Радуга 2
Шрифт:
С трудом ворочая языком, еле слышно проговорил Эдик, когда Иван склонился над ним, и умер.— Нам бы жить — и вся награда. — Но нельзя…
Ваня закончил стихи, вышедшие когда-то из-под пера Вадима Егорова, и до того ему, вдруг, сделалось паскудно, что он поднял лицо вверх и завыл.
19. Шура Суслов и Бен Стиллер знакомятся с животным миром
Пустой коровник со вполне работоспособными автопоилками, аппаратами искусственного доения, сепараторами и еще неизвестными штуками выглядел достаточно презентабельно для того, чтобы считать его фермерским. Размеры также говорили, что дело это было в частных руках, скорее всего — в семейных. Значит, хозяева как-то выжили в свое время, нашли способ договориться с мздоимцами из пожарных частей, санитарными инспекторами и «азерибаджянскими» монополистами-рыночниками. Это подразумевало только одно: они были неплохо вооружены и настроены крайне решительно. Так было в прошлой жизни.
Теперь коров не наблюдалось ни одной. Даже следов не оставили. То ли разбежались в поисках лучшей доли, то ли вымерли в эпоху человеческого безвременья. Но хозяева могли остаться в своих угодьях. Могли сидеть сейчас в засаде и привычно целиться в непрошеных визитеров, кем являлись Шура с Беном.
Они вышли к этой пустой, на первый взгляд, ферме через пару часов после того, как «попрощались» со странной троицей. То, что они двигались по маршруту тех, вызывало сомнение: по пути попался не один перекресток, и даже не два. Посовещавшись, парни решили держаться правого ответвления, чтобы снова не выйти на трассу. Вот и пришли на лужайку, не занятую могучими деревьями леса. Обойти было никак, возвращаться обратно не хотелось. Не могла дорога заканчиваться на этом хозяйстве тупиком.
Хотелось надеяться, что хозяева сохранили в себе человечность. Почему-то ухоженность и основательность организации вселяла в это уверенность. Вот если здесь завелись лица замещающие, то могли возникнуть проблемы. Махать белыми флагами и привлекать к себе внимание криками было нецелесообразно. Красться вдоль заборов — тоже.
Шура и Бен пошли открыто, стараясь вести себя естественно, а именно — свернули с дороги к коровнику. Хоть в помещении было пусто, но на рассыпанных по дорожкам опилках кое-где отпечатались следы. Выглядели они достаточно свежими, насколько хватало скаутских познаний обоих следопытов, и выглядели угрожающе.
Представить себе, что отпечатки, величиной с пятидесятый российский размер обуви фабрики «Скороход», принадлежат кроткому ягненку тридцать сантиметров в высоту и полметра в длину, конечно, можно. Накатить доброго валлийского напитка под названием «Вайпер» (смесь имбирного пива с виски) по полведра на рыло и знать при этом, что завтра на работу — можно представить себе все, что угодно. Даже выборы президента в России.
Но вот как-то привязать к своему воображению когти длиной в полтора указательных пальца и шириной в два мизинца — сложновато. Даже видение мира глазами Иеронима Босха не помогает. Но этому делу ни Суслов, ни Стиллер не были обучены.
— Мне мерещится, — сказал Бен, носком зимнего сапога, — позаимствованного в свое время у своего коллеги по скитаниям, касаясь следа.
— Почему мерещится? — пошутил Шура. — Нормальный- отпечаток нормальных человеческих ног.
Актер шутку не оценил: наверно, потому, что менее всего страшится тот, кто меньше всего знает. Американец знал больше, чем его российский товарищ. В Голливуде баек ходит великое разнообразие, нежели в самом желтом из желтых изданий. Просто до поры до времени на них не обращаешь внимания. Гулять поблизости от леса пропало всякое желание.
— Никто не обещал, что природа будет к человеку- благосклонна, — заметил Бен. — Слишком много бы ей пришлось простить нам.
