Радость вдовца
Шрифт:
— Сева, доброе утро, — вывел меня из задумчивости бодрый и кокетливый Маринкин голос, — да… А у вас? Лучше? Аркадий в больнице? Передавай ему привет и пусть быстрее поправляется. Да нет, мы сами передадим, — она как-то стыдливо рассмеялась. — Когда? Так скоро? А-а, — облегченно протянула она, — значит, мы еще успеем подъехать. Ага, ага. Ха-ха… Ну-у, какой у него номер? Я тоже думаю, что это будет очень кстати. Да нет, мы ему звонить не будем, нагрянем без предупреждения, сделаем сюрприз. Лучше позвонить? Да ладно… Где он? Ага, ага… Бай-ба-ай, — жеманно пропела она напоследок.
— Да, «мастерица виноватых взоров…», — процитировала я строчку стиха поэта серебряного века, — как это все у тебя складно получается!
— Вставай, карета подана, — она небрежно бросила сотовый на постель, — я варю кофе, а ты — в ванную!
— Нет, ты чего раскомандовалась? — возмутилась, но уже без должной убежденности я.
Для вида, можно сказать.
Маринка одарила меня обворожительно-наглой улыбкой и исчезла. Я потерла глаза, потянулась, подумала о том, почему бы действительно не навестить Аркадия, и, надев халат, поплелась в ванную. За завтраком Маринка только и делала, что многозначительно улыбалась, поигрывала плечами и без умолку болтала о ждущей нас с нею жизни в райских кущах выгодного замужества. Я еле сдерживалась, чтобы не послать ее к черту. Наконец, покончив с едой и сборами, мы сели в машину и направились во вторую горбольницу. Из машины я позвонила Кряжимскому, предупредила, что могу задержаться. Маринка прямо вся сияла.
— Конечно, Севика я не увижу, но Аркаша — это для меня ступенька на пути к Севе, — делилась она со мной своими стратегическими соображениями, хотя никто ее об этом не просил, — вот только, Оль, не обижайся, зря ты кожаные брюки надела и пиджак этот, — скривила она губы в скептической усмешке.
— Это почему же?
— Женственности это не придает, — со знанием дела заявила Маринка, — а такие тонкие ценители прекрасного пола, как Аркадий с Севой, именно женственность прежде всего хотят видеть и находить в женщинах.
— Тавтология какая-то! Женское в женщинах! — иронично усмехнулась я. — Что же, по-твоему, брюки и строгий пиджак могут помешать «таким тонким ценителям», как наши знакомые, разглядеть во мне особу женского пола?
— Это не шутки, — с комичной серьезностью ответила Маринка, — я дело говорю.
— Ты всегда дело говоришь, — позволила я себе ехидный смешок.
Раздобыв ценой героических усилий халаты (сменную обувь мы захватили с собой), мы поднялись на второй этаж. Аркадий лежал в палате-люкс, рассчитанной на одного человека. Наш приход, однако, не вызвал у него ожидаемой нами реакции. Он совсем не обрадовался, а та самая улыбка, которая вчера покорила меня своей лукавой лучезарностью и ленивой благожелательностью, сегодня лишь тускло мерцала на его тонких невыразительных губах. Тем не менее он сделал хорошую мину при плохой игре — все-таки годков-то ему было не двадцать, и он вполне усвоил привычку воспитанных людей покрывать лицемерной филигранью дежурной улыбки нежелание видеть человека, ради которого ему приходилось упражняться в хороших манерах.
— Аркадий Васильевич! — чрезмерно оживленно воскликнула Маринка, стремящаяся за такой вот непринужденной, почти фамильярной радостью скрыть свое замешательство. — Мы счастливы вас видеть в добром здравии.
Ненатуральность Маринкиного восторга заставила меня поморщиться, а Аркадия — растянуть губы в более широкой улыбке.
— Я тоже рад вас видеть, — выдавил из себя он, — не ожидал, честно признаюсь.
Я хотела сказать, что, мол, тоже не ожидала и не догадывалась, что моей милой подруге придет сегодня утром в голову мысль осуществить этот проклятый «визит вежливости».
