Радуга 2

Бруссуев Александр Михайлович

После некоторого перерыва в обычном своем функционировании, город стал возвращаться к жизни. И если изначально свежесть и чистота воздуха могла равняться аналогичной на поверхности, то теперь с каждым часом она насыщалась более естественными запахами для замкнутых подземных систем. А именно — все отчетливее тянуло фекалиями. Дело понятное, найдется очень мало людей, выдающих фиалки после усвоения пищи. Чтобы выбраться наружу не где-нибудь в бункере с злыми охранниками, а в колодце двора здания бывшего СЗРП, надо было переходить в канализацию.

Ни Ваня, ни Эдик, ни даже Шурик не обладали в должной мере средствами, позволяющими гулять по потокам нечистот без всякого ущерба

для своей обуви, одежды и обоняния.Оставалось надеяться, что вся система, устроенная еще при царе-горохе, достаточно просторна и пока не загажена всеми активными и пассивными пользователями.

Особую неприятность составляли крысы, которые не отличались излишней брезгливостью и могли неожиданно спрыгнуть из какой-нибудь неожиданной ниши прямо на голову. Бывало, что и кусались, подлые. Людям после этого непременно нужно было вколоть дозу противостолбнячного препарата. Но крысы о своем существовании до сих пор не напоминали, поэтому хотелось верить, что все они ушли на дальний кордон и там затаились.

Парни изготовили из подручных средств, точнее — майки Эдуарда, три ковбойских забрала для носа и рта, приняв, как эталон запаха — аромат пота, сдобренного былым антиперспирантом Нивея. Вокруг уже сгущалась совсем другая атмосфера, поэтому никакого побочного воздействия на нежные рецепторы носа никто не ощутил. Шурик так даже в себя не пришел.

Иван, как единственный проводник по подземельям пошел вперед, Эдик с привязанным на плечах раненным товарищем замыкал торжественное шествие. Дерьма было немного, вялотекущая вода с ингредиентами еле закрывала подошвы обувки. Не успел еще трудовой народ заявить о своих достижениях в полном объеме, не отошел от спячки.

Шурик, ранее бывший не очень тяжелым, все более набирал вес. Пот заливал глаза, проклятая тряпка на носу мешала вдохнуть вонь полной грудью. Эдик выбивался из сил.

Когда Ваньша указал рукой наверх, это было просто наградой, золотой медалью, ленинской премией и праздником. Едва Иван залез и со скрежетом отодвинул чугунный люк, в образовавшемся круглом проеме стали видны звезды. Эдик держался обеими руками за скобы лестницы и одними глазами пытался смотреть вверх. Он даже мысли, что они промахнулись, и вылезли где-нибудь на станции метро «Девяткино», не допускал. Больше лазать по норам с утяжелениями на плечах он был не в силах.

Иван добился ориентирования со стопроцентным попаданием. Ночь, объявшая Питер, аплодировала ему мерцанием незнакомых созвездий. Или эти звуки легких ударов, словно одной ладони о другую, раздавались из ближайшего здания. Ваньша не стал уточнять, сбросил Эдику веревку, чтобы тот обвязался ею: залезать с ношей без поддержки было довольно рискованно. Если из дома напротив кто-нибудь пялится в окна, то ни открытый люк, ни силуэт склонившегося над ним человека не будет виден — густая тень покрывала все действо густой, почти осязаемой темнотой. Если, конечно, у наблюдателей не окажется на голове прибора ночного видения.

Шурика решили приводить в чувство уже внутри здания. Конечно, оно могло быть заперто изнутри на какой-нибудь хитрый замок, но в таком случае там обязательно должен кто-то находиться. Впрочем, обычно такие старинные высокие и тяжелые двустворчатые двери использовали ручку швабры или щетки вместо запора. Ключи и замки тоже имелись, но где-нибудь в пожарном имуществе: от кого прятаться, если круглосуточно внутри сидит унылый охранник?

