Радуга Над Теокалли
Шрифт:
Однако же за городом дни по-прежнему тянулись за днями. Выхода не было. Она похудела и практически перестала есть, со страхом ожидая дня праздника Выпрямления деревьев.
Когда наступил этот день, глухой звук барабанов возвестил о его начале, достиг ушей всех, будя в людях смутное беспокойство и тревогу. Он быстро летел над водой и достигал окрестностей Теночтитлана, проник даже за стены домов, заставив Иш-Чель вздрогнуть.
"Вот оно! Помогите мне, боги!"
Иш-Чель проснулась от него, ощутив, что не имеет сил подняться. В голове лишь стучала настырная
"Пройдите же мимо моего дома!"
Но их дом был первым из поместий пилли, расположенных за городом, дальше раскинулись десятка два таких же домов, но менее знатных придворных.
Совершенно неожиданно Иш-Чель вдруг поняла, почему старая Ишто уговаривала её оставаться в городе — в соответствии с рангом Амантлана, им предстояло выбирать в первой десятке знатных, а это бы увеличило шанс вытянуть гладкую дощечку, без изображений. Ошибка едва не доконала женщину окончательно, если бы была возможность уехать обратно в город — она немедленно посадила бы в каноэ гребцов и сына. Но поздним вечером предыдущего дня посланец от жрецов принял от неё подтверждение об их нахождении.
— О, боги, будьте милостивы к нам! Что же делать?! — Иш-Чель заметалась по поместью, слуги в страхе шарахались от одного её вида — огромные темные круги под глазами опускались до середины щек, а взгляд их стал практически безумным. Она не различала предметы, не помнила имен, только со страхом прислушивалась к плеску вод озера, по которому должны были прибыть жрецы с корзиной.
"А что если сесть в каноэ и просто отплыть, но не удаляться от поместья?" — мелькнула новая мысль. Ведь они могут просто гулять? Могут. Они никуда не уплыли, и никто не обвинит их в измене — пределы поместья большие, их просто не найдут!
Но и эта мысль была отвергнута — жрецы не уйдут, пока не проведут жеребьевку. А слуг в поместье хватает, все сады и угодья будут тщательно ими досмотрены…
Ближе к полудню показались лодки жрецов. Их было около десятка — это могло означать только одно — все семьи пилли, оставшиеся в Теночтитлане, благополучно избежали участи избранников богов и могут радоваться празднику. Это означало, что через час судьба ее сына, ее Маленького Ягуара будет решена. И она сама будет тянуть жребий. Она и никто другой решит: жить ее сыну или быть принесенным в жертву.
Каноэ, празднично украшенные большими гирляндами цветов, причалили к мосткам поместья Амантлана, вся челядь высыпала их встречать, радостно приветствуя. Только Иш-Чель, крепко держа за руку сына, и Ишто, по щекам которой текли слезы, застыли у порога дома.
Как ни странно, но внушительная группа из двадцати жрецов, заполнив большой двор, сделала это практически без шума. У всех прибывших был необычайно строгий, несколько суровый вид. Пелена тумана плотно опутала сознание Иш-Чель, ее глаза подернула дымка из слез, которым она не позволяла капать. Женщина стояла, как во сне.
Все прибывшие жрецы казались ей на одно лицо. Худые, только кожа и кости, своим аскетическим видом они напоминали человеческий череп, с совершенно пустыми глазницами и скелеты, обтянутые кожей, с наброшенными пестрыми плащами.
Посланники уверенно и спокойно подошли к центру площадки возле дома и опустили легкую корзину. Лежащие в ней пластинки тихо стукнули.
Группа жрецов застыла, сохраняя невозмутимое выражение на каменных лицах. Когда пауза затянулась, старший в группе окинул домочадцев цепким взглядом, выхватив из общей толпы Иш-Чель. В его голосе прозвучало с трудом скрываемое раздражение:
— Нам предстоит далекий путь, госпожа… Если нет хозяина дома, доблестного Амантлана, то исполните долг Вы, — жрец едва скрывал усталость и пренебрежение. Он происходил из знатного ацтекского рода, и потому для него жена Амантлана была обычной женщиной, к тому же еще и бывшей рабыней, которую он не мог уважать.
Пока жрец говорил, его помощники расстелили цветную циновку, в четырех углах поставили горшочки, в которых тут же воскурили освященные благовония; женщина судорожно обнимала своего ребенка, пряча его в широких складках темного плаща.
Тут Иш-Чель вновь увидела себя на площади в Коацаоке, словно и не было прожитых лет… И вот снова она стоит перед жутким выбором. Тогда услужливая служанка подтолкнула её руку, а теперь тихо высвободила из ее объятий сына…
"Нет!! Не отдам!!!" — зашлась она в беззвучном крике, цепляясь за край одежд Маленького Ягуара.
Земля уходила у нее из-под ног, сердце… Сердце вырвали из груди…
Толпа домочадцев отступила на шаг или это она сама уже сделала первый шаг к одиноко стоящей посреди двора корзине?.. Иш-Чель не владела собой. Внутри она не могла ни на что решиться: очень быстро подойти к корзине и вытянуть жребий, или делать это медленно, чувствуя, как жизнь постепенно вытекает из нее с каждым мгновением? Но все же она шла и думала, а с каждым шагом её глаза все больше наполнялись слезами, застилали и мешали видеть.
Да она и не хотела ничего видеть, слышать, чувствовать… Только вот эта корзина была, и она, Иш-Чель, тоже была тут и сейчас. Корзина не могла исчезнуть, сдвинуться с места без посторонней помощи, но вот она могла идти сама. Хотя в настоящий момент отдала бы все, чтобы потерять способность двигаться самостоятельно, а вместе с этим и возможность чувствовать, но самое главное — делать выбор.
Как ни медленно Иш-Чель продвигалась, но вскоре ноги ее уперлись о стенку корзины и чуть не опрокинули ее. Постояв несколько минут и, переведя дух, Иш-Чель наклонилась и заставила опустить руку внутрь.
Пальцы судорожно схватили верхнюю дощечку, затем, испуганно отбросили её и зарылись в маленькую кучу. Страх и ужас подавляли все чувства, мешали ей принять решение, от напряжения у неё потемнело в глазах, и закружилась голова, ноги предательски подогнулись…
Она упала перед корзиной на колени.
Еще миг…
Еще…
"Я не могу этого сделать!" — рука ее выскользнула из корзины и упала на колени. Иш-Чель не могла разжать руку и посмотреть, что она вытащила: жизнь или смерть. И не находила в себе сил бросить жребий обратно…