Раквереский роман. Уход профессора Мартенса(Романы)

Кросс Яан

Иохан не затрагивал эту немного щепетильную для него тему, не заговаривал и я. И еще об одном я не намеревался говорить. О том, что уже несколько дней меня странно преследовало: решение юстиц-коллегии и намерение изменить его с помощью Сиверса. Признаюсь, мне не хотелось говорить об этом с Иоханом: я боялся, как бы такой разговор не навел его на мысль самому обратиться к графу Сиверсу. Боже, да это было бы вполне естественно, ведь в Раквере он был рукой Сиверса. Но я уже необратимо проникся мыслью, что именно я должен с помощью Сиверса спасти город…

Однако избежать разговора о спасении Раквере мне не удалось. Иохан сам об этом заговорил:

— Ну,

собрание, которое мы должны были провести после крещения, помните, мы в конце января провели. О том, когда нам выступать с прошением наших городских серых. Я старался их подтолкнуть. Но ведь в здешних краях главная мудрость в том, чтобы тянуть. Так что решили обождать до тех пор, пока город не получит ответ на свое послание императрице. А теперь он у нас, можно сказать, получен. Вы, должно быть, слышали?

— М-да, кое-что… А что вы теперь намереваетесь делать?

Я спросил это из вежливости, любопытства и страха, что услышу: «Теперь я намереваюсь пойти к графу Сиверсу и спасти город…»

Но он пробурчал:

— Что тут намереваться…

— Я думаю, что у вас есть влиятельные друзья? — спросил я, искушая самого себя.

— Да, есть, — ответил этот трактирщик, купец и тайный ратман, мой друг-приятель, похититель моей невесты и рогоносец, сын пийлуметсаского мельника, а в нужных случаях — отпрыск шведских родителей. — Есть, разумеется, — сказал он. — Но такого, кто ради нас обратился бы в высшие сферы, такого у меня нет.

— А все-таки, может?.. — искушал я и себя, и его.

— Нет. На прошлой неделе я сделал попытку, — объяснил Розенмарк — он только что упомянул, что на прошлой неделе ездил по делам в Нарву. — Из-за этой брехни с пожаром, который ваша госпожа выдумала, но мне сказали, чтобы я по этому поводу не беспокоился. Вы же про это слышали?

— Конечно, слышал, — согласился я, — в таком маленьком местечке, хочешь не хочешь, услышишь.

— Безусловно, — сказал трактирщик, как мне показалось, победоносно пряча усмешку, — обстоятельства выясняют. Ваша госпожа, если ей вздумается, может устраивать какой угодно тарарам, но припечатать мне пожар в трактире ей не удастся.

Иохану так приятно было это сознавать, что он забыл, о чем говорил.

Мне пришлось ему напомнить:

— Ну, а с городскими делами?

— А с городскими делами, то есть с решением коллегии, — наверно, вы слышали, — сделать уже совершенно ничего невозможно.

И тут я даже с некоторым презрением подумал (признаюсь, может быть, в нем была и доля зависти): значит, у тебя есть такой покровитель, которому достаточно шевельнуть пальцем, чтобы ты запустил красного петуха в здания госпожи Тизенхаузен, но такого, который по твоей просьбе предпринял бы серьезные шаги для защиты города, у тебя нет…

— А можно спросить: кто этот важный господин, с которым вы говорили?

Даже толком не могу сказать, откуда взялась у меня смелость для этого назойливого вопроса. Иохан скосил на меня взгляд и сказал:

— Спросить, конечно, можно. Почему же нет. Но пусть он останется неназванным. Понимаете, важные господа не любят, чтобы внизу размахивали их именами.

Итак, значит, это, видимо, безнадежное для Иохана поле боя для меня свободно.

Я оставил Иохану еще одно приветствие для Мааде, пожелал ей благополучных родов и ушел. Целую неделю я сидел за полночь у себя на чердаке и выстраивал в ряд аргументы, говорящие в пользу города и против юстиц-коллегии. Затем я постучал однажды утром к госпоже Гертруде. По правде говоря, я

был взволнован не только принятым решением, мне вообще было тревожно. Потому что две или даже три последние недели она ни слова не говорила мне о своем поручении. Сперва была слишком занята расквартированием, потом — пожаром. И может случиться, что теперь она запретит мне задуманную поездку, а я уже безвозвратно вбил ее себе в голову. По существу, мне следовало бы спросить себя — зачем? Но я сказал:

— Я полагаю, милостивая государыня, пришло время, чтобы я, во исполнение вашего желания, побывал у графа Сиверса.

— Что, что, что?

Она сидела за своим секретером красного дерева с папильотками в почти седых волосах, — чтобы принять гувернера, не стоило думать о прическе, — и оторвала вытаращенные глаза от каких-то забрызганных чернилами бумаг.

— У кого?

Не знаю, то ли это старческая замедленность мысли, то ли рассеянность, то ли комедия. Во всяком случае, мне пришлось свои слова повторить, только тогда она вняла, теперь уже с полным воодушевлением и вполне конкретно:

— А-а-а… Значит, и вы уверены, что он велел поджечь мой трактир?

— Ммм… во всяком случае, это следовало бы выяснить.

Госпожа Тизенхаузен воскликнула:

— Хорошо! Поезжайте. Я знаю, он сейчас в своем так называемом Сиверсхофе. Скажите Фрейндлингу, что я велела дать вам лошадь. Вот, возьмите, — она вынула из ящика четыре полуимпериала и положила их мне на ладонь. — Нет, стойте, столько понадобилось бы на дорогу до Петербурга, до Сиверсхофа вы так много не истратите. — И взяла два обратно.

Я сделал соответствующий поклон и был уже у двери, когда она сказала:

— Но послушайте, как вы вообще надеетесь что-нибудь от него узнать?! Он собаку съел на придворных интригах. Как вы думаете подобраться к нему? В сущности, это безнадежная затея.

— Я думаю, милостивая государыня, что есть один способ. Сейчас, когда городу стало известно, что юстиц-коллегия приняла благоприятное для вас и неблагоприятное для города решение…

— Наконец-то! — выспренно воскликнула госпожа.

— …и когда мы знаем, что Рихман пытался завербовать господина Сиверса, чтобы тот помог жителям города…

— Я знаю! Я знаю! — крикнула госпожа. — Этот старый дурень, то есть Рихман, меня ничем не удивит!

— Чтобы все было ясно и правдиво, обращусь к господину Сиверсу, — продолжал я, — как воспитатель молодых господ Альбедиллов, пользующийся доверием горожан. Я явлюсь к нему как посланный ими, ну, скажем, многими из них. Я попрошу от их имени оказать городу поддержку в сенате против вас. — Я увидел, с каким замкнутым выражением лица она взглянула на меня, и быстро заговорил дальше: — Разумеется, господин Сиверс не сенатор. Он может поддержать город против вас только одним путем — убедить некоторых господ из третьего департамента. Об этом я его и попрошу. Он же раквереский человек. Я ведь могу знать, что он, так сказать, сын фон Сиверса, вашего бывшего раквереского инспектора. И с Раквереской мызой, и с городом Раквере так или иначе связано его детство и молодость. Мыза, как я понимаю, сейчас почему-то для него как бы ад его юности. Значит, город тем более должен казаться ему раем. И я полагаю, если мне Удастся достаточно убедительно ему об этом напомнить и если я попрошу его от имени города, от имени того самого города, в интересах которого он тридцать лет досаждает вам, — то может случиться, что для меня слегка приоткроется его дверь. Настолько, что он как-нибудь выдаст себя.