заморгал и вызвал Макнелли. Тот немедленно пришел и сам занялся их регистрацией.
— Надеюсь, вы хорошо долетели, мистер Хорлер, — сказал Макнелли.
— Неплохо, неплохо. А тут у вас жарковато, а?
— Последняя роза ушедшего лета.
— Отлично сказано. Последняя роза ушедшего лета. Вот-вот!
— Ваша спальня в номере смежная, мистер Хорлер.
— Очень хорошо.
— Если коммандер не устал, он еще успеет на последнее представление в Зале.
— Я ему скажу.
— Просто позвоните туда. Столик для него будет оставлен.
На коммандера Макнелли почти не смотрел: он успел разглядеть его, пока выходил из кабинета. Он уже распорядился, чтобы на стол в номере коммандера поставили самую большую корзину с фруктами и коробку мятного драже в шоколаде. Мало кто из приезжающих получал мятное драже. Фрукты — да, конечно, но не драже. Макнелли знал, что коммандер Гроум богат и что его приезда ожидает вся верхушка корпорации. И Котра напишет о нем статью.
Ева Медоуз, едва увидев Айру Гроума и узнав его по фотографии, оставила наблюдательный пост у лифтов и медленно направилась к нему все с тем же рассеянным и высокомерным видом, словно ее мысли были заняты чем-то своим. Мисс Медоуз никогда не пользовалась услугами сводника. Зачем? Ей достаточно было задумчиво остановиться, так, чтобы мужчина полностью воспринял ее изящество и мягкую элегантность. То, что она читала про Айру Гроума, ей понравилось. Богатый и влиятельный человек. Вдовец пятидесяти трех лет — возраст самый податливый. Военный герой. Человек, заслуживший в Северной Атлантике столько морских орденов и наград, что его прозвали «Орденоносный Гроум». И шествуя победным маршем вверх по иерархической лестнице корпораций, он словно бы собрал и все тамошние награды. Богатые награды! Именно то, что ей нужно. Она плавной походкой прошла по огромному ковру и вдруг остановилась, чуть улыбнувшись своей легкой умудренной улыбкой.
— Коммандер Гроум, если не ошибаюсь?
— Совершенно верно.
— Меня
Окинув ее взглядом и точно определив, что она такое, он сказал:
— Поговорите с Хорлером, дорогая моя.
— С Хорлером?
— Вон там, у конторки.
— Кто такой Хорлер?
— Хорлер займется этим.
— Хорлер… — произнесла она неуверенно и докончила: — К черту Хорлера!
Тем не менее она сумела улыбнуться, словно поздоровалась со старым другом, и, возвращаясь по ковру обратно к лифтам, разминулась с Котрой, который шел к конторке.
Поскольку Котра знал теперь, как сложилась личная жизнь Айры Гроума, он наслаждался мудростью собственной юности. Он мог теперь позволить себе сочувствие и даже растроганность — ведь как-никак, а молодость их прошла рядом.
Почему Айра Гроум сбежал из Сан-Паулу? Чтобы обосноваться здесь? Чтобы занять дурацкий пост в полицейской комиссии? Чтобы запереться в уилкинсоновском доме за высокой кирпичной стеной? Вчера Котра попросил редактора финансового отдела навести, если можно, в соответствующих кругах справки, что произошло с женой Гроума Джулией, которую он помнил прелестной жизнерадостной девушкой. И два часа назад редактор финансового отдела сообщил ему сплетни, которые ходили в управлении Бразильской энергетической компании. После войны Джулия не сумела свыкнуться с Айрой. До дня своей смерти она называла его «коммандер». Их сын тоже всегда называл его только «коммандер». Джулия постоянно омрачала его победный марш по иерархической лестнице; она спилась и, когда он приглашал важных гостей, вдруг внезапно являлась в комнату и разыгрывала шутовские сцены. Коллеги, полные сочувствия, говорили ему, что она ненормальна и что ему давно следовало бы поместить ее в больницу. Но он держался с величайшим достоинством. Что бы она ни вытворяла, он обращался с ней вежливо до церемонности. Она любила путешествовать одна и постоянно отправлялась то в одну страну, то в другую, всегда самолетом. И он неизменно встречал со в аэропорту с креслом-каталкой, потому что в дальних рейсах она мертвецки напивалась и из самолета до кресла ее несли на руках.
После ее смерти Айра Гроум поссорился со своим сыном Крисом, который вел себя возмутительно. Крису привили великолепное чувство дисциплины. Он мог бы стать прекрасным офицером. Но он внезапно бросил колледж, отказался от всего, что связывало его жизнь воедино, и заявил отцу, что не желает его больше видеть. Теперь он отправился куда-то в Африку, длинноволосый, с гитарой и запасом марихуаны. Выслушав все эти подробности, Котра пробормотал: «Бедняга! В конце концов жизнь его все-таки проучила». Теперь, когда те беды, которые должны были постигнуть Айру Гроума, постигли его, Котра мог позволить себе сентиментальность. Ему хотелось поговорить с Айрой Гроумом, сказать ему: «Что заставило тебя измениться? Что с тобой тогда произошло, Айра?» И тут он услышал голос, который позвал: «Хорлер!» Этот громкий голос, раздавшийся в стороне, заставил всех обернуться, однако его тон выражал полное пренебрежение к тому, повернутся они или нет. И всего в нескольких шагах от себя Котра увидел Хорлера, растолстевшего, обрюзгшего, поседевшего, — того Хорлера, который был боцманом на их корвете. Хорлер отозвался:
— Слушаю, коммандер.
— Не забудьте про сигары, Хорлер.
— Есть, сэр.
Котра, проследив за взглядом Хорлера на десять шагов через ковер до Айры Гроума позади крепостной стены из щегольских чемоданов, направился туда, ожидая, что будет узнан. Потом нерешительно замедлил шаг, потому что Айра Гроум в дорогом темном костюме и черной ирландской полотняной шляпе по-прежнему был высоким, красивым, худощавым человеком. Даже рассыльный, который подозвал другого рассыльного, чтобы тот помог ему с багажом, держался на почтительном расстоянии и не сводил глаз с черных ботинок Айры Гроума — лондонских, из крокодиловой кожи ручной выделки. И с лондонского пятисотдолларового костюма в мелкую полоску, который сидел точно влитой, и по сравнению с ним костюмы мужчин у конторки казались мешковатыми. Хотя он только что сошел с самолета, на воротничке его золотисто-зеленоватой рубашки не было ни единой морщинки. И ощущение власти, исходившее от него, пока он стоял тут в одиночестве, было, пожалуй, даже еще сильнее, чем на вершине его военно-морской карьеры. Его бедная жена Джулия? Его сын? Ничто не оставило на Айре Гроуме никакого следа. Он был точно таким же, как прежде. И выглядел почти точно так же. Только чуть-чуть отяжелел. А когда он снял полотняную шляпу, чтобы вытереть лоб носовым платком, который достал из-за обшлага, его волосы выглядели такими же густыми и с той же легкой сединой на висках, как прежде. И по-прежнему были зачесаны назад. Только глаза изменились. В былые дни, когда он вот так оставался один, его глаза смотрели непреклонно, с жесткой решимостью. А теперь в них появилось что-то новое. Жгучая жажда, какое-то жадное беспокойство — выражение, которое его только молодило, с удивлением подумал Котра.