— Эй, ты чего? — обеспокоился Шура. Животных он боялся- гораздо меньше, нежели людей. Любую тварь, в конце концов, можно как-то просчитать. Чего нельзя сделать в отношении homo sapiens. — Позволишь открыть тебе некую тайну?
Бен перестал носком шевелить опилки вдоль мифического следа, но ничего не ответил, только в задумчивости водил кончиком языка по губам всегда чуть приоткрытого рта. Такая манера у американцев соответствовала, очевидно, задумчивости. Как и открытый рот — удивлению. Как и слезы в краешках глаз и полный ступор — подъему в каждойпроходной национального флага.
— Тебе следует подучить английский язык, — сказал Шура. — Поверь мне, сынок, он тебе пригодится.
Стиллер изобразил удивление.
— Иначе говоря, после союзов when, if и их синонимов- будущее время не употребляется. Программа изучения английского в рамках школьного курса. Так что расслабься, спрашивай меня, если что не ясно.
Бен с интересом посмотрел на карельского товарища, потом смешал опилки вокруг следа. На его артистическом лице отобразилась мысль: «Да, да, только так». Подумаешь, следы! Принимая условности, мешаешь своему будущему. Чему быть, того не миновать. Где мы, а где завтра? И прочее, прочее.
— Черт, ну до чего же неприятно ощущать страх! — сказал- он.
— Знаешь, Бен, однажды стоял я у магазина «Бородинский». — Тебе, конечно, это название ни о чем не говорит, но тем не менее. Стоял я не просто так, чтоб голубей покормить, или подаяние попросить. Я наблюдал за котом. Тот пребывал в полной нерешительности, потому как в багажнике ближайшей машины видел целые охапки сосисок, куриные ноги разной степени готовности, филе рыбы, водку и несколько коробок с пивом. Не знаю, как насчет алкоголя, но остальное, бывшее в зоне легкой досягаемости, кота очень смущало. Багажник был призывно открыт. И никого поблизости. «Давай, парень, прыгай», — сказал я ему. Кот посмотрел на меня, вздохнул с облегчением и в один прыжок оказался посреди всего этого изобилия. Я сразу же захлопнул за ним дверцу багажника. «Спасибо, приятель!» — вдруг произнесла машина очень густым басом и тут же уехала. Водитель, оказывается, уже завел двигатель, но не успел захлопнуть пятую дверь. По какой причине — не понимаю. Но меня поблагодарил за помощь. Знал бы, какую свиньюя ему подложил, может быть, вел бы себя иначе. Представляю сюрприз, когда он будет на даче выгружаться, мечтая о шашлыках, и обнаружит обожравшегося левого кота. Хорошо, если трезвого.
Бен, живо вообразивший себе всю картину, посмеялся. Его страхи постепенно улетучились, он снова стал прежним — решительным, наглым, язвительным и самоуверенным евреем из Нью-Йорка.
В пустом коровнике делать было больше решительно нечего, поэтому они вернулись на дорогу и двинулись дальше. То, что они забрели на некий хутор, подтвердил добротный дом, построенный без всякой вычурности, но зато, наверно, очень функциональный. Вот с того, собранного из железобетонных блоков сарая, к примеру, можно простреливать все подступы к хозяйству.
Дело шло к вечеру, так как дни утратили свою естественную долготу, об этом можно было судить приблизительно. Часы, стильные и дорогие Aviator Суслова, теперь показывали цену килограмма гвоздей на рынке в Уругвае. Ориентироваться по ним было затруднительно. А стиллеровские Tissot так и остались где-то на столике у бассейна на другом континенте. Поэтому обоюдно решились попроситься на ночлег.
На звонок у калитки в доме никто не отвечал, собака не бросилась к изгороди отрабатывать свой хлеб. Дом был мертвым. Не покинутым, не брошенным, а именно мертвым.