Раи?ский
Шрифт:
Я замолкаю и хмурюсь. Его голос стал глухим, и я никогда раньше не слышала, чтобы он звучал так… надломленно.
— Сэйнт, — говорю я более мягким тоном, протягивая к нему руку. — Что ты имеешь в виду?
Его ноздри раздуваются, а рот превращается в жесткую линию. Ясно, что он не хочет углубляться в эту тему, что только заставляет меня знать больше.
— Прости, — шепчу я.
Он смотрит на меня сверху вниз, его глаза широко раскрыты и на мгновение охвачены паникой. Я наблюдаю, как он смотрит в сторону двери, и очевидно, что он подумывает о том, чтобы уйти от меня. Нежным прикосновением
— Мэллори…
— Просто доверься мне, хорошо?
Не похоже, что он хочет кому-то доверять, но я выдерживаю его взгляд, отказываясь позволить ему уйти от меня. Не сейчас. Не после того, как он начал это.
Наконец, он, кажется, понимает это, потому что он испускает вздох поражения и качает головой.
— Ты действительно хочешь знать просто насколько испорченной была моя жизнь?
— Кажется, это справедливо, — отвечаю я. — Ты же знаешь, как у меня все хреново на самом деле.
— Хорошо.
Одарив меня натянутой улыбкой, он наклоняет голову.
— Но не говори, что я тебя не предупреждал.
Тревога расцветает в моей груди, но я качаю головой.
— Испытай меня.
Его губы хмурятся в тяжелой гримасе. Взяв меня за руку, он подталкивает меня к унитазу и заставляет сесть на крышку. Прислонившись к столешнице, он скрещивает руки на груди и смотрит на стену над моей головой.
— Когда мне было пять лет, я застал своего отца трахающим мою няню в моей спальне. Он связал ее и заткнул рот кляпом. Я не думаю, что она этого хотела, но ему явно было все равно. Что еще хуже, он заметил, что я наблюдаю, слишком потрясенный, чтобы двигаться… И он просто продолжал свои действия.
— Срань господня, я…
— Да, ты извиняешься. Я понимаю — Он все еще не смотрит на меня, когда продолжает: — Она уволилась вскоре после этого, но она никогда не выдвигала обвинений. Я представляю, как папа щедро заплатил ей, чтобы она держала рот на замке.
Мой желудок скручивает от отвращения. Джеймсон Анжелл гребанное животное, и я боюсь услышать больше, но это то, о чем я просила.
— Что еще? — шепчу я.
Он проводит рукой по лицу.
— Когда мне было семь, у меня была любимая собака по кличке Дюк. Я любил эту гребаную собаку больше всего на свете. Однажды я сделал что-то такое, что разозлило моего отца. Я даже не помню, что это было, но он так разозлился, что забрал Дюка и велел его усыпить. Ему не нужно было убивать его. Он мог бы отдать его в приют, да все, что угодно. Но нет, ему нужно было, черт возьми, подчеркнуть свою точку зрения и показать мне, что он был хозяином вселенной, и у того, чтобы перечить ему, были последствия.
Меня тошнит. Это так невероятно жестоко, и я не могу понять, как кто-то мог так поступить со своим ребенком. Он рассказывает мне еще несколько ужасных вещей. Как отец ругал его в присутствии друзей. Как он никогда бы не поднял на него руку, но он эмоционально и умственно оскорблял его самыми разными способами. Как его мать никогда ничего не делала, чтобы остановить его отца, и даже говорила ему, что ему нужно вырасти и перестать быть ребенком.
Однако как раз
— В мой тринадцатый день рождения мой отец решил, что мне нужно потерять девственность. Он был убежден, что я выступаю за другую команду, и хотел, чтобы я проявил себя.
Я смотрю на него в полном ужасе.
— Что? Ты серьезно?
Он кивает. Он все еще не смотрит на меня, но я внимательно читаю его глаза, и единственная эмоция, которую я никогда не думала, что увижу в нем, прямо там, пылает в его выражении.
Стыд.
— Он купил мне проститутку. Сказала, что она мой подарок на день рождения и что она сделает меня мужчиной.
Мне приходится протянуть руку и ухватиться за столешницу, чтобы не свалиться в унитаз.
— Нет, он не мог этого сделать, — выдыхаю я. — Это…
— Отвратительно? — бормочет он. — Унизительно? Травмирует? Так и было, и даже больше, поверь мне. Меня вырвало до и после того, как она трахнула меня, а потом мне пришлось пойти в кабинет отца, чтобы сообщить обо всем этом
— О Боже.
Я нахожусь в полном состоянии шока, я действительно не знаю, что должна или могла бы сказать прямо сейчас. Когда я открываю рот, чтобы заговорить, все, что я могу выдавить, это: — Твой отец-монстр.
Уголки рта Сэйнта сжимаются.
— Да, ну, он много работал, чтобы создать меня по своему образу и подобию.
Я хватаю его за руку. Это инстинктивное движение, и я даже не осознаю, что сделала это, пока мы не соприкоснемся.
— Ты не монстр, — настаиваю я свирепым тоном. — Мудак, конечно, но не монстр.
Наконец он смотрит на меня сверху вниз. Он выглядит усталым. Типа, смертельно усталым. Его глаза все еще немного остекленели, потому что он все еще пьян и под кайфом, но я вижу, что он быстро трезвеет.
Он пожимает мою руку, чтобы дотянуться и обхватить мое лицо ладонями.
— Если бы я не был монстром, — бормочет он, проводя большим пальцем по моей нижней губе болезненно нежным прикосновением, — У нас все было бы хорошо, да?
— Что? — Я задыхаюсь, качая головой. — Сэйнт, нет. Это не…
Но он уже убирает руку от моего лица и поворачивается к двери. Я хочу остановить его и попытаться предложить какое-то утешение, но я не знаю, что бы я сделала или что бы я сказала. Он был прав. Он всю свою жизнь мирился с кошмаром, и я могу только представить, что его отец пытался навязать ему за годы, прошедшие с его тринадцатого дня рождения.
Неудивительно, что он такой черствый. Почему ему так трудно быть близким с кем-то, кроме секса. То, что он мне рассказал, многое объясняет, и все же я не уверена, что это действительно может что-то изменить. Между нами так много плохого. Это не все наши ошибки, но мне кажется, что мы были обречены на неудачу еще до того, как встретились друг с другом.
Я наблюдаю, как он останавливается, положив руку на дверную ручку. Он ждет, что я его остановлю?
Открыв рот, я пытаюсь что-то сказать. По крайней мере, преложить ему, чтобы мы могли встретиться позже и обсудить все это ещё раз. Однако, я не могу подобрать слов. Мои губы снова сжимаются, и я смотрю на него, не зная, что мне сейчас делать.