— Всеволод сообщил, где вы и как вы. — Маринка поставила на тумбочку пакет с фруктами, которые вынудила меня купить по дороге.
— А это что? — сыграл радостное удивление Аркадий.
— Фрукты. Чтобы вы быстрее поправились, — неловко добавила смущенная не меньше меня и Аркадия Маринка.
Ее план «райской жизни» рушился на глазах. В свою очередь, как особа более рефлексивная, я строила предположения относительно того напряжения и недоумения, в которые поверг Аркадия наш «визит вежливости». Понятно, он не ожидал, растерялся. Одно дело — в ресторане, во всем блеске манер и возможностей кошелька, другое — в больнице, после того, как глотнул стрихнина. Может, он за свой внешний вид переживает, думая, что бледен, осунулся, постарел. Такое ведь бывает, хотя это и не от него зависит. Но мужчины, это ж такие тщеславные и гордые существа, что малейший изъян их внешности или проявление слабости характера способны, по их мнению, сильно навредить им в глазах женщин, а то и окончательно разрушить тот социальный и духовный престиж, которым они привыкли окружать себя. Тем более такой крутой дядя, глава фирмы…
Я опустилась на стул рядом с Маринкой и, уступая ее настойчивым и выразительным взглядам, поинтересовалась самочувствием Аркадия.
— Да меня выписывают через час, — рассмеялся он, но опять с какой-то натянутостью.
— Вот как? Что же, Всеволод тебе не сказал? — обратилась я к Маринке.
Наверное, заметив в моем голосе раздражение, Аркадий, как человек воспитанный и любезный, пришел Маринке на выручку.
— Вы мне доставили удовольствие своим визитом, не сомневайтесь, просто я не в своей тарелке, — он озабоченно посмотрел на часы, — избавлю вас от неприятных, чисто физиологических подробностей учиненного вчера врачами надо мной, так сказать, спасительного произвола… Ограничусь лишь тем, что скажу, что чувствую себя, как это принято говорить в подобных заведениях, — сдержанно улыбнулся он, — удовлетворительно, вернее, чувствовал до сих пор, пока не увидел вас. Теперь мое физическое и моральное самочувствие могло бы стать предметом зависти для любого мужчины.
Он лукаво покосился на нас, и на миг я узнала в нем вчерашнего благодушного и остроумного Аркадия Васильевича.
В этот момент дверь люкса распахнулась, и в палату вошла женщина лет так тридцати восьми. Худощавая шатенка, волосы которой мягкими волнами падали на плечи, бросила на нас с Маринкой удивленный взгляд и подошла к постели «больного». Она наклонилась к Аркадию Васильевичу и чмокнула его в щеку.
— Доброе утро, дорогой, — монотонно произнесла она. — Кто это?
— Познакомься, Кристина, — Аркадий приподнялся на локте, — это Марина и Ольга, они из газеты. Представляешь, они хотят написать о произошедшем вчера со мной.
«Гладко врет, подлец, — подумала я, — не подкопаешься. Похоже, это его жена. Кажется, Кристина, он сказал».
— Ольга, — представилась я, поправляя «Никон», который, слава богу, висел у меня на плече под халатом.
— Марина, — робко улыбнулась моя подруга.
— Кристина Леонидовна, — дама гордо подняла голову и, хоть и была со мной одного примерно роста, посмотрела на нас сверху вниз.
У нее были большие чувственные губы, четко очерченные, прямой, немного длинноватый нос, миндалевидные карие глаза и высокий лоб.
— Вы действительно собираетесь об этом писать? — после затянувшейся паузы поинтересовалась она.
— Возможно, — пробормотала я. — Сначала нужно выяснить все подробности случившегося. «Свидетель» не публикует слухов.
— Похвально, — на лице Кристины Леонидовны появилось подобие улыбки, — я что-то слышала о вашей газете.
«Что-то слышала», — фыркнула я про себя и покосилась на Маринку. — Ну, ты у меня получишь, несчастная! Так меня подставить!» Я ни секунды не сомневалась, что Кристина Леонидовна — жена Аркадия.