Удостоверившись, что это действительно здание былого СЗРП, Иван потянул на себя витую рукоять. Дверь отворилась, словно специально незапертая.

Пыльно, тихо и сумеречно: под пустым столом охраны что-то горело. То ли

ночник, то ли опущенная на пол настольная лампа. И ни одной души. То ли сторож ушел, куда глаза глядят, то ли поднялся наверх. Смысла болтаться по пустым этажам и кабинетам не было никакого, разве что с целью воровства. Тогда бы входную дверь на швабру замкнул. Получалось, что на данный момент здание пустовало. И это было неплохо. И эта мысль была неверной.

Иван проверил, что за шахтой лифта действительно проглядывалась подсвеченная голубоватым светом дверь, выглядевшая стеклянной. Можно было заносить Шурика и прощаться с Эдиком — тот намеревался идти домой на Фурштадскую.

Сначала ему показалось, что упала пресловутая швабра — звук очень здорово напоминал удар деревянной рукояти о паркет пола. Но потом понял, что ошибся. Такие здоровые и уравновешенные парни, как Эдуард, от неожиданных хлопков в обморок не валятся. А Эдик бесконечно долго падал назад, все еще продолжая держать на руках бессознательного Шурика. На его губах застыла стеснительная полуулыбка, а на груди расцвело темной кляксой пятно.

Иван прыгнул вперед, срывая на ходу с плеча винтовку, упал, больно ударившись плечом, перекатился, как мог, одновременно снимая оружие с предохранителя. В него тоже ударили выстрелы, но не столь удачные: не умели стрелки отрабатывать подвижную мишень, им статика была привычнее. Ваня встал на колено и, одномоментно прицелившись, спустил курок, совместив мушку с огоньком, означающим чью-то настроенность на игру в снайпера. Бросился вперед, прыгнул головой через вертушку, затормозил в чье-то тело. Тело отлетело в одну сторону, Иван же осыпался на пол. Не позволив себе ни единого мига медлить, вскочил и ударил, практически не глядя, по врагу прикладом. Отскочил к стене, пригнулся и выстрелил еще раз. Снова дернулся в сторону, готовый в любой момент открыть огонь на каждое шевеление. Но больше никто не двигался.

Ваньша включил свой фонарик, держа его в стороне от себя, и попытался сориентироваться. Два человека, один пистолет, больше, вроде бы никого. Он присмотрелся и зло сплюнул: тела принадлежали совсем молодым парням, практически мальчишкам. Одному Иван разворотил всю голову, ударив, вероятно, прикладом, другому попал в грудь. Оба были гопниками, судя по одежде, точнее теперь — мертвыми гопниками. Может быть, конечно, он и ошибался, так как не был большим экспертом в молодежных культурах, но в Петрозаводске аналогичным образом ряженые пацаны у гиблого места, у «оврага», имели обыкновение забивать велосипедными цепями случайных прохожих, не считаясь с их статусом. Эти раздобыли себе пистолет неизвестной марки и без всяких колебаний спустили курок в отличного человека, хотя спокойно могли переждать и дальше заниматься своим интересным делом: потрошить офисы.

Иван не страдал угрызениями совести: на войне — как на войне. Самый страшный враг всегда делался тот, кого пытались жалеть. Дети-убийцы резали в родных белорусских лесах фашистов без всякой пощады и чувства самосохранения. Не у каждого взрослого мужика поднимется рука на подростка, и это утверждение не имело обратной силы. Но Ваньша не знал, кого убивал. Это его спасло. Но Эдик! Черт побери, смерть редко бывает заслуженной. Глупость и неизбирательность — вот основные ее качества!

Иван не мог позволить себе терять время и обыскивать все этажи. Он перебрался обратно, схватил обоих своих парней за руки и оттащил в непростреливаемое место, а именно, к двери в «Дугу». За Эдиком тянулась широкая черная полоса.— Над землей бушуют травы,Облака плывут кудрявы.И одно — вот то, что справа,Это я.Это я, и нам не надо славы.Мне и тем, плывущим рядом…